i'm sick and tired of always being sick and tired!
Название: Вкус детства

Автор: Цыца-дрица-ум-цаца

Пейринг: ФД/ГГ

Рейтинг: PG

Жанр: drama

Категория: пре-фэмслеш)

Написано на фэмслеш-фикатон для Дарианы по заданию: Флер/Гермиона, низкий рейтинг



Вкус детства ВКУС ДЕТСТВА





Зной. Вонь. Пыль на чердаке.



Флер испуганно оглянулась – и, слава Мерлину или Кто-там-за-все-это-отвечает, - ни души.

В полуденный июльский зной Нора Уизли впадает в сонное оцепенение. Все ходят словно в коконе из ваты, только старый упырь за стенкой громыхает ржавыми цепями, и внизу, резонируя, позвякивает разнокалиберная посуда в серванте.

- Драгоценнейшая и прекраснейшая мадам…

- Наша восхитительная леди…

Две совершенно одинаковых рожицы смотрят в упор. Их похожесть пугает – так не должно быть. Это неестественно. На второй день после отъезда Билла Флер не знала, куда от них деться.

- Ну, ну, - ещё один нос высовывается из-за двери и картинно вытирает сопли, - я надеюсь, вы не протянете так до вечера, а?

Дружный смех, Джордж (или Фред?) звонко щелкает по чьему-то веснушчатому лбу.

- Вали, сестричка. Не твой выход.

- С величайшим удовольствием…

- С глубочайшим наслаждением…

- Представляем вашему вниманию нашего невезучего, неудачливого и вконец проспорившего младшего брата… Сэра Рональда Уизли.

Флер раздраженно вздыхает, но изображает вежливую заинтересованность. Она присаживается на софу, подперев кулачком подбородок, - ну, что там на этот раз?

Двое отступают назад, выталкивая вперед третьего, растрепанного и красного, как рак.

- Явасхочу, - выпаливает он, прежде чем раздается издевательский гогот.

- Давай, Ронни, - сдавленно хихикает девица за дверью, - ты всегда мечтал об этом.

- Он должен, он же проигравший…

- Я хочу вас так сильно, что у меня встает. Я хочу слушать ваш голос. Хочу… Хочу… - уши краснеют, мамочки, - хочу, чтобы вы у меня от… отс… отсосали.

Парень выглядит так, будто его с четверть часа возили лицом по мелкой морковной терке.

- Не могу поверить, что он сделал это!

Девица, рыженькая, хватается за живот и садится на корточки, задыхаясь от смеха. Близнецы смотрят друг на друга так, будто сейчас заплачут, а Рон, младший, просто ничего не соображает: стоит, багрово-красный, и тупо, как корова, смотрит на Флер в упор, его глаза где-то на уровне выреза ее блузки.

Что-то гремит наверху, и Флер моментально берет себя в руки.

- ВОН!!! - говорит она убийственным голосом и вскакивает с дивана, - Убирайтесь. Немедленно.

Вслед за этим она хватает Рона за ухо и выводит его из комнаты, где он просто валится на руки братьев.

Хохот переходит в какие-то невразумительные всхлипывания. Громко хлопает дверь.



* * *



- Можно?

- Нет. Аудиенция закончена.

Но девчонка не уходит. Флер не хочется думать о том, что она забыла здесь, на чердаке, в третий раз за последнюю неделю. Ей вообще ни о чем не хочется думать. И ей почти все равно, послушается ее Гермиона или нет.

У этой малышки чуть крупноватые передние зубы, умные, серьезные глаза и целая копна спутанных темных волос – когда при свете лампы в кухне эти волосы отливают медно-рыжим, это становится невыносимо.

- Ты плохо понимаешь мой английский? Или что?

- Просто…

- Мне никто не нужен, в особенности Уизли и друзья Уизли. Если сможешь перенести ко мне Билла по воздуху, буду премного тебе благодарна.

Когда Флер говорит о Билле, глаза девочки загораются – решение принято моментально. Слышен скрип старых петель, и дверь открывается. Гермиона осторожно ступает по запыленной циновке, ее тоненькая фигурка насквозь пронизана лучами заходящего солнца – через маленькое полукруглое окошко наверху.

Гермиона тихо садится рядом и с жадностью смотрит на Флер.

- Билл – он твой парень, да? – спрашивает она и тут же смущается: - Ну, я, конечно, знаю, что вы собираетесь пожениться.

- И что тогда спрашиваешь? – Флер презрительно задирает нос, но эффект пропадает оттого, что она ужасно позеленела, и от утреннего все ещё трясет.

- Ну…

Гермиона отчаянно краснеет, трясет головой так, что кудряшки скрывают ее лицо. Флер со вздохом закатывает глаза.

- Я хочу быть одна. Понимаешь? Иди, поиграй с другими детками.

Девчонка краснеет ещё больше, но вдруг резко поднимает лицо, ее темные глаза на мгновение вспыхивают.

О-ля-ля, - Флер хочется присвистнуть, - но и мы не так просты, как кажемся!

- Вы не имеете права судить меня только по моему возрасту, - говорит Гермиона неожиданно резко и вскакивает на ноги. - Встретимся на ужине.

- Подожди, - лениво произносит Флер.

У самых дверей Гермиона оборачивается.

- Да, мы с ним спали, и это было потрясающе. Это то, что ты хотела узнать?

Отодвинув назойливую девчонку в сторону, она уходит, не вымолвив больше ни слова.



* * *



Нет, дело не в том, что я лишена чувства юмора, совершеннейшая мегера или что вы там обо мне думаете.

Но откуда… Детям ещё рано знать об этом.

Я хочу вас так, что, когда вы рядом, у меня встает!

Тихий фырк.

Но почему, позвольте поинтересоваться, почему именно в вашем доме дети говорят мне такие вещи? У меня тут репутация ветреной и продажной девки, так ведь? А это, что, дети придумали?

Или, может быть, взрослые подсказали им, в каком направлении двигаться?!

Флер чувствует себя совершеннейшей идиоткой, стоя перед закрытой дверью.

И что Молли или Артур ей ответят? Мистер Уизли – совершеннейшая овца, бесхарактерный подкаблучник. Не скажет ничего.

Молли?

В лучшем случае снисходительно улыбнется: ну что вы, милочка, это всего лишь дети.

Господи, Билл, ты нужен мне.

Ты мне нужен.

Дом залит лучами солнца. В саду на самом пекле малыши играют в квиддич. Флер вспоминает: трудно уследить за всеми, когда у тебя столько детей. По сути, они растут сами по себе, раз старшие не воспитывают младших. Значит, придется потерпеть.

Прежде чем уйти, она со злостью ударяет кулаком в стену – как не по-женски… Ладно.

- Истерика, - из-за стены доносится голос Джинни. - Слышите, у кого-то истерика.



* * *



Дзинь. Флер в ярости швыряет в сторону флакон – со смутным наслаждением. Маленькие засранцы. Это были её любимые духи.

Семь. Семь дней до приезда Билла. О, Святой Себастьян, дай ей сил вытерпеть это.

Из-за двери высовывается взъерошенная рыжая башка.

- Буйная, - радостно произносит она и показывает язык.

Кто на этот раз? Флер давно сбилась со счета.

- Буйная, буйная! – восторженным шепотком проносится по коридору. Стоит ей выйти из комнаты, как кто-то хватается за рукав отглаженной мантии – и виснет, отчаянно вереща.

- Я держу её! Держу!! На подмогу!

Ему вторят два голоса из-за двери, Флер до крови закусывает губу – от игрушечной палочки поползла стрелка на колготах, к черту нарядную мантию, к черту прическу.

- Я тебе… - поворачивается, и маленький подлец тут же отцепляется, мячиком отпрыгивает в сторону, несется со всех ног по коридору. Она стоит одна, растрепанная и злая, дети, почувствовав это, с гиканьем разлетаются во все стороны, по комнатам, по углам.

Флер судорожно вздыхает и собирается поправить безнадежно испорченный наряд – и на некоторое время замирает, изумленно рассматривая свою собственную руку.

Свои пальцы, сжатые в кулак.

И буквально кожей ощущает пристальный взгляд нескольких пар детских глаз – взгляд, не отпускающий ее ни на секунду.

Где-то внизу, на кухне, грохает опрокинувшаяся сковородка.

- Психичка, - доносится со всех сторон тихий, злорадный шепот, - она психичка.



* * *



Не оборачиваясь, Флер может с точностью сказать, что та девочка, Гермиона, наблюдает за ней. Смотрит на нее своими большими серьезными глазами – о, Мадонна, как же она устала от этих взглядов.

За ужином Флер чувствует себя разбитой, хотя перед этим целый час крутилась перед зеркалом в надежде сразить кого-нибудь своей красотой. В результате – потекшая тушь, растрепанные волосы и огромное жирное пятно на мантии: неуклюжий Рон нечаянно перевернул на нее соусницу.

- Плохо спалось? – участливо спрашивает Молли, упорно не обращая внимания на то, что ее очередной отпрыск под столом нацеливает палочку на тарелку Флер.

- По правде говоря, да, - сухо отвечает та, и Молли смеется ласково и добродушно, даже не дослушав до конца.

- Это бывает, нужно просто привыкнуть к старому дому. Упырь наверху, да и мои проказники. Просто умора, не правда ли? Я их, знаете ли, - она доверительно понижает голос, - шлепаю за эти их проделки, но за всем же не уследишь.

- Да уж, умора. Просто обхохочешься.

Молли обиженно сопит что-то, и вся ее доброжелательность испаряется в течение секунды.

Кто-то обижает ее ненаглядных детей.

Для нее Флер снова чужачка и психичка, французская фифа, положившая глаз на старшенького красавца-сына. И все зачинается заново.

Вечером Гермиона без стука заходит в ее комнату.

Флер вскакивает в одном белье, возмущенная до предела. Хоть кто-то в этом чертовом доме знает о правилах приличия?

Девчонка, разом растеряв всю свою решительность, замирает на пороге. Нечесаная грива волос, чернильное пятнышко на подбородке.

- Дети бывают очень грубыми, - быстро выпаливает она, - они такие. Они… жестокие.

Флер тихо закрывает ладонью рот и просто сползает в ближайшее кресло.

- Что тебе-то здесь надо? – произносит она надтреснутым голосом. - Почему вы все не оставите меня в покое?

- Мне… - о, нет, опять смущается, – хотела сказать, что я не буду такой. Кажется, я тебя понимаю. Может быть, я одна здесь тебя понимаю.

Что дальше?

Она предложит ей дружить до гроба?

- Ты серьезно думаешь, что я буду общаться с такой маленькой девочкой, как ты? Или что ты там думаешь? - Черт, ей просто необходимо реабилитироваться в их глазах.

Гермиона медленно качает головой, Флер устало закрывает глаза.

Оскорбительно. Вот верное слово для всего происходящего – оскорбительно.

А хуже всего эта Гермиона. Флер отлично знала, зачем та приходит. От Уизли она слышала, что ее сильно недолюбливали на первом курсе, а потом вроде как ее подобрал Гарри Поттер. И сейчас ее ненавидят все, только тихо, пока Гарри Поттер считается ее защитником. Вот и все.

Она неудачница. А неудачницы очень любят сходиться с такими, как они сами, полагая, что только те могут их понять.

И то, что эта Гермиона…

Вечно уткнувшаяся в книжку, пока другие играют… Вечно выставляющая напоказ свой «интеллект»… Вечно нечесаная, неряшливая, нескладная…

То, что она ищет пристанище у такой же неудачницы Флер – вот это оскорбляло больше всего. Да. Это просто бесило.



* * *



- Ненормальная. Психичка.

Голос из коридора.

- Да. И вам тоже доброй ночи.



* * *



Гермиона стоит у двери. У нее на голове бумажный колпак.

- О, нет, - стонет Флер, - только тебя мне сейчас не хватало. Уходи. Убирайся.

- Я – вестник мира, - убитым голосом произносит Грейнджер. - Прости, но так нужно.

Она снимает колпак и несколько раз глупо машет им в воздухе – вверх-вниз.

- Это белый, значит, я с миром, - зачем-то поясняет она.

- И что ты от меня хочешь?

- Они предлагают тебе перемирие. То есть, для них ты перестанешь быть сумасшедшей… Только сейчас никто к тебе не подходит, потому что ты… ээээ… они считают, что ты можешь наброситься. Они послали меня.

Чертовы дети.

Гермиона обводит комнату рассеянным взглядом и внезапно становится очень сосредоточенной.

- Только на твоем месте я бы не соглашалась.

- Что за бред? Почему? Я пришла в этот дом с четким намерением выйти победительницей. Мне необходимо наладить хорошие отношения с этими людьми, ты понимаешь? – Флер снова вздергивает нос кверху. - Перестань. Я могу и сделаю. Что там?

Грейнджер грустно смотрит на нее некоторое время, а потом в ее глазах снова появляется этот хитрый огонек. Поразительный.

- Хорошо, - с усилием произносит она, - я если я окажусь права, и все выйдет по-моему, ты перестанешь считать меня малолетней дурочкой?

Флер фыркнула, поднимаясь с постели, накинула шелковый халатик – подарок Билла.

- Это так тебе важно? Пусть будет по-твоему.

За окном занимается рассвет. На этой неделе она определенно не будет спать.

- Ладно, - Гермиона рассеянно подхватывает колпак и садится на кровать, рядом.

Она выглядит так, будто хочет что-то спросить, что-то очень для нее важное, но никак не может решиться.

Флер кивает ей со снисходительной усмешкой.

- Это сложно? – когда Гермиона говорит, её голос подрагивает от волнения. – Целоваться… Ну… Мне давно хотелось спросить… А ты же знаешь, ты такая…

- Какая – такая? – с вызовом спрашивает Флер.

О, нет, лучше бы она молчала. Сейчас, сейчас, опять какая-нибудь гадость, опять…

- Взрослая, - просто говорит Гермиона, и все сомнения куда-то пропадают.

- А.

Сама не замечает, как улыбается.

- Нет, не очень. У тебя все получится.

Девчонка ужасно краснеет – забавно до невозможности.

- А теперь диктуй мне их условия. Если я не выйду из этого раунда победительницей, ты будешь самой взрослой и разумной, обещаю.

- В таком случае ты будешь в дальнейшем меня слушаться? – со вздохом произносит Гермиона. - Ладно, слушай. Близнецам нужен подопытный для заклинания…



* * *



- Вали отсюдова, малыш. Эта девушка будет мириться с нами, - смотрит на Флер и хитро подмигивает. - Ты собираешься стать частью нашей семьи, не так ли? Придется жить по нашим правилам.

- Ещё минуту. Посмотрим, как держится.

Палочка упирается ей в грудь, но это совершенно не нужно: она и так не может подняться. От жары её мутит, и, кажется, что-то не в порядке с этим Третьим Экспериментальным, даже трудно дышать.

- Поздняк метаться. Тридцать секунд, Фордж. Засекай.

Двадцать семь. Июльский полдень, суббота.

Двадцать четыре. Билл, когда же ты вернешься.

- Хорош, а!

Рон колотит в дверь, но недостаточно сильно. Просто из нечего делать, из вредности. Джордж лениво отмахивается и убирает острие. Сразу хочется вздохнуть, так глубоко, насколько воздуха хватит, а не получается: заклинание все продолжает действовать.

- …Ноль-ноль. Заметано, братец. Отпускай.

Не происходит ничего – только слабая вспышка, и вдруг она понимает, что снова может шевелиться. И тут же в желудке что-то сжимается, спазм…

- Эй, эй, полегче, не на мой ковер!

- Фуууу, Ронни, не смотри, её, кажется, тошнит.

- Я… Я…

- Подержите ей волосы, а то мама убьет.

Связь слабая. Флер чувствует, как темнеет в глазах. Лень даже задуматься: дети, она давно это для себя определила, мыслят как-то совершенно по-другому. То, что нам кажется нелогичным, для них просто и понятно как дважды два.

Почему убьет?

- Увидит, что волосы в блевотине, а ты ведь за ними так ухаживаешь, вот на нас и подумает. Что мы тут замешаны.

Бред какой-то. Флер поднимается с пола, Джордж с издевательским поклоном подает ей руку.

- Ты ведь с нами, а? Не выдашь. А, да, спасибо, что помогла, - он не выдерживает и прыскает от смеха, это его выдает. - Кто же знал, что заклинание на тебя плохо подействует. Оно же того… экспериментальное.

Флер улыбается через силу и грациозно поднимается с колен.

Нет, конечно, никто и предположить не мог, что это содействие – по-дружески, по-семейному – обернется там чудовищным… таким…

Ещё один спазм, хочется сесть, но нельзя. С ней же все в порядке.

По их глазам видно, что им ничуть не жаль. Рон смотрит в серьезные лица близнецов некоторое время, а потом не выдерживает и начинает хихикать. Ну, конечно же, никто не ожидал. И никакая это не проказа.

В мире детей, подростков – понимает Флер – такому явлению, как «месть», нет места. Никто не знает об этом, пожалуй, младшенькая даже не объяснит, что это значит. Но подсознательно дети прекрасно понимают мотивы своих действий.

Нет отмщения молоденькой стерве, охмурившей их брата. Нет ни злости, ни ненависти, ни презрения, смешанного со смутным восхищением, – этого Флер в своей жизни повидала достаточно. Есть только шалости, невинные проказы.

Внезапно в голосе звучит сердитый голосок Гермионы: дети бывают очень жестокими.



* * *



Покачиваясь, Флер выходит из комнаты. Два серьезных карих глаза смотрят на нее в упор.

- Ты как? – спрашивает Гермиона. - Я была права?

- Да, - стонет Флер, ноги почти не держат, - да, тысячу раз. Дети отвратительны. Я не хочу иметь с ними ничего общего.

Она, кажется, вырубается на минуту, пока Гермиона укладывает ее на кровать.

Где-то наверху плавится раскаленная черепица. Грейнджер дает ей воды, чтобы прополоскать рот. Нет больше мерзкого привкуса, но кровь все ещё сочится через прокушенную губу.

Когда она открывает глаза, она снова – с ужасом – осознает, что не может пошевелиться. Будто обухом по голове. Будто кулаком в лицо.

- Хорошенькая, - тихо произносит Гермиона, и Флер с ужасом понимает, что это только начало.

За дверью – приглушенный детский смех.

- Они больше тебя не тронут. Ты выполнила обещание, но не взяла своего. Они никогда не полюбят тебя, ты всегда для них будешь чужой, - тихо говорит Гермиона, поглаживая ее по волосам, - ты не победила.

«Я прекрасно знаю это, - хочется фыркнуть Флер, - и что?»

Что-то ужасно, тяжелое, тревожное бьется в висках. Язык не поворачивается. Тяжело даже приподнять голову. Черт, что эта девчонка сделала с ней.

- Зато ты обещала мне, что если я окажусь права, ты будешь во всем меня слушаться, - нежно добавляет Гермиона, - во всем.

После этого она добавляет что-то такое, что Флер хочется с визгом закрыть себе уши.

Билл!!!

- У каждого свои мотивы. Кто-то тебя просто хочет. Кто-то смеется над тобой. Кто-то мечтает выжить тебя из дома. А я – я самая добрая, веришь? Я не хочу зла тебе, честное слово…

Гермиона наклоняется ниже – маленькая озабоченная стерва, как, как ты могла этого не почувствовать, как ты могла ошибаться в ней… - и её губы почти касаются… о, боже.

Зной и пыльные лучи солнца, пробивающиеся сквозь дырявую крышу.

Скрип качелей в саду, детские голоса за стеной. Счастливая, беззаветная юность.

Флер закрывает глаза.

Свист кнута и стоны боли. Запах детства - молоко и свежескошенная трава, влажная земля, свежесть озона в воздухе. Вкус детства – это вкус крови во рту, тошнотворный, железистый на кончике языка.

Прокушенная губа, ласкающий язык этой маленькой, расчетливой, озабоченной стервы.

- Я знаю, ты многое умеешь, - быстро говорит Гермиона, на этот раз ничуть не смущаясь, - и поцелуи, и руками, и языком, и весь этот секс, ты меня понимаешь?

Она смотрит на Флер внимательно, и этот взгляд жесткий, внимательный, цепкий.

В таком случае ты будешь меня слушаться?

Дети бывают очень жестокими.


- Ты понимаешь? – повторяет Гермиона, и Флер понимает, что это за новый, странный взгляд.

Это взгляд взрослой женщины.



Конец

02:22

i'm sick and tired of always being sick and tired!
Голосование завершено. С чем всех и поздравляю) Все авторы, переводчики и беты рассекречены, смотрите в постах))) ;-)



Итак, по результатам голосования победителем стала [Autumn](Selena), которая перевела 6-ой фик FSC - "Наваждение".

Поздравляю! :red:

Подарком будет клип, который сделает специально для вас Полное_затмение. :-) Для этого вам надо обговорить с ней героев клипа и прочее)))



Теперь насчет тех, кто еще не получил подарки. Приношу свои извинения, в данный момент мы уже ищем замены и некоторые фики для вас уже почти готовы. ;-) Все всё получат! :white:

i'm sick and tired of always being sick and tired!
Наконец-то! Дождались! Ура! :-D



Голосование решено было сделать открытым. То есть, пишете в комментариях к этой записи номер наиболее понравившегося вам фика. Только чур не анонимно)))



Продлится до 5-го июля включительно.



Те, кто не успел в срок, могут выкладывать фики на фест самостоятельно. Главное - укажите, что это на FSC, и укажите, для кого написан) ;-)



Список фиков на Femmeslash Springtime Challenge (на данный момент, естественно):



1) "Универсальное убежище", Флёр/Гермиона для Джу



2) "Дева скорбей Долорес", Минерва Макгонагалл/Долорес Амбридж для Anatolia



3) "Эта сладкая Л.", Гермиона/Лаванда для Ammoral



4) "Смысл жизни", Джинни/Панси для Selena



5) "Солнечный луч", Пэнси/Нарцисса для Algine



6) "Наваждение", Пэнси/Луна для Цугар



7) "Сюжеты для тишины", Гермиона/Макгонагалл для Elga



8) "Души", Луна/Джинни для Pale Realm



9) "Любовь к сладкому", Рита Скитер/Гермиона для Хитринг



10) "Белладонна", Бэлла/Тонкс для Мирабеллы



11) Без названия, Панси/Джинни, Джинни/Падма Патил для Маргариты



12) "Вкус детства", Флер/Гермиона для Дарианы



13) "She dreams in sepia", Джинни/Гермиона для Stella-Z

i'm sick and tired of always being sick and tired!
Автор: Stella-Z



Пейринг: Панси/Джинни, Джинни/Падма Патил



Рейтинг: R-NC17



Жанр: ангст, роман



Предупреждение: смерть персонажа



Написано для маргариты, которая хотела панси/джинни (можно панси/гермиона), романс + ангст, хеппиэнд, нц-17. очень желательны элементы черной магии, некромантии, употребление всяких наркотических средств, коллективное распивание спиртных напитков %))



Комментарий автора: уважаемая маргарита, я старалась написать все по вашей заявке, не отходя от темы. Надеюсь, вам понравится. :)





читать дальше

i'm sick and tired of always being sick and tired!
Название: Белладонна (Deadly Nightshade)

Автор: Hijja (http://forums.fictionalley.org/park...amp;userid=3314)

Переводчик: Полное_затмение

Бета переводчика: Italy

Ссылка на оригинал: http://www.fictionalley.org/authors/hijja/DN01a.html

Категория: фэм-слэш

Жанр: agnst

Рейтинг: R

Пейринг: Белла/Тонкс

Предупреждение: сомнительное согласие, насилие, фэм-слэш, инцест

A/N: написано после выхода пятой книги.



Переведено на Femmeslash Springtime Challenge для Мирабеллы, по заявке:

Беллатрикс/Луна, Панси/Луна, Беллатрикс/Тонкс

angst, drama, можно насилие.




Белладонна Белладонна



~***~




And the lovers whose lips would excite thee

Are serpents in hell.

(Algernon Swinburne, Dolores)




Ты лежишь лицом вниз, и ей не нужно смотреть на тебя, позор семьи, пятно, выжженное с вашего прославленного генеалогического древа. Она снова прикасается кончиком пера к твоей спине, и проводит еще один замысловатый штрих, вплетающийся в узор. Ты сильнее вжимаешься щекой в подушку и бесшумно выдыхаешь в покрывало. Порез горит - не так, как ножевая рана, а как глубокая, незажившая царапина. Она решает, что след недостаточно глубок и проводит снова, нажимая сильнее. Струйки тепла пробегают по твоим нервным окончаниям к верхнему позвонку и спускаются вниз, к пульсирующей точке между ног.



Кровь пощипывает, стекая струйками по бокам, и на покрывале свежий след смешивается с предыдущими, более темными… Но это ощущение не сравнить с тем, как она проводит по ране языком: сначала влажный и теплых выдох, потом осторожное прикосновение, которое ласкает и разжигает, как шелком по лезвию – приятно и опасно одновременно.

Настолько умело, что у тебя из головы улетают все мысли.



~

…Так лучше, так на самом деле лучше, не надо, не вспоминай… Остановили на пороге, к черту бдительность, перенесли неведомо куда, насмешливые взгляды, пара проклятий, Круцио, вспышки, нет, не надо, только не смерть…

Нет, только не новым трупом Ордена, только не очередным именем в заупокойной молитве, они все мертвы, все, нет, только не меня, не надо, не как Дорказ Медоуз… Так ли она встретила смерть, как рассказывает Хмури? Смело, лицом? Хоть кто-нибудь не боится этого?…


~




Ткань у твоей щеки промокла, но даже если бы ты понимала, что плачешь, все равно не смогла бы ответить, вызваны ли слезы болью и унижением или чем-то другим. Ты покорно и бессмысленно раскачиваешься, убаюканная сетью укусов, прикосновениями пальцев, языка, палочки, волос, и охотно расслабляешься под ней. Она контролирует тебя, не давая пошевелиться.

Твои руки вытянуты над головой, запястья скрещены, пальцы касаются спинки кровати. Руки должны были быть связаны, но нет. Болезненные рубцы, которыми изрезаны твои ягодицы горят, когда она садится на тебя и сжимает ноги, еще больше ограничивая твои движения.



Она медленно проводит губами по твоей коже, и влага, сочащаяся между ее бедер на измученную плоть, ласкает так же, как и губы, скользящие по твоей спине. Каждое ее движение вызывает в груди нестерпимый жар. С каждым толчком ты сильнее вжимаешься в грубое покрывало; в слизеринское зеленое полотно вплетены жесткие серебряные нити, от которых все ощущения острее. Они задевают соски, и те набухают и начинают ныть.

Ты душишь стон желания, кусая ткань, и отдаешься замысловатому танцу пера, губ и магии. Ты не видишь, какие именно знаки она выписывает на твоей спине, но ты чувствуешь горячее сияние их силы.



~

Не трусь, ты не можешь трусить, только не ты, тебе не страшно, совсем не страшно…, Хороший, хороший аврор, хладнокровный, смелый, ты и не с такими встречалась, и с ведьмами, и с гоблинами, со сбродом из Косого переулка, с контрабандистами, перевозящими яйца Химер и рога единорогов. Ты не трусишь, ты сражалась даже с Упивающимися – именно, упивающимися, - но у тебя была палочка, нет, ты не струсишь в сражении, только не ты…

Но это было совсем не так, по-другому, у тебя была палочка, ты не стояла на коленях, одна, совсем одна, никакой магии, никакой помощи, руки связаны, заклятье ошейника на шее – не дает превратиться… Одна, никакой надежды, нет Хмури, и Медоуз нет, ты связана, в голове всплывают ужасные истории, Упивающиеся – это не сказки, они такое делают с магглами, и магглорожденными, и с аврорами, но тебя пронесет, с тобой все будет хорошо, пожалуйста, пусть все будет хорошо…

~




Ты незаметно выгибаешься под этими неласковыми прикосновениями. Неважно, насколько сильно ты пытаешься сосредоточиться на пере, врезающимся в кожу, забыть о давлении, требующем разрядки – тебя только сильнее затягивает в петлю, где переплелось все, что сводит тебя с ума. Ты почти рада тому, что ее обнаженные бедра сжимают твой зад – это не дает тебе вытянуть ноги и сильнее прижаться к шершавому покрывалу.



Ты пытаешься бороться со сдерживающими тебя бедрами, но в ответ получаешь болезненный шлепок, и она сильнее впивается ногтями в один из порезов на плече. Ее удар пронзает тебя до самого нутра и из губ вырывается стон. В отчаянии ты сжимаешь ягодицы, пытаясь усилить ее движения, но в ответ только раздается хлюпающий звук – доказательство твоего желания, но не облегчение. Ты перестаешь бороться и снова утыкаешься лицом в сплетенные руки.



~

Насмешки, взгляды, прямо под Империус, нет, чтобы какое-нибудь достойное заклятье, скрытые насмешки, облегчение – нет, только не со мной! Только не больно, только не как Медоуз – стыд, Империус, борись, давай, у тебя получалось раньше, с Кингсли, ты же победила его, ты можешь не поддаваться…

Но это было только раз, не сейчас, их слишком много… Давай, сначала одного, потом второго... нет, ты слишком слаба, ты слишком устала, почему, почему ты?..

…Ты не Хмури, и даже он бы не смог, давай, соберись, борись, только не стань очередной… нет, даже Хмури не смог, даже Крауч, ты неповоротливый новичок, куда тебе до них, ты одна, и этого недостаточно.. Только не стать еще одним трупом… Это не твоя ошибка, нет, не твоя…

Ты счастлива, ты с друзьями, сидишь и рассказываешь истории. Тебе хорошо, так хорошо, незачем следить за временем, общайся, смотри, кто здесь – Хмури, члены Ордена, даже из Министерства пришли – поговори с ними. И из Хогвартса – Поттеры, Уизли, - не думай о времени, поговори с ними. Авроры, Кингсли, Гарри – бедняжка Гарри…

Очень, очень жаль, Дамблдор рассердится.. Как Данг, бедный Данг.. Но только не ты! Это не твоя вина, ты попала под Империус, не вини себя, не ругай… пожалуйста, Дамблдор… Это не твоя вина, нет, нет…

~




Она проводит пером очередную закорючку, которая заканчивается внутри другого, выцарапанного ранее завитка. Два горящих следа сливаются в один, более глубокий порез, струйки крови из него стекают тебе по шее. Последний штрих – роспись, - и она завершает картину. Наклонившись, она слизывает немного крови с твоей спины.

С тихим шорохом перо падает на столик у кровати, и она неожиданно сдавливает в том чувствительном месте, где бедра переходят в ягодицы. Пальцы заходят дальше, дразнят кожу у открытого входа – но напрасно ты стараешься двинуться навстречу, чтобы они проникли внутрь. Конечно нет.



Ты извиваешься в тщетном усилии, чувствуя, как она ускоряет движения, сильнее впивается пальцами, и это обжигает тебя и тебя обжигает, словно кипятком. Наконец ты чувствуешь, как ее тело – возбужденное, как и твое, - прижимается к тебе, и внутри у нее все напрягается, колени до боли сжимают твои бедра, руки сводит, и она царапает ногтями твои плечи.

Потом она наваливается на тебя сверху так, что ты вжимаешься лицом в покрывало, и твой удивленный вздох глохнет. Даже сквозь обжигающую боль порезов ты чувствуешь ее гладкую, холодную грудь и упругие соски. На мгновенье агония и головокружение сплетаются воедино, образуя изысканную, чувственную картину из твоей крови и бешено стучащего сердца. Ты вся мокрая, и этого почти хватает, чтобы избавить тебя от мук.

Почти.



~

Одна, дверь открыта, в проеме лежат тени, сгущаются сумерки, и вот она, воплощенная тьма, одной с тобой крови, сестра твоей матери… Схватка в министерстве - она изменилась, мать никогда не упоминала о тенях, о постыдной и болезненной тишине. Как черный воин, крови твоей матери, ее страх, ее сестра, монстр, палач, Упивающаяся Смертью, - о, бедный Сириус, - сумасшедшая, тетка, дурная кровь, твоя, твоя…

К тебе приближается женщина, непристойно хихикает, и остальные вторят ей. Берет тебя за руку, и ты должна испугаться, но нет, нет, это сестра матери, твоя тетка, одна кровь… Обволакивает тишиной Империуса, в комнату, в ее комнату, в спальню. Улыбается, кидает на кровать, ты без одежды, проводит тебе по спине, успокаивающие прикосновения, так приятно…

Снять Империус, не стонать, черное перо, черные волосы, дурная кровь, никаких заклинаний, борись, ты должна… Не выходит, ты сдаешься, все катится к чертям…

~




А потом она отстраняется и скатывается, как зачарованная змея, показывающаяся из кувшина. Она соскальзывает с кровати и тянет тебя за руку, пока ты не оказываешься на ногах. Тебя всю трясет, она призывает свой плащ и накидывает тебе на плечи. Грубая ткань трет твои чувствительные соски, и ты не можешь сдержать стон.

Одной рукой она поддерживает тебя за плечо, и ты впервые видишь ее лицо так близко. Тонкие, изящные черты, которые делают жестче складки около губ и морщинки у глаз. Копна черных волос, которые смягчают демонический образ. В глазах – ярость и страсть. Вы родственники, но ты не можешь найти в ней ни одной знакомой черты. И только когда ее темные губы прикасаются к коже над ошейником, ты чувствуешь, как твоя и ее кровь пульсируют под тонким слоем кожи, как будто хотят слиться вместе.



Потом губы отстраняются, она тянется рукой к твоей промежности – нагло и грубо, и ты со стоном закидываешь голову. С животным отчаянием ты пытаешься приблизить эту руку, и губы смутно дрожат в невысказанной просьбе. Тонкими пальцами она берет тебя за подбородок, просовывает палочку тебе между грудей, так, что платье снова болезненно натягивается.

- Если бы ты была чистой, - почти шипит она, и слова отдаются в тебе болью – это первые сказанные за ночь слова. – Если бы ты была достойной…



~***~




Заклинание подхватывает и переносит тебя со знакомым головокружением. Ты падаешь на жесткий деревянный пол. Когда зрение проясняется, ты понимаешь, что лежишь на пороге собственного дома – там, где тебя застали Упивающиеся. Почти неразличимым шепотом ты произносишь пароль и вваливаешься в открывающую дверь. На кухне ты снова падаешь на пол и корчишься в агонии, зажав кулаки между бедер и яростно работая пальцами. В разрядке тебя всю трясет, - дрожь начинается у бедер, проходит по спине и охватывает тебя целиком.



Очень медленно ощущение отступает, оставляя тебя распластанной на полу в одежде твоего врага. Ты все еще чувствуешь слабые отзвуки желания, настолько глубоко внутри, как будто насилие было совершено там, а не на спине, как будто ее ранящие прикосновения проникли в самую твою основу.

Наконец ты находишь силы и садишься, прижимая колени к груди, разглядываешь все еще дрожащие пальцы и удивляешься – что на тебя сегодня нашло. Не могла же ты, как единорог, привлеченный лакомым кусочком, позволить себе отдаться темноте?



Она, должно быть, с самого начала видела тебя насквозь, знала, что за образом забавного метаморфа и гордым званием аврора скрывается что-то трусливое, отвратительное и неуправляемое, что даже ее собственный фанатизм кажется поверхностным.

О, чтобы подумала Молли Уизли, если бы увидела тебя такой!

Тебе хочется спрятаться. Принять душ, выпить залпом целебных зелий и одеть маскирующее платье. И даже этого ты не можешь. Ты потеряла палочку и больше не владеешь магией. Говорят, что если попытаться снять ожерелье заглушающее магические способности, то можно начать петь идиотские уличные песни, или отравиться, или даже свернуть шею. Рунный узор на твоей спине может быть чем угодно – от явного заклинания подчинения до долгодействующего смертельного заклинания.



Мысль о том, чтобы рассказать Хмури, Дамблдору или, боже упаси, Кинглсли о том, что ты делала (не под Империусом, а после) повергает тебя в ужас – лучше умереть.

Но ты жива, и это хуже всего.



Ничтожество.



~End~






=> остался еще один фик (правда, еще несколько человек затаились, но это их право)

Окружающие видят только мои маски и думают, что знают меня....
Магия.есть

Форум-фанфики, клипы, фанарт.... по ГП и ТГ.

Только что открылся-кандитатуры модераторов рассматриваются!

ПРИХОДИТЕ ВСЕ!Давайте вместе сделаем отличный сайт!



БУДЕМ РАДЫ ВИДЕТЬ ТАМ ВАШИ ФИКИ!

вечный студент, закоренелый ипохондрик, из тех, что говорят сами с собою
Название: Молча

Автор: Хитринг

Фандом: Гарри Поттер

Персонажи/пейринг: Джинни/Панси

Нарисовано для FanFiction10. Условие, №: 1, взгляд

Рейтинг: PG-13, ws

Дисклеймер: все у Роулинг

Примечания: мечтаю раскрасить, но не умею.



---------

>>>

19:31

i'm sick and tired of always being sick and tired!
Уважаемые участники FSC. Приношу свои извинения, застой - моя вина.

Прошу покорнейше меня извинить, завтра (в крайнем случае послезавтра) выложу оставшиеся конкурсные фики, залежавшиеся на почте, повешу голосование и объявлю его сроки. Чуть-чуть только подождите... :weep:



Участники, которые не получили подарков - не расстраивайтесь, без презентов вы все равно не уйдете))) :wine:




i'm sick and tired of always being sick and tired!
Название: Любовь к сладкому

Оригинальное название: Sweet Tooth

Ссылка на оригинал: http://girlsdormitory.slashcity.net...ory.php?sid=544

Автор: GeminiGoddess

Переводчик: algine

Бета: Italy

Пейринг: Рита Скитер/Гермиона Грейнджер

Рейтинг: NC-17

Жанр: PWP

Warnings: BDSM, Explicit Sex, Language, Rape/Non-consensual

Саммари: Гермиона совсем одна рождественским вечером, но тут ей на глаза попадается одна статься Ежедневного Пророка...

Дисклеймер: все права у Роулинг, если она захочет это поиметь

Разрешение на перевод: есть

Примечание: переведено для Хитринг на Femmeslash Springtime Challenge



Любовь к сладкому Любовь к сладкому



Двадцать четвёртого декабря Гермиона Грейнджер сидела в пабе на Диагон Аллее и уже готовилась провести тихий милый сочельник в гордом одиночестве. Попросив бармена принести ей огневиски и вечерний номер Ежедневного Пророка, тёмной кудрявой головой она прислонилась к грязным закопчённым обоям и спокойно вздохнула.

Бармен молча налил ей выпить; даже несмотря на предрождественскую суету, дела шли настолько плохо, что он чувствовал, если и нальёт несовершеннолетней алкоголя, то хуже не будет. Кроме того, если кто-нибудь об этом узнает, можно будет сослаться, что он этого не знал. По виду не скажешь, что она шестикурсница.

Гермиона снова вздохнула. В пабе было жарко - и чрезвычайно душно. Кивнув, она взяла напиток, с удовольствием сделала несколько глотков и оцепенело уставилась на передовицу Пророка.

В связи с праздником все фотографии были украшены искрящимися рамочками, которые выглядели будто мишура. Полный волшебник с кривым носом бодро подмигнул ей и поспешил куда-то из своей рамки.

В этот проклятый сочельник она хотела расслабиться. Нет, не расслабиться - забыть. Забыть о своём рыжем дружке-идиоте - бывшем дружке, тут же напомнила она себе - и его грудастой блондинке.

Она проглядела первые страницы, тщетно пытаясь сосредоточиться на словах. Они сливались и, казалось, не несли никакого смысла. Наконец-то ей на глаза попался жирный заголовок: Гарри Поттер - лжец и бабник? Заглянем в известную голову мага со шрамом, от Риты Скитер. Довольно размытый снимок изображал Гарри, обнимавшего какую-то малолетку, оба явно пытались скрыть свои лица и увернуться от фотографов.

Гермиона подавилась и забрызгала виски барную стойку. Она торопливо изучила статью. Гарри в ней изображался помешанным на сексе хвастуном, который наврёт с три короба лишь бы затащить девушку в постель. Тем, кто знал его хорошо, было сразу ясно, что статья полностью вымышлена.

- Я ведь ей не один раз говорила, а тысячу… - сердито пробормотала Гермиона. - Или она не поняла? Разве недостаточно было того интервью - по-настоящему честного - которое вернуло ей популярность?

- Что-то случилось, мисс? - спросил бармен, который подошёл вытереть неряшливую скатерть такой же грязной тряпкой.

- Почти ничего, - ответила ведьма, - всего лишь проклятая Рита Скитер. Ещё огневиски, пожалуйста...



К тому моменту, когда сердитая Гермиона Грейнджер наконец-то прошествовала в редакцию Ежедневного Пророка, выпила она уже немало.

Она толкнула входную дверь, и в нос ей ударил острый запах хвои. Прямо в центре зала стояла огромная рождественская ель, а зачарованные гирлянды мелодично играли рождественские песни; она попала на корпоративную вечеринку. Это не улучшило Гермионе настроения.

Разыскав взглядом насмешливо сплетничавшую блондинку в леопардовой мантии с огромным декольте, она самым кратким путём направилась к объекту своего раздражения.

Светлые кудряшки Риты растрепались, сахарное перо со вкусом мяты было небрежно заткнуто за ухо, а журналистка опрокидывала коктейли один за другим. Было очевидно, что любимая многими журналистка Рита Скитер использовала сочельник, чтобы расслабиться.

- О, нет, Агнес, ты же не хочешь заказать горячий шоколад? - осуждающе сказала она стройной ведьме в ярко розовом платье. - Тебе нужно что-то покрепче! Это же вечеринка - развлекайся, дорогая, - она говорила быстро, немного пренебрежительно и подкрепляла свои высказывания бурной жестикуляцией.

Рита повернулась и увидела, что на неё уставилась Гермиона.

Глаза журналистки сузились.

- О, если это не наша маленькая мисс Староста... - только и успела пробормотать она, пока взволнованная шестикурсница с силой не схватила её за руку и не потащила её в боковой коридор.

- Нам, - бросила Гермиона, - нужно поговорить.

- О, - самодовольно ухмыльнулась Рита, изгибая одну идеально выщипанную бровь.

- Мне казалось, что я уже говорила вам, чтобы вы держали своё перо подальше от Гарри!

Рита закрыла глаза, будто в приступе раздражения, провела рукой по обычно безукоризненным волосам, приводя их в ещё больший беспорядок. Затем нащупала за ухом мятное перо, засунула его кончик в рот и задумчиво пососала.

- Говорила, - согласилась она. - Но ты не говорила, что я должна держать своё перо подальше от тебя.

Рита наклонилась к Гермионе и провела липким и сладким кончиком пера-леденца вдоль её незащищённой ключицы.

- Ты... - взвизгнула Гермиона, пока руки Риты не забрались ей под блузку, а Ритин рот не нашёл её губы.





Каким-то образом они добрались до гостиной персонала. На пол сначала полетела блузка Гермионы, затем бюстгалтер, и сама она оказалась прижата к подушкам на софе, горячим и шерстяным, коловшим её голую спину. У всего вокруг был запах и вкус мяты.

Рита тихо произнесла несколько слов - латинских фраз, которые казались такими старинными и хрупкими, будто они вот-вот разобьются о тихий, недвижимый воздух. Гермиона почувствовала металл на запястьях, заведенных далеко за голову, и ладони сжали пустоту. Наручники?.. Это не укладывалось в голове.

У Гермионы были смутные сомнения, что она должна сопротивляться, а ещё что-то насчёт Гарри, да... и статьи... Но всю её занимал лишь тот факт, что Рита пером рисовала на ее шее, плечах и обнажённой груди узоры, а потом слизывала сладкий след. Прикосновение её рта заставляло Гермиону дрожать, сначала – будто от ледяного холода, затем - будто от огня.

Она ловила ртом воздух, ее пушистые волосы растрепались и блестели от капелек пота. Она бросила мутный взгляд на лицо, которое неясно вырисовывалось над ней и выражало целый спектр эмоций: удовольствие, похоть... триумф? Гермиона собралась было что-то сказать…

Но через момент это уже ничего не значило, потому что Рита скользнула рукой под резинку её трусиков и неистово начала работать пальцами. Было больно, настолько больно, что Гермионе хотелось закричать, но вместо этого она лишь прикусила нижнюю губу. Зубы впились в кожу, и обжигающий металлический вкус крови наполнил рот. Кровь и мята, о! Давай, пожалуйста, сделай это, сейчассейчассейчас, о!

Дыхание Риты тоже было тяжёлым и частым, её большой палец всё гладил и сжимал с дикой скоростью клитор Гермионы. Мысли девушки стали проясниться, в то время как она боролась со своими путами. Это плохо, должно быть плохо – испытывать столько удовольствия сразу, да еще и от рук Риты Скитер. С губ Гермионы сорвался сдавленный стон.

И вдруг всё почти неожиданно закончилось, её потопила волна изнеможения. Последнее, что она услышала, пока ее не накрыла темнота, был Ритин голос, прошептавший:

- Весёлого Рождества.



Гермиона проснулась одна, когда солнце своими острыми лучами уже пронзало комнату сквозь маленькое окно. У неё было такое ощущение, что вся эта история ей приснилась. Она поднялась и начала спокойно одеваться, чувствуя затылком горячее зимнее солнце.

Уже собираясь уходить, она увидела клочок бумаги, лежавший на столике у двери. Послание был аккуратным, с большим количеством вензелей и завитушек. Оно гласило:

Что ж, спасибо тебе, дорогая. Надо сказать, что я давно так хорошо не трахалась. Интересно, что же могли бы подумать об этом читатели, хотя...

«Лучшая ученица Хогвартса сгорает от страсти к репортёру Ежедневного Пророка».

Ну как, звучит? Уверена, история будет иметь бешеную популярность.

Но пока что можешь не отчаиваться. Я буду хранить твой секрет - за определённую плату.

Скажи мне, дорогая, как это - иметь власть и потерять её так быстро?




Гермиона плотно сжала губы. Потом, смяв записку и засунув её в карман, вышла из комнаты.



Через несколько дней на лестничной площадке возле её квартиры появился Рон с извинениями и стыдливым румянцем на лице. Запинаясь, он оттараторил заранее заготовленные слова извинения и посмотрел на неё.

- Гермиона, не сходи с ума. Обещаю тебе, буду в течение месяца делать всё, что ты захочешь. Можешь даже выбрать себе в Сладком Королевстве всё, что душе угодно - я угощаю. Только представь себе рождественский леденец-тросточку!



Он так никогда и не узнал наверняка, почему Гермиона побледнела и без единого слова захлопнула дверь перед его носом.

i'm sick and tired of always being sick and tired!
Название: Души

Оригинальное название: True Souls

Автор: nina_dreams

Ссылка на оригинал: http://www.greatestjournal.com/user...reams/2564.html

Разрешение: пока нет

Переводчик: Мирабелла

Бета: hevilla

Пейринг: Луна/Джинни

Рейтинг: PG-13 (авторский)

Жанр: романс, основная часть – монолог Луны

Саммари: Ты знала, что когда занимаешься любовью, душа покидает твое тело?

Перевод на Femmeslash Springtime Challenge'06 для Pale Realm, которая хотела: младшее поколение, не ангст.

Дисклеймер: ни на что не претендую, только в силу своей скромности

Примечание: переводчик позволил себе некоторые вольности при обращении с авторским текстом



Души Души



***



Когда земля была ещё плоской,

когда облака были сделаны из огня

и горы простирались до небес,

а иногда и выше,

по свету бродили странные существа:

у них было две пары рук, две пары ног,

два лица на гигантской голове,

чтобы они могли смотреть вокруг себя,

когда читали или говорили.

И они ровным счетом ничего не знали о любви.

Это было до того, как появилась она.




Ты знала, что когда занимаешься любовью, душа покидает твое тело?

Я не шучу! Однажды я прочитала это, не помню, правда, в какой книге, но уверена: в февральском номере «Придиры» за прошлый год упоминали о чем-то подобном. Душа, словно испуганная мышка, сворачивается в маленький комочек и прячется где-то глубоко в теле, скрываясь от боли и слез, но, едва почуяв смех и любовь, выглядывает оттуда украдкой и, потихоньку осмелев, выбирается на свет.

В статье говорилось, нужно остерегаться слишком больших любви и счастья, потому что иначе цепи, соединяющие нашу душу с телом, разорвутся. Тогда мы лишимся ее и станем похожи на тех, кто испытал на себе поцелуй дементора.

Именно это и может случиться, когда люди занимаются любовью.

Джинни, серьезно! Ты не должна смеяться! Хотя, нужно признать, тебе очень идет смех, но все-таки позволь мне закончить эту историю, а пока я обведу кончиками пальцев россыпь веснушек на твоей груди. Наши волосы смешаются в коктейль из лунного света и сангрии, и я улыбнусь при мысли о том, как же ты все-таки красива.

О, значит, тебе нравится мой рассказ? Продолжу, конечно.

Когда я прочитала статью, это показалось интересным, но одновременно и грустным, потому что тогда ведь все, занимаясь любовью, теряют души. Подумалось, что как раз это и произошло со столькими людьми, переставшими любить, ведь все говорят, что любовь живет в твоей душе, даже если при этом болит сердце. И я поняла, что болит оно потому, что именно там и скрывается душа.

Да, ты угадала. Именно поэтому я и не хотела заниматься любовью с тобой. Я тебя любила – и люблю – так сильно, что сама мысль о том, чтобы перестать любить и желать тебя хотя бы на один день, на один миг, для меня невыносима. Именно поэтому я ложилась на кровать в полной тишине, предварительно задвинув плотно шторы, и ласкала себя, воображая, что это делаешь ты, скользила пальцами по своему обнаженному телу, шепча твое имя. Я представляла, что это на самом деле твои пальцы, и перед моими закрытыми глазами вспыхивали звезды. Я пыталась угадать, какие они, прикосновения твоих рук: мягкие, словно морской бриз, или жгучие, как слезы, но, по правде говоря, мне никогда не хватало фантазии додумать до конца эту мысль.

На самом же деле, твои поцелуи имеют вкус дождя, твои руки прекрасны и тверды, и им ни с чем не сравниться.

Ты помнишь тот первый раз, когда ты меня поцеловала? Я так боялась остаться без души в тот момент: ощущение твоих мягких губ на моих чуть не лишило меня сознания, и я подумала, что ничто, ничто не сможет сделать меня более счастливой.

Да, да, я знаю, затем ты подарила мне ещё бóльшее блаженство, но в то мгновение мне не было это известно, и в короткий миг просветления, пока ты целовала меня, я подумала, что, возможно, не так уж и важно остаться без души, если такова цена за один момент вечности рядом с тобой.

Но потом я спустилась с небес, а ты смотрела на меня с выражением испуга и робости, как будто сделав что-то плохое, и тогда я поцеловала тебя в ответ. Моя душа не могла никуда деться, потому что она продолжала любить тебя и желала целовать и обнимать тебя всегда, вновь и вновь повторяя этот момент вечности.

И этот миг длится до сих пор, потому что ты решительно взяла меня за руку, и мы больше не расставались.

А однажды ночью, когда твои губы спускались к моим бедрам, я вновь вспомнила о том, что было написано в «Придире», и знаешь, что я поняла?

Они ошибались.

Ты догадалась?

Нет, вовсе не потому, что это абсурдная идея, будто в минуты счастья мы остаемся без души. Дело в том, что когда мы занимаемся любовью, наши души покидают тела, но делают они это вовсе не потому, что хотят удрать.

Я заинтриговала тебя, верно? Но, может, мне лучше прерваться и продолжить обрисовывать контуры твоего тела кончиками пальцев, а затем обнять тебя, чтобы…

Ладно, ладно! Закончу свой рассказ.

Дело в том, что души оставляют нас на время, чтобы тоже заняться любовью. Когда две души встречаются, они отделяются от тел, дабы залечить свои раны и прильнуть друг к другу в поцелуе. Они сливаются в единое целое, но, когда тела размыкают объятия, душам приходит время вернуться обратно. Тогда они отрывают друг от друга кусочек на память: кто знает, придется ли им встретиться вновь, а так они никогда не будут чувствовать себя одиноко. По крайней мере, мне так кажется.

Ты действительно веришь в мою теорию?

Знаешь, Джинни, ведь есть ещё кое-что. Как я сказала, каждый раз, когда они занимаются любовью, а мы своими пальцами и губами доводим друг друга до изнеможения, наши души обмениваются частями. И однажды настанет день, когда, в конце концов, у тебя окажется моя душа, а у меня – твоя.

И я люблю тебя, люблю всем сердцем и всей душой, которая отчасти моя, а отчасти уже и твоя.



***



Джинни поворачивается на бок, перехватывает исполненный гордости и легкой тревоги взгляд Луны и с улыбкой притягивает ее к себе, запечатлевая нежный поцелуй на виске.





i'm sick and tired of always being sick and tired!
Название: Сюжеты для тишины

Автор: Хитринг

Пейринг: Гермиона/Макгонагалл

Рейтинг: PG-13

Жанр: drama/angst

Саммари: история конца. То, чего никогда не было.

Дисклеймер: у Роулинг и так много денег, никаких налогов

Предупреждение: AU

Заявка: Фик написан на Femmeslash Springtime Challenge для Elga, которая заказывала:

"1. Гермиона/мадам Пинс, Гермиона/мадам Помфри, Гермиона/МакГонагалл

2. Флер/Габриэль, Падма/Парвати.

Не перевод, без юмора и стеба. Рейтинг на усмотрение автора"

Вдохновение: Girl's Magical Summer by moody flooder



Сюжеты для тишины Сюжеты для тишины



*





Я дошла до финала этой отвратительной и отчаянно скучной

истории о чувстве, заключенном в чужое тело и отравленном плебейским духом господствующей морали

С. Кейн, «Психоз 4.48»






*5*



Пыль и солнечный свет. На ссохшихся досках подоконника в коридоре на третьем этаже мелькают светлые блики, ажурная решетка на высоком арочном окне покрылась ржавчиной и какой-то вяжущей тишиной, оседающей на всем вокруг.



Каждый камень в этих стенах испещрен мелкими трещинами, древними, как сама магия. В воздухе душно пахнет акациями, чересчур затянувшейся весной и напряженным ожиданием. Слишком тихо даже для того, чтобы быть иллюзией жизни. Июнь.



Чертов июнь. Любой шорох отражается эхом от стен, портреты замолкли и застыли, потеряв свою магическую сущность. Где-то внизу слабый порыв ветра выбивает ветвью ясеня мерный ритм по стеклу. Сонные мухи, пылинки, воздух, лепестки, духота, тюль, книги, тени и пятна от чернил на ее пальцах. Кожа, руки, бедра, запястья, ресницы, губы, губы, губы, слегка потрескавшиеся от ветра – (полусон – полуявь); бледные, полупрозрачные веки – она сидит на полу в пыльной библиотеке, синяки под ее глазами похожи на мазки гуаши.



Она выглядит бесконечно усталой, словно застывшее безмолвие высасывает из нее все силы и краски. Полупрозрачная акварель - она эфемерна, как и все вокруг: нечеткий профиль выделяется светлым пятном на сером холсте стены. Этот болезненный образ: каштановые вьющиеся волосы, серая плиссированная юбка едва прикрывает острые коленки, левый гольф съехал к лодыжке. Ремешки на школьных туфлях, яркий галстук и рубашка, закатанная до локтей – застывшая натура для ненарисованной картины.



В такие моменты Минерва особенно остро жалеет, что никогда не умела рисовать.





*



*2*





Гермиона лежит на своей кровати в комнате префектов и ей кажется, что барельефы на потолке едва заметно движутся, будто дышат: гипсовые листья плюща, покрытые слоем старинной пыли, обвивают тонкие тела лесных нимф, будто пытаясь задушить; черные трещины тянутся причудливым узором по лепнине – удивительная абстракция, - время будто замедляет свой шаг, пропитывая холодом старый потолок. Лунный свет высвечивает пыль и паутину, превращая их в иней; Гермиона надеется, что это потому, что зима больше никогда не наступит.



Застывший Хогвартс, заснувший и уязвимый, пугающе беспомощный в своей летаргии - он состоит из случайных звуков и капель акрила: дыхания случайных студентов, шепота и шороха портьер, гулкого осторожного отзвука шагов на каменных ступенях и почти осязаемого страха. Неловкие слова, неосторожные движения, спутанные мысли.



В кабинете Снейпа все чаще слышится звук лопнувшей реторты.



Напряжение и настороженность звучат в случайном скрипе половиц и треске поленьев в камине, Запретный Лес тонет в апрельском тумане, густом, как малиновое желе, что стряпает миссис Уизли. Воздух загустел до консистенции киселя, так, что трудно дышать и двигаться, запахи кажутся резкими в безвкусном безвременьи, они застревают в волосах, между пальцев, на губах и спутывают ноги, как осклизлые водоросли со дна Черного озера: Гигантский Кальмар под толщей цветущей воды давно покрылся илом и издох.



Нередкие странности: стекла в оранжереях профессора Спраут разлетаются на тысячи осколков сами по себе, потолок в главном Зале давно перестал отражать небо, метлы не могут подняться в воздух даже на метр, а «акцио» и «репаро» почти не действуют.



Уроков нет; проходя по опустевшим коридорам мимо кабинетов учителей, Гермиона все чаще слышит: война.



Но она старается не верить, ведь темнеет гораздо позже и в одиннадцатом часу еще можно различить очертания разбитой чашки.



И Гермиона остервенело повторяет восстанавливающее заклинание, перекатывая на языке раскатистую букву «р», вдыхает сухой горячий воздух из раскрытого окна своей крохотной спальни и верит, что зима так и не наступит.



Что война никогда не начнется.





*



*1*



В этом году снег выпал лишь однажды, не по обыкновению поздно для Англии. Гермиона сидела за книгами в гриффиндорской гостиной, но никак не могла сосредоточиться на словах, выведенных аккуратным почерком старой ведьмы. Тяжелый полумрак лег на богатые гобелены, огоньки свечей дрожали в своих древних бронзовых канделябрах, отбрасывающих тревожную тень на истертый ногами сотен гриффиндорцев паркет. Стоял декабрь, промозглый, простывший ветер нервно бил в окна, ни одна снежинка не вырывалась с неба.





Декабрь. Пропахший хвоей и леденцами, расцвеченный яркими мазками ягодок омелы на острых листьях. Трескучие поленья в камине, задернутые портьеры, шерстяные носки, холод, перья и чернила, каменные стены, фантики от шоколадных лягушек, шепот и замерзшие пальцы на ногах. Ладони, рыжие волосы, веснушки, нос, глаза, глаза, глаза – голубые, с таким серьезным взглядом – (немного сказки – больше обыденности); тонкая, фарфоровая кожа, как у всех рыжих – он стоит перед ее креслом и теребит пальцами наполовину оторванную заплатку на локте своей пижамы.



Весь его вид олицетворяет решительность и серьезность принятого решения. Он написан маслом: блики мелькают в его волосах, контрастируя с темным пространством фона. Рон говорит Гермионе, что сходит с ума. Верный друг, который не может оставить Гарри одного. Должен помочь, должен идти, найти его и защищать его спину в схватке, умереть за него, если придется. Поэтический пафос, героизм и патетика.



Гермиона улавливает только отдельные фразы; она кивает в ответ, глотая слезы и горько жалея, что не умеет говорить красивых вдохновляющих речей.





В день, когда Рон покинул Хогвартс, выпал снег – последний снег на ее памяти.





*



*4*



Даже в этом душном июне Гермиона боится холода: она почти не спит по ночам, предчувствуя что-то, нервически кутаясь в шерстяной плед. Она никак не может согреться: как и многие другие, утепляющие чары не действуют с мая, Инсендио – тоже; огонь в камине горит теперь все реже и реже – слишком мало магглских спичек.



Ей хочется кофе, крепкого и черного, но в замке даже чай на счету: картина с грушей, закрывающая кухню эльфов давно не сдвигается с места. Мысли, роящиеся у нее в голове, не дают уснуть, страх застревает в зубах; ночью в гостиной слишком тихо, и Гермионе кажется, что она совсем одна. Многие уехали, ведь теперь уже никто не скрывает, что война близко - после смерти Дамблдора все изменилось, уроки почти не ведутся.



Спать три с половиной часа в сутки – это, наверное, чертовски мало, думает Гермиона, плотнее закутываясь к плед, слегка покалывающий кожу и придающий ощущение реальности происходящего. Конечно же мало, но ей с лихвой хватает даже трех с половиной часов, чтобы посмотреть все ночные кошмары, уготованные измотанной памятью и воображением.



Не в силах уснуть, девушка вспоминает, как на поблекшее алое гриффиндорское покрывало упал бумажный самолетик - записка от директора с просьбой срочно прийти в кабинет. Еще давно, когда Гермиона поднялась по винтовой лестнице к каменной горгулье, назвала пароль и вошла, Макгонагалл сказала ей, ничего не скрывая, четко и твердо:

- Война.





*



*3*



Гермиона ищет ответы в книгах. Зацепки. Отгадки. Она пытается придумать план, контр-план, контр-контр-план и еще что угодно, лишь бы отсрочить пришествие холода. Отвратить - нельзя; в книгах нет никаких упоминаний о подобном тому, что сейчас происходит в Хогвартсе, и Гермиона понимает, что даже отсрочить надолго не удастся.



Замок почти пуст, все, кто остался испуганно жмутся по своим гостиным и стараются быть вместе. Гермионе не с кем быть вместе, и даже книги не могут ей помочь. Она сидит в библиотеке с утра до вечера, мадам Пинс уныло смотрит в окно или листает справочники, пытаясь что-то отыскать. Пыль пушистым слоем лежит на кожаных переплетах, забытые перья осиротело валяются на столах в читальном зале, смятые пергаменты иссушены солнечным светом. Май.



Солнечный май. Часто Пинс уходит, пытаясь найти хоть какое-то подобие человеческого общества, и Гермиона остается одна; она слышит только шелест переворачиваемых страниц, собственное дыхание и редкую трель птиц за окном. Ей кажется, что она слышит, как распускаются цветы на улице. А здесь лишь прогорклый от пыли воздух, осыпающаяся штукатурка, золотое тиснение, слова, цифры, буквы, строчки, пророчества и предсказания, голые факты, рецепты зелий, любовные истории и ни одного ответа. Макгонагалл нередко навещает Гермиону здесь, в ее личной моральной пыточной. Девушка здесь хозяйка: она знает корешок и местоположение каждой книги, но это едва ли приносит ей радость. Она видит нового директора: сухая кожа, морщинки вокруг глаз, строгая прическа, тонкие губы, шляпа, пальцы, пальцы, пальцы – длинные бледные пальцы с ровным округлыми ногтями – (полуэфемерно – полуреально); усталые, добрые глаза, четкий суровый профиль – она стоит, такая необычная в своей классической черной мантии и волосами, собранными в пучок.



Во всех ее чертах – груз ответственности, она будто нарисована четкими, выверенными мазками, словно художник корпел над ее портретом долгие и долгие годы. Ее глаза смотрят из-за очков с какой-то нежностью и вниманием, словно Гермиона – последнее, что у нее осталось.



В такие минуты никто из них не жалеет об упущенном – только о невозможном.



*



*6*



Магия исчезает, уходит, как вода в песок. Большую часть чар не могут сотворить даже самые опытные волшебники, что уж говорить об оставшихся студентах? Время остановилось, будто умерло.



Они сидят в библиотеке – вдвоем – учительница и ее ученица, увядание и усталая свежесть - какой-то почти нерушимый союз. Гермиона близка к отчаянию, страницы переворачиваются под ее пальцами все медленнее и неохотнее, будто под гнетом. Он отнимает голову от книги и смотрит на Макгонагалл:

- Я уже несколько дней не видела домашних эльфов. Куда они пропали?



Ее слова звучат почти кощунственно в удушающей тишине. Пылинки, тоскливо кружащиеся в солнечном луче, убыстряют свое движение; пожелтевший от старости тюль лениво и как будто неумело вздыхает от дуновения ветра, почти неслышно жужжат сонные мухи. Макгонагалл поворачивает голову и прикрывает глаза от солнца, ее дыхание успокаивает и убаюкивает встревоженные неожиданным вопросом Гермионы пылинки.



- Они исчезают, так же исчезают, как и другие: Хагрид говорит, что не встретил в Лесу ни одного кентавра за последнюю неделю. Магия уходит, моя девочка, - Макгонагалл устало снимает очки и кладет их на высокую гору книг рядом с собой.

- Но как же, профессор? - Гермиона смотрит ей в глаза, ища ответа. Они поблекли, окруженные сеточкой новых морщин. - Что будет с нами, если магия совсем... исчезнет?



Звуки складываются в слова, слова, выражающие все и ничего одновременно: страх Гермионы и пустые, бессмысленные фонемы, безразличные для Того, в чьих курах влажная от краски кисть. Созидание, говорят магглы.



Все вокруг смазано – непросохший холст, - недвижимо и безжизненно, как на неумелой акварели. И в тот же момент: свет, пробивающийся сквозь мозаику на окне, расчерчивает пол на разноцветные полупрозрачные клетки – это торжественно и возвышенно – альфреско.



Никогда не законченный триптих, думает Гермиона, грустно усмехаясь; самая унылая картина уставшего магглского Бога.



Макгонагалл понимает ее как никогда, вздыхает и продолжает бессмысленный разговор, лишь чтобы заполнить угнетающе безмолвное пространство холста:

- Не знаю... Боюсь, на этот вопрос не сможет ответить никто. Этот мир слишком устал от нас, от того, что мы можем слишком многое, от вечных распрей между чистокровными и магглами. Магия возвращается к своему естественному началу – природе.



Минерва смотрит перед собой, ее пальцы едва заметно подрагивают, а тонкие губы складываются в тончайшую линию. Гермиона прикрывает ладонью ее ладонь, пытаясь сохранить хоть частицу сознания и каплю живого тепла.



- Что будет с ними со всеми? С Гарри? С Роном? Со всем волшебным миром? - голос дрожит и Гермиона почти захлебывается жалким подобием крика, столь редкого и необычного последнее время.

- Все когда нибудь кончается, Гермиона, - Макгонагалл, неловко обнимает ее за плечи и прижимает к себе. Сухими губами касается лба девушки и, словно испугавшись порыва чувств пытается отстраниться, но Гермиона держит ее за рукав мантии.



- Пожалуйста, останьтесь, - девушка утыкается ей в шею, и Минерва чувствует ее слезы на своей сухой пергаментной коже.



Она пальцами приподнимает подбородок Гермионы, заставляя ее смотреть себе в глаза, и неумело, растерянно касается губами ее губ. Гермионе хочется плакать навзрыд, круша все вокруг, она с силой вцепляется в мантию Макгонагалл и прижимает ближе к себе, настолько близко, что это даже больно.



Она ищет живого, трепещущего, человеческого: ищет сочувствия и веры, тепла, жизни, наконец, - реальной, а не искусно выведенной четкими линиями на плотной бумаге. Ей хочется чувствовать каждый вздох и выдох, кровь, бьющуюся в венах, на запястьях и горле; сердце, губы, ресницы, пальцы – реальные, осязаемые ощущения. Трехмерное пространство.



Гермионе хочется прощупать все тонкие кости, чужую кожу под ладонями, каждый изгиб тела, каждую линию, чужие слезы и чужой влажный язык в своем рту.



Господи, как она молода, думает Минерва, стягивая галстук с ее шеи и дрожащими руками обрывая маленькие перламутровые пуговицы на рубашке. Как же она молода, эта девочка, как же ей хочется жить.



И они целуются, почти непристойно, грубо и отчаянно, и где-то наверху слышно, как начинает рушиться Астрономическая Башня. Все начинает рушиться: магические книги истлевают на глазах, Запретный Лес исчезает, как пепел, сдуваемый ветром. Кентавры корчатся в агонии, крик умирающий келпи и русалок с отслаивающейся нежно-блестящей лиловой чешуей рвет воздух на куски, царапая барабанные перепонки. Пахнет паленой кожей и шерстью, камни превращаются в труху, тысячелетние и молодые деревья загнивают с корня. Шрам на лбу у Гарри расползается уродливой раной, Снейп раздивает ногтями Черную Метку на предплечье, кожа слезает с его пальцев, обожженных выплеснувшимся зельем, как серной кислотой. Волдеморт тлеет, как подпаленный лист папиросной бумаги. Дамблдор корчится под шестью футами прогорклой английской земли. У Драко Малфоя идет носом его чистая кровь, и это то, что, наконец, приближает его к Уизли так сильно, как не приближало ничто и никогда.



А они неистово целуются, ловя последние секунды, пока каменные стены величественного замка не превращаются в руины. Небо в огне, солнце должно встать на Западе. Мир переворачивается под рев равняющихся с землей горных вершин.



Апокалипсис, думает Гермиона.



- Это другая война, - выдыхает ей в рот Макгонагалл, обнимая в последний раз изо всех оставшихся в ее теле сил.



Творец, самый великий художник в их перерождающейся Вселенной в экстазе: мир на грани гибели.







***





*Это то, что никогда не случится*



_______________________________________________________



примечания:

* альфреско – (фреско, аффреско) – живопись известковыми красками на сырой штукатурке. Краска проникает глубоко в известь, фреска может быть прозрачной и не прозрачной.

*части пронумерованы хронологически





вечный студент, закоренелый ипохондрик, из тех, что говорят сами с собою
Дорогие участники феста, кто еще не выложил свои фики, доложите, ткзть, пожалуйста, о состоянии Ваших работ.



:red:





это Хитринг, не пугайтесь

i'm sick and tired of always being sick and tired!
Название: Наваждение

Оригинальное название: Fascination

Ссылка на оригинал: http://lazy-daze.livejournal.com/201296.html#cutid1

Автор: lazy_daze

Переводчик: Selena

Бета: Fidelia

Пейринг: Пэнси/Луна

Рейтинг: PG-13

Категория: фемслэш

Саммари: «Не является ли полоумность Луны инфекционным заболеванием?» – думает Пэнси. «Полоумнис Лавгудитис – легкое сумасшествие, передающиеся через поцелуй».

Дисклеймер: Роулинг имеет девочек. Изредка, умеренно и вполне низкорейтингово.

Разрешение на перевод: пока нет

Примечание: переведено для Цугар на Femmeslash Springtime Challenge



Наваждение Наваждение



«Это что еще за?..» – какие-то непонятные кошмарно выглядящие маленькие живые существа покачивались вместо сережек на ушах Полу умной этим утром. Пэнси усиленно заморгала.



– Одно из двух: либо я сошла с ума, либо… ой, я забыла… Всем известно, что она чокнутая, – фыркнула Пэнси. – Она носит на ушах животных в качестве украшения. Она просто нелепа.



– Кто? – спросила Миллисент с набитом ртом.



– Да эта Полу умна Лавгуд. Знаешь, та сумасшедшая из Рейвенкло. Ее отец издает «Придиру» или как он там называется…



Миллисент сморщила носик.



– Тот насквозь желтый журналишка? Мы однажды получили его экземпляр, когда совы, доставляющие заказы, перепутали дома. О о о, совершенно крышесносный сюр. Как я его пролистала, так мне показалось, что у меня крыша малость съехала, – Миллисент покрутила пальцем у виска.



– Да, точно, – Пэнси постучала вилкой по столу, как бы подкрепляя свои слова, и уставилась на Луну.



***



На следующее утро на ней была одета огромная фиолетовая остроконечная шляпа, из тульи которой время от времени вылетали золотые искры.



Завороженная Пэнси с отвращением уставилась на Лавгуд, толкнув локтем Миллисент.



– Ты только взгляни на нее. Что, дементор побери, это такое? Просто шляпы ей показалось мало. Обрати внимание на ее волосы, – спутанные светлые волосы Луны в беспорядке выбивались из-под обвислых полей шляпы и сосульками спадали на спину. – Она, что, никогда не слышала о расческе?



Миллисент пожала плечами.



– Угу, она странная. Мы это знаем. Не позволяй ей беспокоить себя, Пэнс. Радуйся, что она не в Слизерине. Передай мармелад, а?



– Все же кое что меня очень удивляет – она чистокровная. Она могла бы с таким же успехом быть и грязнокровкой – такие штучки она отмачивает. Какой же это позор для чистокровного... Она сама и есть позор.



– Пэнс. Мармелад.



Слева от нее фыркнул Нотт:



– Ты снова об этой ненормальной из Рейвенкло, не так ли? Ты носишься с ней так же, как Драко с Поттером.



– Эй! – Драко нахмурился и щелкнул Нотта по затылку.



– Извини, Драко, я обещаю не говорить о том, что ты одержим им, еще... э э э… целую неделю.



– Это, дементор тебя отымей, не смешно, Нотт…



Пэнси поспешила присоединиться к хихиканью Нотта… в конце концов, подтрунивание над Драко было одним из ее самых любимых занятий, но она почти сразу же перестала смеяться, поняв, что сейчас именно она была предметом насмешек.



Пэнси снова уставилась на Луну. Она не была одержима ей, нет, просто… зачарована. Какое то омерзительное очарование. Будто ей больше нечего было делать, как только пялиться на Лавгуд с этими ее дурацкими украшениями, несфокусированным взглядом и беззаботным, нет, легкомысленным отношением ко всему. Пэнси фыркнула и убрала выбившуюся прядь волос с глаз, проверила узел на галстуке и поправила юбку. Слизеринка не могла даже представить себя небрежно одетой и неорганизованной. Ее бросало в дрожь от одного только взгляда на то, как Луна лениво крутит волшебную палочку в пальцах и затем сует за ухо, вырвав несколько намотавшихся на нее очень светлых волнистых волос.



***



Пэнси снова думала о Луне на зельях, пока Снейп монотонно бубнил лекцию. Для Пэнси, которую воспитали аккуратной, основательной и сдержанной, поведение Луны было абсолютно неприемлемым – необузданное и диковатое в своей естественности. Ей можно было не причесывать волосы, носить разномастные носки, с увлечением рассказывать о Бытливых Жучиках и вообще нести редкостную чушь, не обращая внимания на то, нужно ли это кому нибудь и слушают ли ее. Пэнси не могла понять, что же ее так раздражало в Луне: то ее ли поведение, то ли само ее существование. От этого кожу начало покалывать, и слизеринка чувствовала беспокойство и раздражение. Она хмурилась, полностью уйдя в свои мысли, и когда Снейп вызвал ее, девушка ничего не могла сделать, кроме как покраснеть.



– Мне очень жаль, сэр.



– Да, вам действительно стоит сожалеть, мисс Паркинсон. Вы весь урок витали в облаках. Постарайтесь собраться с мыслями.



***



И только когда она оказалась в библиотеке, пытаясь написать эссе по Уходу за Магическими существами, а вместо этого тщетно пробуя отыскать Мяторогого Храпса по оглавлению книги, Пэнси осознала, что какая-то ее часть действительно, действительно хотела походить на Луну. Она резко захлопнула книгу.



***



Пэнси не могла заставить себя не смотреть на стол Рейвенкло всякий раз, когда входила в Большой зал, не могла не отыскивать взглядом светлое пятно спутанных волос и мечтательные светло голубые глаза. Пэнси не понимала, почему она это делает, но чувствовала, что может ориентироваться в Большом зале только после того, как отыщет глазами Луну. Пэнси усмехалась, иногда делала язвительные замечания, не в силах взять себя в руки, хмурилась и старалась не краснеть, когда Нотт или Миллисент подкалывали подругу из за ее наваждения, и занимала оборонительную позицию, когда они соглашались с ее оскорблениями. Пэнси так запуталась, что не знала, плакать ей или смеяться.



***



Она поняла, что пора остановиться, когда осознала, что думает о том, каково это – целовать Луну, смотреть в ее широко расставленные, расфокусированные глаза, видеть, как они потемнеют и потеплеют, слегка прищурятся… ладно, каково это – трахать ее. Узнать, такая ли она диковатая, странная и непредсказуемая в сексе, как во всем остальном… Может, она разденет Пэнси, цепляясь за одежду зубами, а потом будет посасывать мочку ее уха и опрокинет на кровать; ее вечно растрепанные спутанные волосы будут везде лезть и мешаться, длинные пальцы заскользят по плечам Пэнси, безвкусные кольца оцарапают кожу…



Пэнси прикусила угол подушки и поджала пальцы на ногах. …Потом она сказала себе: ”Это должно прекратиться. Сейчас же



***



Потому что эта одержимость – наваждение – мука… это было бессмысленным. Бесполезным. И непонятным, а Пэнси не хотела забивать голову глупыми мыслями о Луне, потому что они были беспорядочными и запутанными, а Пэнси таковой не была. Пэнси была аккуратной и опрятной, заслуживающей уважения, полной достоинства, противоположной тому, какой хотела стать из за Луны. Вот почему она стала строить глазки Теодору (который сразу же встревожился), специально села спиной к столу Рейвенкло, решив сосредоточиться на эссе по зельям и домашней работе по Чарам – вещах таких же скучных, как овсянка, в которую она решительно пялилась весь завтрак. Ну ладно почти весь.



Она давно должна была понять, что все ее попытки сосредоточиться на чем то другом будут тщетными. Разве что-нибудь может идти по плану, когда ингредиент по имени Луна добавляется в зелье?



***



– Пэнси Паркинсон.



Пэнси нахмурилась из за того, что сердце бешено заколотилось где-то в районе горла, когда Луна окликнула ее. Тон полу умной Лавгуд был как всегда беззаботным и слегка удивленным. Пэнси еще больше нахмурилась, потому что сразу же поняла, кто именно заговорил с ней, хотя до этого никогда не разговаривала с Луной. Создавшаяся ситуация была на редкость дурацкой.



Девушка резко обернулась. Луна одарила ее лучезарной улыбкой, закрыв дверь в Большой зал, разговоры завтракающих студентов стало не слышно. В пустом Холле было ужасающе тихо, и внезапно Пэнси захотелось, ничего не объясняя, удрать в подземелья.



Она кивнула:

– Лавгуд.



Луна продолжала смотреть на нее, раздражающе лыбясь.



Пэнси раздраженно кашлянула:

– Что тебе нужно?



– Ты прекратила смотреть.



Пэнси моргнула:



– Что, прости?



– Ты пялилась на меня весь год, всякий раз, когда мы были в Большом Зале. Это было очень захватывающе, – Луна нахмурилась. – А этим утром ты не смотрела. Я тебе больше не нравлюсь?



Щеки Пэнси вспыхнули, к ее большому недовольству. Она снова нахмурилась, а может, просто не переставала этого делать.



– Что?.. И вовсе я не…



Луна хихикнула:



– Ты покраснела. Значит, я тебе все еще нравлюсь. Обычно в меня влюбляются третьекурсники из Хаффлапаффа. Но ты – это гораздо интереснее.



Луна шагнула к ней, и Пэнси постаралась не запаниковать, но это, разумеется, плохо у нее вышло. Очень плохо. Как Луне удавалось вывести ее из равновесия и сделать так, чтобы сердце бешено колотилось? И что это за предательское чувство: все внутри трепетало от неизвестного дурацкого ощущения, из за которого ей кажется, будто она на большой высоте падает с вышедшей из-под контроля метлы?



Пэнси открыла рот, чтобы произнести что-нибудь типа: «Я не знаю, откуда ты взяла такую чушь. Отойди от меня. Я даже не лесбиянка. Ты просто сумасшедшая», – но какие бы слабые протесты (ну да, лживые) она ни собиралась высказать, Луна, не дожидаясь возмущений Пэнси, прижалась к ее губам.



Губы Луны были мягкими, она без предупреждения требовательно завладела ртом Пэнси. Та пыталась не стонать, вцепившись в плечи Луны, не зная, хотелось ли ей прижать Лавгуд к себе, или оттолкнуть, или просто стоять вот так. Кровь стучала у Пэнси в ушах, ей казалось, что сердцебиение отдается во всем теле, от кончиков пальцев до затылка. Она позволила себе погрузиться в это чувство, не в силах утерпеть, чтобы не дотрагиваться своим языком до языка Луны еще несколько секунд, прежде чем отпрянуть от нее, чтобы отдышаться.



У нее на языке вертелось множество возражений, но она не ожидала, что первым сорвется:

– Мы же на публике! – хотя это было единственное, чем она была действительно недовольна, да и то не так уж сильно. Пэнси задушила истерический смешок и на мгновенье задумалась, не являлась ли полоумность Луны инфекционным заболеванием. «Полоумнис Лавгудитис – легкое сумасшествие, передающиеся через поцелуй».



Луна лучезарно улыбнулась ей:



– Ну что? Мы все еще ведем себя вполне прилично, – она чуть наклонила голову набок. – У тебя вкус овсянки.



Пэнси придушенно хихикнула, рот удивленно приоткрылся. Внезапно она почувствовала себя странно легкомысленной и свободной.



Она схватила Луну за руку и прижала ее к себе.

– Расскажи мне о Мяторогих Храпсах, – пробормотала Пэнси, целуя Луну, а та улыбнулась ей в губы.

20:57

i'm sick and tired of always being sick and tired!
Уважаемые участники Femmeslash Springtime Challenge'06, предлагаю нам с вами решить один вопрос.

На данный момент у нас есть 5 фиков, которые претендуют на конкурс. Если кто-то чего-то не понимает, то рекомендую перечитать первые посты феста, где объяснялись его правила. Может быть, узнаете много нового. ;-)

Многие в письмах ответили мне, что фики будут, но чуть позже, предположительно на этой неделе. В связи с этим, можно продлить фест где-то до 5-го числа июня. Но можно и не продлевать, а поступить так, как предполагалось: все фики, присланные позже срока, выкладывать, указывая имя автора, переводчика, беты. И эти фики не будут участвовать в конкурсе на лучший фик челленджа.

Я бы продлила челлендж на неделю. Имхо, 5 фиков, все-таки, маловато. Но предлагаю высказаться и вам.

Собственно говоря, голосование.


Вопрос: Продлить челлендж или нет?
1. продлить на неделю, продолжать выкладывать фики анонимно 
20  (90.91%)
2. не продлевать, устроить голосование на лучший фик (из пяти присланных), а фики, присланные не вовремя, выкладывать, указывая автора/переводчика 
1  (4.55%)
3. другое (в комменты) 
1  (4.55%)
Всего:   22
i'm sick and tired of always being sick and tired!
Название: Солнечный луч

Автор: Dulcinea

Перевод: Dariana

Бета-ридинг: Nightingale

Оригинал: здесь http://girlsdormitory.slashcity.net...ser.php?uid=107

Разрешение на перевод: пока отсутствует.

Пейринг: Пэнси/Нарцисса

Рейтинг: R

Жанр: дарк

Дисклэймер: все принадлежит мне (в моих мечтах).

Примечание переводчика: фик переведен для Algine на Springtime Femmeslash Challenge-2006.



Солнечный луч



Каждый раз, когда солнце встает на небе под прямым углом, единственный золотистый лучик света проскальзывает через высокое зарешеченное окно и очерчивает легкий светящийся круг на холодных каменных стенах. В эти редкие дни она вжимается в голые камни, жадно впитывая восхитительное тепло; она почти в силах представить, что непробиваемая поверхность может быть теплой, мягкой кожей и гладким и стройным телом, прижимающимся к ней, чтобы отвратить жуткий холод.



В первый раз она задрала свою изорванную мантию до талии и скользнула рукой между ног, так растворившись в возбуждении, что не заметила, как темные фигуры столпились у двери ее камеры. Ближе, ближе, толкнулась бедрами у стены, грудь разрывалась от отчаянных рыданий, и один шумный вздох высосал этот исступленный экстаз из ее слабого тела – она опустилась на пол, дрожащая и опустошенная, и умоляющая о смерти.



Теперь она не допускает такой ошибки. Счастью нет места в ее мыслях, она знает; ни малейшая тень радости не мелькает на ее лице, или они немедленно вернутся. Вместо этого она прижимается к мерцающему теплому кругу, представляет, как ласкает ее лицо кончиками пальцев, и плачет.



Теперь это место принадлежит им. Она видела и другие лица, знакомые лица, через решетку своей камеры: Грэйнджер – лохматая голова задрана поразительно высоко, все лицо в крови; высокий, кудрявый хаффлпаффец, окаменевший на втором курсе, – слезы тихо струятся по его мальчишескому лицу; один из Уизли, Фред или Джордж, – громко и легко проклинает дементоров, держащих его под обе руки. Должно быть, он сделал что-то действительно ужасное – очень немногие чистокровные, даже такие магглолюбы, как Уизли, подвергаются ужасам Азкабана – только выскочки и наиболее опасные сопротивляющиеся.



И убийцы.



Из-за иронии она холодно и резко смеется – так горько, что смех не привлекает дементоров. Вольдеморт выделил убийц одним длинным костлявым пальцем и приговорил их к судьбе еще худшей, чем смерть, и это уже за гранью юмора. Это просто реальность, новая реальность, в которой грязнокровки являются заключенными, Жрецы смерти – правительством, а Пэнси Паркинсон – убийцей.



***



- Ты красивая, – сказала она.



Впервые в жизни Пэнси сказали, что она красивая. Она рассмеялась, нервно, фальшиво и почти с надеждой, и эта ледяная прекрасная женщина нежно дотронулась до ее щеки.



- Да-да, ты красивая. Драко не понимает своего счастья, что у него есть ты.



И тогда она, к своему ужасу, зарыдала – прекрати-это-прекрати-это-прекрати-твою-мать-прекрати, – а Нарцисса сцеловывала слезинки своими полными бесцветными губами. В любой момент кто-нибудь мог зайти, Драко или Люциус, Беллатриса или проклятый Вольдеморт, а Нарцисса нежно целовала острые скулы Пэнси, как будто они были одни во всем мире.



- Ох, – прохрипела Пэнси, ее мысли закружились так отчаянно, что она не смогла выдавить ничего, кроме тихого и задыхающегося «ох», и Нарцисса впилась в ее раскрытые губы своими. Также были и руки, ласкающие ее спину и поднимающиеся вверх по позвоночнику, оставляющие за собой расстегнутую одежду, и…



***



Это их любимые мысли, но Пэнси не может думать ни о чем другом. Не раньше чем она услышит приближающийся шелест мантий и ей не померещится тело Нарциссы, разлагающееся на кровь, серебристые волосы и темную ткань, и слепые серые глаза, злобно смотрящие на нее.



Она смотрит на свои руки, которыми неистово цепляется за стену в поисках спасения, кровь настоящая, и она кричит и кричит до тех пор, пока тени наконец не отступают и она не остается одна. Ей не отдадут Нарциссу. Поэтому она посасывает ободранные пальцы и думает, какие мысли преследуют Грэйнджер, когда они подходят слишком близко, и тогда ненависть, которая переполняет ее сердце, надоедает им.



Сегодня нет солнца. Она слышит тихий стук дождевых капель за окном, ощущает прохладный свежий ветерок – и это, по крайней мере, хоть какая-то отсрочка. Может, он выветрит едкую вонь человеческих отходов и немытых тел. Может быть, она сможет погрузиться в сон, в мечту об острой росистой траве под щеками и пушистых облаках, плывущих по небу…



… но нет, проклятый хаффлпаффец опять орет. Когда дементоры рядом, он может орать часами, визжать, как маленькая девчонка, зовя маму или папу, или брата, или любимую собачку, или еще кого-нибудь – любого, кроме скелетообразных созданий, пришедших за его душой. Хотя вряд ли он чего-то этим добьется, кроме саднящего горла.



- Заткнись, – стонет она, утыкаясь лбом в стену. – Заткнись, заткнись, заткнись, ЗАТКНИСЬ!



И в конце концов он затыкается. Как, впрочем, и всегда.



***



Пэнси не хотела говорить о любви. Она знала, что это слово под запретом в доме Малфоев; Люциус на самом деле не любит Нарциссу, а она не любит его, и Драко не будет любить Пэнси, когда они поженятся; такие союзы заключаются ради выгоды и власти. Но Нарцисса прикасалась к ней будто с любовью, заботливо и нежно, и, кончив, Пэнси сказала то, что не хотела говорить.



- Я, – прошептала она, выгибаясь под ласкающими пальцами. – Я… о Мерлин, Нарцисса, я люблю тебя…



Она закричала, загребая руками атласную ткань, и медленно привалилась к спинке кровати. Нарцисса целовала ее лоб, веки, но казалось, что она за миллион миль отсюда; когда тишина стала давить, Пэнси, набравшись мужества, спросила:



- Ты любишь меня, Нарцисса?



Та весело и легко рассмеялась, что не принесло никакого утешения.



- Конечно, дорогая. Конечно.



- Нет, – резко возразила Пэнси, выбралась из-под тела Нарциссы и встала рядом с ней у кровати, скрестила руки под обнаженной грудью. – Ты совсем меня не любишь. Я для тебя просто как кукла для развлечений, правда? Что, родители, выдавая замуж, не знали, что тебе хочется трахаться с женщинами? А может, они поймали тебя с какой-либо из твоих сестер и..?



Рука Нарциссы опустилась на щеку Пэнси, как хлыст, больно и жаляще – а потом она сгребла девушку в охапку и устроила ее голову на своей алебастровой груди.



- Тсс, – прошептала она, – ты что, хочешь, чтобы тебя услышал Люциус? Ты хочешь, чтобы он сюда ворвался и вышвырнул из нашего дома? Ты не должна требовать от меня чего бы то ни было, Пэнси, – ты же знаешь, что моя верность для него важнее всего.



Пэнси больше не заговаривала о любви. Слова были бесполезны, в конце концов, перед лицом действительности.



***



Чьи-то сапоги – стук-стук по твердому ровному полу, – настоящие сапоги, а не то мокрое хлюпанье голых ног узников. Новичок? Или, может, посетитель?



Пэнси бросается к двери, смотрит через решетку: волосы какого-то промежуточного цвета между мышиным и каштановым, медленная, тяжелая походка, наводящая на мысль о неизбежной жестокости. Они стискивают ее руку, пытаются тащить ее вперед, но ее ноги продолжают безвольно двигаться, пока дементоры не выравнивают шаги, не собираясь рисковать и выпускать ее из своей хватки.



- Милл! – она хочет закричать, слышит визгливый голос, который однажды уже отдавался в ее мыслях, но с ее сухих губ срывается шепот. – Черт, Милл, ты что здесь делаешь? Это я, Пэнси! Миллисента, обернись, это я!



Но как только крепкая фигура оборачивается, ее единственный потенциальный друг в этом мире внезапно превращается в Драко, с бескровных губ срывается дикий рык.



- Сука, – шипит он, пытаясь отцепиться от дементоров, чтобы броситься на Пэнси. – Ты сука! Убийца! Надеюсь, что ты сгниешь и сдохнешь здесь!



И кровь сочится из его глаз, из уголков его рта, из свежей раны на шее, и это совсем не Драко – не Драко и не Нарцисса, просто неопределенная лужица серебристого и черного, белого и красного под ногами Пэнси…



Она просыпается и обнаруживает, что сама стиснула руками свою шею, пытаясь заглушить вопли, разрывающие горло.



- Заткнись, – доносится голос хаффлпаффца из соседней камеры. И Пэнси замолкает.



***



Это не были ни Драко и ни Нарцисса: это был Люциус с перерезанным горлом, и кровь залила чистый кухонный пол. Кровь, которая не должна была пролиться, – даже чистокровных изменников оставляли в живых, когда это было возможно, проводились реабилитационные процессы, чтобы они могли по достоинству оценить важность своего происхождения. По-настоящему чистокровные семьи не должны исчезать.



Чистокровный, пожилой мужчина, Малфой и Жрец смерти. Ее судьба была решена, но Пэнси кричала и вырывалась, пока ее с трудом тащили с кухни, и умоляла позволить ей поговорить с Нарциссой. «Это все из-за нее, все для нее, это то, чего она хотела», а Эйвери просто засмеялся, и Пэнси похолодела. Этот смех предвещал смерть.



- Нет, – произнес холодный, звонкий голос, который Пэнси так жаждала услышать, и Нарцисса появилась на вершине широкой мраморной лестницы в белоснежной мантии, как несущий свет ангел. – Не убивай ее, Эйвери.



Ее серые глаза смотрели на Пэнси сотую долю секунды, и Пэнси поняла, что проиграла – в них был смех, злое презрение, а потом Нарцисса взглянула на нее, как мать на провинившегося ребенка.



- Глупая Пэнси. Очень глупая. Распространять такую грязную ложь о семье, которая готова была тебя принять. Ты настоящая Паркинсон. – Она перевела взгляд на Эйвери, и ледяная улыбка заиграла на ее губах: – Отправь ее в Азкабан.



***



Нарцисса, наверное, сейчас счастлива, в своем имении вместе с малфоевскими богатствами и единственным сыном, который выберет более подходящую невесту и продолжит род.



А Драко, должно быть, счастлив еще больше – он найдет себе другую невесту, более красивую и безжалостную – зеркальное отражение своей любимой мамочки.



Может, даже Люциус сейчас счастлив; и если ад действительно существует, то сейчас он обменивается военными историями с Гитлером и Сталиным и дискутирует о лидерстве с Макиавелли.



Пэнси устраивается у стены, вжимая ладонь в нагретые солнцем камни. И на один скоротечный миг она снова с Нарциссой и тоже очень счастлива.



КОНЕЦ



Pain in the ass - 24/7 - from dusk till dawn.
Название: Моя потерявшаяся сказка

Автор: Fairy-teller

Пейринг: ГГ/ДУ (упоминается СС/ГП)

Рейтинг: PG-13

Жанр: romance/angst

Дисклеймер: Все права принадлежат Warner Bros. и J.K. Rowling © 2001, моя – только грусть.

Cаммари: Просто я люблю тебя... А на улице идет осенний дождь и время. Что же с нами сделала эта война?!

[POV от лица Гермионы.]

Размер:мини



Прошу админов сообщить мне, если фик не подходит по каким-либо параметрам для размещения его в сообществе. И заранее прошу прощения за мое графоманство.



читать дальше

i'm sick and tired of always being sick and tired!
Название: Смысл жизни

Автор: margo.

Пейринг: Джинни/Панси.

Рейтинг: PG-13

Жанр: romance, middle angst, AU, ООС, POV Джинни.

Саммари: история отношений.

Дисклаймер: все принадлежит тетке Роулинг. Автор не получил ни копейки и даже не морального удовлетворения.

Предупреждение: нецензурная лексика. мало, но все же...

Заявка: Фик написан на Femmeslash Springtime Challenge для Selena, которая заказывала:

"Джинни/Пэнси, Гермиона/Джинни. Дополнительно: Джинни-стерва, не важно перевод или авторский, рейтинг до R включительно, хэппи энд обязательно"

От автора: очень подозреваю, что это далеко не то, что от меня требовалось и заранее прошу прощения. Я честно пыталась, но, видимо, не смогла...



Смысл жизниСмысл жизни



"Нервно курить" это уже не выражение, это привычка. Плохая привычка, дешевые сигареты, нервы ни к черту. Самое страшное, что рано или поздно это должно настолько устояться, чтобы стать принципом жизни. Именно принципом, не смыслом. Если бы оно было смыслом - не думаю, что тогда вообще хотелось бы жить. То есть, какая радость в том, чтобы сорваться, а потом "нервно курить в сторонке"? Смысл должен быть в другом. Смысл должен приносить радость или хотя бы удовлетворение. Тогда действительно будет ради чего жить.

Вот, например, Поттер. Я точно уверена, что смысл его жизни был в том, чтобы убить Темного Лорда. И, согласитесь, это был на самом деле серьезный смысл. Но вот вопрос: а что золотой мальчик будет делать, если справится со своей задачей? Как жить человеку, вся жизнь которого ушла на одно - и пусть, что правое - дело?

Ну, или Гермиона. Смыслом её жизни было хорошо устроиться. Получить образование - для нее главное. Причем не какое-нибудь образование, а лучшее, высшее! И тут появлялся тот же вопрос: что дальше?

Проще всех было Рону. У него смысла в жизни как такового не было, и что самое главное - он не особо заморачивался по этому поводу. Сегодня смыслом было достать как можно большее количество слизеринцев, завтра - достать Снейпа, послезавтра - выиграть в квиддич, сходить в Хогсмид или ещё что-то. И жизнь ради минутных удовольствий, она правильна, но скажите, разве это удовольствия?

Когда меня спросили, в чем смысл моей жизни, я, не задумываясь, ответила: "закончить Хогвартс, закончить ещё что-то, устроиться на хорошую работу, выйти замуж за Поттера и нарожать кучку маленьких детишек". Задумалась я позже. Учиться я никогда особо не любила, Поттера я тоже никогда особо не любила (разве что в двенадцать лет), а сейчас это просто круто. И только я одна знаю, что все это позерство: у золотого мальчика своя жизнь, у меня своя. Так в чем тут смысл?



***



Объяснить, с чего начались наши отношения, я не могу. Объяснить, как они начались, - тоже. А что тут объяснять, в самом деле? Я, сидя на берегу озера в Темном лесу, нервно курила. Она подошла, села рядом и тоже закурила. В отличие от меня, она делала это очень красиво. В её длинных бледных аристократических пальцах сигарета смотрелась просто очаровательно. И ведь, в самом деле, зрелище очаровывало: смотреть, как она подносит сигарету к тонким губам, затягивается, сбрасывает пепел; смотреть, как тлеет сигарета в её пальцах... И я смотрела. Несколько вечеров подряд смотрела, а потом она заговорила со мной.

- Ты знаешь про Малфоя с Поттером?

- Да.

- Ммм...

Вот таким и был наш первый разговор. Можно, наверное, сказать, что мы нашли друг друга. Сестры по несчастью или что-то вроде того. Просто сидеть на берегу, смотреть на воду и курить, и даже молчать - это было хорошо, это успокаивало.

А потом мы начали разговаривать на другие темы. Я рассказывала ей про учебу, про друзей, про то, как мне все это надоело, и я не могу больше. А она слушала, советовала, помогала, уговаривала терпеть. И я терпела. Я слушала её не потому, что она была старше - всего на год, подумаешь, тоже мне разница! - а потому, что я понимала: она права.



Как абсурдны были наши отношения! Не друзья, но уже и не враги. И не любимые, и не... любовницы?



Полгода мы встречались на берегу озера вечерами. Полгода мы молчали, говорили, смеялись, плакали. Полгода прошло, прежде чем я сказала первое "люблю" и она ответила тем же. Честно говоря, я была немного удивлена. Я не думала, что слизеринцы могут любить, и, когда признавалась, на самом деле ни на что не рассчитывала. Оно просто само так получилось.

Самое странное было то, что после этого признания почти ничего не изменилось. Ну, разве что разговоры стали немного откровеннее. Я рассказала ей про то, что спала и с парнями, и девушками, она - про то, что опыта с девушками у нее нет. Это вообще был первый раз, когда она чувствовала что-то к представительнице своего пола.

- Ты боишься? - спросила я её.

- Нет, - ответила она, - а разве мне есть чего бояться?

И тогда я её поцеловала. Я постаралась вложить в этот поцелуй все свое умение, всю свою нежность. Посредством поцелуя я хотела доказать ей, что мы всегда будем вместе, что ничто не разлучит нас, что я никогда её не обижу...

Но и это мало изменило. Хотелось большего. Хотелось её.

Ещё пару месяцев, разлука на летние каникулы, потом встреча. И опять берег озера, луна, звезды, сигареты и поцелуи. И больше ничего.

Честно говоря, это немного напрягало.



- Слушай, Панси, а в чем, собственно, дело? Что происходит?

- А что не так?

- Милая, мы встречаемся уже год. Год, мать твою! Скажи, ты меня не хочешь?

- Ну что ты, Джин. Конечно хочу. Просто... куда торопиться? Нам и так хорошо вместе, разве нет?

О нет! Нет, нет и ещё раз нет! Впрочем, может, ей и было хорошо, может, ей и хватало, а вот мне совершенно нет. В конце концов, я нормальная девушка с нормальными физическими потребностями. И мне хронически не хватало! Но не говорить же ей об этом, в самом деле! Ну, как я ей скажу, что больше всего на свете мне хочется трахнуть её, выебать, а потом пусть делает все, что её душеньке угодно. Потом мне будет уже все равно.

Очень некстати в голове всплывало обещание никогда её не обижать. Только сейчас я смогла в полной мере оценить значение пословицы "слово не воробей, вылетит - не поймаешь". Никто меня за язык не дергал, сама сказала, самой теперь и отвечать.

И я нашла выход, оптимальный для такой ситуации - я начала изменять ей. Некоторое время все было хорошо, а потом она узнала. И начались сцены ревности.

- Как я могу доверять тебе, если ты спишь со всеми подряд?

- А что мне ещё остается делать? Панс, милая, ты не хочешь спать со мной ,и я в этом не виновата! Мерлин свидетель, я делаю все, чтобы затащить тебя в постель, но ТЫ НЕ ХОЧЕШЬ!

- Да зачем я тебе вообще нужна? У тебя есть эта твоя Луна или как там её?..

- Мне посрать на нее! На нее и на всех остальных, как ты не понимаешь?! Я хочу тебя, я люблю тебя!

- Тогда почему?...

- Потому что я человек. Я человек, милая. А у людей есть свои физические потребности, и это полностью нормально.



Шло время. Нет, не шло - оно бежало. Словно торопилось куда-то. Лишь мы стояли на месте, иногда жалея, что невозможно вернуться на исходные позиции. Интересно, было бы тогда все по-другому?



Решилось все внезапно, в её последний день в школе. Мы так же сидели на берегу озера. Молча. Нам не нужно было говорить, чтобы понять. Понять, что за последнее время мы слишком отдалились друг от друга и что надо что-то с этим делать.

- Джин, - она заговорила первой.

- Нет, - перебила её я, - Послушай, я хотела извиниться.

- За что?

- Я не сдержала обещания, милая. Я обидела тебя. Я изменяла тебе.

- Джин, но...

- Наверное, я не заслуживаю прощения, так?

Ответом мне был поцелуй. Нежный такой, сладкий поцелуй. Тогда мне почему-то казалось, что он последний и что вот так целуют на прощание, но я ошибалась.

Мы провели вместе незабываемую ночь. На самом деле, лучшую в моей жизни. И было очень грустно, когда утром я, сидя на подоконнике, смотрела, как она собирает вещи. Опять появилось чувство, что в последний раз я вижу это бледное лицо, теплые глаза... Я изо всех сил боролась с собой, сдерживая слезы.

- Я люблю тебя, - прошептала я на прощание.

- Я напишу тебе, - сказала она, выходя за дверь.

Странно, но даже это не было смыслом.



***



"Нервно курить" действительно стало принципом. Я не люблю задумываться на тему жизни, на тему смерти... на все эти "философские" темы, в общем. Но вот странность: каждая сигарета - будь то сигарета выкуренная по дороге на работу, или с утра на кухне за чашкой кофе - заставляет задуматься. Сейчас, оглядываясь назад, я сказала бы, что у меня тоже не было постоянного смысла. Столько ушло - и столько всего нового появилось. Остались только друзья, только Панси, только воспоминания и только сигареты.

Как мало нужно человеку для счастья!

Мне двадцать один год. Я работаю в больнице имени Святого Мунго. Я каждый день вижу, как умирают и рождаются люди. Я каждый день отдаю им частичку себя, леча их, вселяя надежду на лучшее. Но сказать, что смысл моей жизни в том, чтобы сделать счастливыми как можно больше людей, я не могу. Это было бы неправдой.

Я живу для себя. Живу для того, чтобы получить от жизни все, если нет - то как можно больше. Я до сих пор считаю, что смысл жизни должен приносить удовольствие или хотя бы удовлетворение. Так может, может это и есть, то самое "оно"?

Да, я живу просто ради того, чтобы жить.

..И только пепла на полу все больше.



i'm sick and tired of always being sick and tired!
Название: «Эта сладкая Л.»

Автор: Цыца

Бета: Snaperella

Пейринг: Гермиона/Лаванда

Рейтинг: PG-15

Жанр: drama/angst, фантастическая повесть

Категория: джен/фэмслеш

Саммари: две девушки встречаются в магглском Лондоне. Одна из них не знает ничего, а другая знает слишком много.

Предупреждение: наброски для фика создавались довольно давно, ещё до выхода шестой книги. А сейчас в честь челленджа я решила дописать эту историю, не изменяя характер Лаванды, и потому она получилась ООС, и вообще мэрисьюха чистой воды.

Дисклеймер: все принадлежит Роулинг за исключением одной сцены, вдохновленной Роботэмом. А за название, конечно, Науменко спасибо))

Примечание: фик написан на Springtime Femmeslash Challenge для Ammoral по заданию «Гермиона/Лаванда, romance/angst, с сюжетом».



Эта сладкая Л.Эта сладкая Л.



И, выпив свой кофе, ты куда-то уйдешь,

Махнув мне на прощанье рукой

А я отмою с паркета кровь

И обрету свой душевный покой.

Майк Науменко «К прекрасной N.»



- 1 -



Она вылетела из цветочного магазина, не успев подхватить слетевшую шляпу, не обращая внимания на стрелку на колготках, вылетела, прислонилась к стене так, будто её ноги не держали – и тут же закурила.

Вдыхала дым жадно, именно глотала дым, а не затягивалась им – и пальцы её немного подрагивали. Я смотрела и смотрела на её руки – изящные маленькие ладошки, маленькие белые пальчики, не то, что длиннющие костлявые грабли, как у меня.

Вот тут-то я и решилась поднять её шляпу – ох, чудесная! – цветочки и листики, все, что я люблю. Мне и имя такое дали, все из-за цветов, ага.

Я заприметила эту шляпку, ещё когда девушка зашла в магазин. Мне ж только покажи что-нибудь цветочное, яркое, с листиками да лепестками – не отстану, буду пялиться, как завороженная.

Работа у меня скромная, платят сущие гроши, зато удовольствия – море! А когда никто не покупает цветы, и становится ясно, что за ночь они завянут, нам даже разрешают забирать букеты себе…

Впрочем, неважно – я поднимаю эту её шляпку и подхожу к ней, а она будто и не видит.

Или не хочет видеть?

- Девушка, - говорю, - вы обронили.

Мне пришлось несколько минут подождать, пока она соизволила обратить на меня внимание. А, впрочем, кто ж её знает, может, она и не такая стервоза, какой кажется… Я же с людьми работаю, многое успела повидать. Люди разные бывают, все со своими проблемами, а у иных проблем столько, что и не замечают ничего вокруг.

Вот, может, и эта из таких. Мадемуазель.

- Ага, - говорит, а сама и не смотрит на меня, - спасибо. В общем… Сейчас.

И тут же принимается рыться в своей сумочке. Она, что?

- Держи, - улыбается как-то нервно, уголком рта, - вот тебе на помаду.

- А, - говорю я, и уже свою загребущую лапищу протягиваю, чтобы схватить двухфунтовую монетку, но потом что-то щелкает у меня в голове, - да нет, не надо. Не за что.

Смотрит на меня как-то заинтересованно, впервые, кажется, по-настоящему на меня взглянула.

А в ней что-то есть. То есть – издалека да в профиль – ничего особенного, а теперь глядит на меня своими большущими карими глазами, глядит так, что что-то есть, да… В смысле – пробирает. Здорово. И завидно. Мне бы такие глазищи.

- Как хочешь, - она пожимает плечами и сует деньги в карман – немножечко обидно, вот бы поуговаривала, - как тебя зовут?

- Лаванда.

И улыбаюсь, вот дуреха. Ну чистый детский сад, старшая группа. Смотрит ещё более пристально, медленно тушит сигарету.

- Лаванда, значит, - ужасно медленно, как будто повторяет какую-то очевидную глупость.

- Ага.

Жаль, денег не взяла. Мне новая помада точно бы не помешала. А у девушки в глазах что-то вспыхнуло и тут же погасло. Или мне показалось.

Девушка стоит и не замечает, как ползет её чулок там, под коленкой. И как она только поедет в метро?

- Хорошо, - она улыбается очень уверенной, какой-то отработанной, профессиональной улыбкой, - значит, Лаванда. Очень хорошо.

А потом говорит, что ей пора. Хватает сумочку, забирает у меня шляпу – честно говоря, прощаться с этой роскошной шляпой немного жаль – и совершенно автоматически закуривает новую сигарету.

- Пока, Лаванда.

- До свидания.

Стою и улыбаюсь, гляжу, как она исчезает за углом. Потом, повинуясь какому-то мгновенному и дурацкому – всё, что я делаю, неизменно выходит по-дурацки – желанию, подхожу к этому самому углу и выглядываю в переулок.

Девушки нет.

И свернуть там некуда, и никуда уйти она не могла. Это уж точно.

Ох, вот же чудеса. Чудеса да и только. Куда она подевалась?

Ухожу пить чай. Девушка девушкой, а обеденный перерыв не резиновый.



* * *



На следующий день я узнала её, хотя волосы были убраны и она была в солнцезащитных очках. Лето ещё не началось, но было довольно жарко, а бедняжке, вероятно, по работе приходилось каждый день носить душные костюмы и рубашки, застегнутые на все пуговицы.

Я улыбнулась ей сразу и вскочила, чтобы помочь с покупкой, и она, вздохнув обреченно, сняла очки.

- Я думала, моя конспирация сработает, - рассмеялась она, - но ты уж больно глазастая, Лаванда.

Может, и не стоило подавать виду.

- А зачем вы скрывались?

Она помолчала несколько минут, словно раздумывая, стоит ли мне доверять, а потом непринужденно улыбнулась:

- Чтобы ты не подумала, что я какой-то цветочный маньяк.

Эти слова настолько не вязались с её образом серьезной, деловой женщины, что мне самой стало смешно. Я тихо фыркнула в кулак.

- Ага, - сказала я, - что вы хотели бы купить?

Она неторопливо прошлась вдоль витрины, посасывая дужку дорогих очков.

- Ммммм…. Как насчет вон тех синих?

- Вот этих, полевых?

- Да. Веток пять, не больше.

Она улыбнулась, глядя на меня исподлобья, и мне вдруг стало понятно, что она совсем не из-за цветов сюда явилась.

Нахмурившись, я молча упаковала цветы и перевязала букетик синей ленточкой.

- С вас четыре фунта тридцать пенсов.

Она протянула мне крупную банкноту, демонстративно захлопнула кошелек.

- Это ещё зачем? – я удивилась.

- Не люблю, когда в кошельке гремит мелочь.

Хотя она сказала это со своей удивительно естественной улыбкой, это прозвучало так напряженно, так неестественно, что я, та ещё сорока, запротестовала:

- Не нужны мне ваши деньги. Забирайте.

- Лаванда…

- Нет, правда. Берите и уходите уже.

Что-то было в этом нехорошее, что-то, что заставило меня насторожиться. Она, конечно, не была похожа на всех этих дам, что завлекают молодых девушек ко всяким там насильникам и извращенцам, но мало ли что можно от незнакомцев ожидать.

Девушка простояла несколько минут, глядя на меня своими бездонными карими глазами, а потом обреченно вздохнула.

- Ладно, - сказала она, наконец, - если ты не принимаешь этого, тогда позволь мне просто угостить тебя кофе.

Прежде, чем я успела вставить хоть слово, она добавила:

- Я не собираюсь ничего плохого с тобой делать. Просто… Просто мне кажется, что я тебя знаю. Ты напоминаешь мне одного человека из моего прошлого.

- Мы с вами никогда не встречались.

- Да, но, возможно, я знакома с твоей… Твоей…

В эту минуту у неё был вид человека, говорящего откровенную ложь, и я отвернулась. Я хорошо думала о ней, и мне было неприятно смотреть на это.

Я слышала, как она цокнула языком с раздражением – на себя, вероятно. Я же, повернувшись к ней спиной, молча принялась обрезать стебельки у гладиолусов, всем своим видом показывая, что нам не о чем больше беседовать.

- Парвати.

Она сказала мне это в спину, и я замерла, как ужаленная.

- Что?

- Тебе знакомо имя Парвати?

Ножницы со стуком упали на пол. В глазах девушки мелькнуло что-то похожее на торжество.

Я медленно, ужасно медленно обернулась.

- Скажите, что вы знаете про Парвати.

- Я просто знаю её, - ответила она, - Парвати. Если хочешь поговорить со мной, позволь мне купить тебе кофе.

Я с минуту стояла, разрываемая отчаянными сомнениями. От всей этой истории с моей новой знакомой веяло какой-то страшной, непостижимой тайной. А тайны я не люблю – в моей жизни и так столько всего таинственного напроисходило, что разобраться со всем этим мне не под силу.

Но в то же время я была уверена, что эта самая девушка со своими загадочными, обманчиво-теплыми глазами, эта самая девушка в строгом деловом костюме, возможно, знает ключ ко всем моим загадкам.

- Ладно, - наконец, сдалась я, - только не дальше, чем на два квартала. Я закрою магазин.

- Очень хорошо.

Девушка развернулась, и я, будто притянутая за невидимые ниточки, двинулась за ней.



[продолжение в комментариях]

i'm sick and tired of always being sick and tired!
Автор: Pogrebin

Перевод: Elga

Бета: Fiona

Оригинал: здесь: http://pogrebin.livejournal.com

Пейринг: Минерва МакГонагалл/Долорес Амбридж

Рейтинг: PG-13

Жанр: romance/angst

Дисклэймер: все принадлежит Джей Кей.

Примечание: переведено для Anatolia по заданию «Хочу, чтобы это было одно поколение. И пореалистичнее. Меньше магии, больше опыта.» на Springtime Challenge2006.



Дева скорбей Долорес



Когда это все исчезнет – все, что сейчас медленно тянется,

Ах, что же мы потеряем?


- Суинбёрн, «Долорес»



Красный рот как ядовитый цветок…



Долорес Амбридж медленно откидывается назад, небрежно скрещивая ноги, и одна туфля цвета фуксии соскальзывает на пол.



На воротнике Минервы остаются следы от ее губной помады.



Позже они молчат, просто дышат, где-то за стеной играет радио. Минерва проводит кончиками пальцев по тонкому ободку обручального кольца. Долорес вздрагивает, оцарапавшись острой гранью бриллианта.



-Дева скорбей Долорес, - шепчет она.



- Не называй меня так.



- Почему нет?



- Потому что это глупо.



В тусклом полусвете – розовый свитер на спинке кровати, бант для волос вокруг запястья – Долорес почти кажется настоящим человеком, а не карикатурой как обычно.



Любовь умирает, и мы знаем, что ты бессмертна…



Детские банты – это игра, пушистый свитер – это игра, и высокий голос, и девчоночье хихиканье, и тонкий вкрадчивый шепот – все это игры.



- Это войдет в отчет министру? – Минерва слегка улыбается, скручивая волосы в пучок.



- Шутишь?



Она пожимает плечами. – Может быть.



Тусклые, немигающие глаза Долорес кажутся грустными, даже когда ее рот широко распахнут в стоне, даже когда ее мышцы сокращаются помимо ее желания и лоб блестит от пота. Именно поэтому Минерва твердит Поттеру: «Будь осторожен с Долорес Амбридж». Но он, как обычно, не слушается.



Эта корона и ласкает тебя, и сковывает цепью,



- Генеральный инспектор, - насмешливо произносит Минерва, - какая честь для меня!



Долорес почти отшатывается назад, перед тем как Минерва вталкивает ее в комнату.

– Если ты собираешься оскорблять меня…



Она поднимает бровь. – И что? Ты уйдешь? Но ты ведь еще не получила то, за чем пришла, правда, Долорес? Так ради чего ты здесь?



- Я…



Минерва сегодня безжалостна и наколдовывает цветы ленивым взмахом руки. – Так что это будет? Бессильная добродетель лилий или порочность роз? – спрашивает она, и на этот раз Долорес действительно уходит.



Даже несмотря на то, что на твоих губах кровавые поцелуи,



Минерва разрывает образовательный декрет номер двадцать четыре на длинные тонкие полоски.



- Задеть тебя так легко, - говорит Долорес с хищной улыбкой. – Ты такая слабая под своими строгостью и суровыми взглядами… Я знала это еще тогда, давно, в министерстве. Даже когда ты была девчонкой, у тебя были слабые места. Ты до сих пор так неблагоразумно горячишься из-за своей глупой квиддичной команды...



- Благоразумие – это еще не все, Долорес.



- Но тебе так хочется, чтобы это было так, не правда ли, Минерва?



В следующий раз, когда они целуются, Долорес вскрикивает и отдергивается, вскинув руки к губам. На языке Минервы – кровь.



Жаждой невозможных вещей,



- Двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь…Что ты будешь делать, когда числа закончатся?



Долорес не отвечает, склонив голову на бок, спутанные каштановые волосы подают на ее слишком белое плечо.



- И что из этого направлено лично на меня?



Она смеется и слегка морщит нос. – Не льсти себе, Минерва. Это фимиам, или мне кажется?



Неожиданный румянец, заливающий щеки Минервы, служит достаточным ответом. На следующий день, когда она поднимается с Сибиллой вверх по лестнице, комкая в руках шерстяной клетчатый платок, Долорес наклоняется достаточно близко к Минерве, чтобы можно было почувствовать ее дыхание, когда она говорит: «Это личное».



жизнью и любовью, что ты презираешь…



- Вы можете только оттянуть то, что должно произойти, Минерва. Вы можете заставить маленьких девочек проглотить эту правду – но весь волшебный мир одурачить не так просто.



В коридоре, так безучастно.



В свете свечей Долорес, ее розовые ногти, ее розовая одежда, ее розовая губная помада смотрятся глупо. Когда она разговаривает не шепотом, ее голос режет слух Минервы.



- Почему ты вечно приходишь в мою спальню без приглашения, Долорес?



Она не отвечает.



Минерва снова спрашивает: - Ты получила то, что хотела?



- Это тоже войдет в твой доклад Дамблдору? – язвительно осведомляется Долорес.



- Прощай, Долорес, - говорит Минерва и уходит.



Но червь оживит тебя поцелуями…



Годы спустя они снова встречаются, у заново отстроенного фонтана магической дружбы. Минерва достает свой кошелек, бросает в воду блестящий серебряный сикль и наблюдает, как он медленно опускается на дно.



- И не скажешь, что министерство было полностью разрушено, - вдруг говорит Минерва.



Долорес прикусывает губу: - Ты думаешь, что вы выиграли, да? Вы с Дамблдором?



- А разве нет?



- Ты такая наивная! Посмотри-ка внимательнее, - она указывает на фонтан и смеется. – Гоблины, и домовые эльфы, и кентавры – они по-прежнему с обожанием пялятся на волшебников.



- Но…



Долорес кидает монетку в воду и говорит: - Прощай, Минерва.




i'm sick and tired of always being sick and tired!
Название: Универсальное убежище (The Universal Refuge)

Автор: wishing_wounds (http://wishing-wounds.livejournal.com)

Переводчик: Ammoral

Бета: Elga

Оригинал: http://community.livejournal.com/fanfic100/1914576.html

Разрешение на перевод: получено

Пейринг: Флёр/Гермиона

Рейтинг: PG-13

Жанр: romance

Краткое содержание: Нужно время, чтобы привыкнуть к тишине.

Примечание: переведено для Джу на Femmeslash Springtime Challenge 2006



Универсальное убежищеУниверсальное убежище



Впервые наши взгляды встретились, когда она была на четвёртом курсе.

Когда мы вслед за Мадам Максим вошли в Большой Зал, она выглядела очень недовольной, словно одно моё присутствие обижало её. Учитывая, что в те годы я была самоуверенна сверх меры, я не удивлюсь, если так оно и было. Молодость имеет свойство кружить нам головы, в конце концов. Весь вечер она пристально смотрела на меня, но когда я бросала на неё ответный взгляд, у неё сбивалось дыхание. Вейловские чары иногда действуют на женщин так же, как и на мужчин, так что я не особо задумывалась о её реакции в тот момент.

Однако мне пришлось задуматься после того, как я забрела в библиотеку и обнаружила там её, как всегда погруженную в учёбу. Она подняла глаза от пожелтевшего тома, лежавшего перед ней, и усмешка мелькнула на её лице, когда она поняла, что вокруг больше нет ни души. Будучи прижатой к полке, с её губами на моих, думать было трудно. А когда я пыталась поговорить с ней после, она напомнила мне, что мы должны были ненавидеть друг друга, и пожелала удачи на турнире.

Потом были ещё такие же встречи: в коридорах и ванных, а однажды даже за квиддичным полем, когда ей захотелось особо острых ощущений. Габриэль спросила меня раз или два, когда я причёсывала её, откуда у меня красные следы на шее и почему я часто возвращаюсь в нашу комнату вся растрёпанная. Она пыталась угадать, с кем это я обжималась в тёмных уголках, но она была ещё маленькая и называла имена только тех глупых мальчишек, к которым я бы не подошла, даже приставь мне нож к горлу.

Перед Рождественским Балом между нами возросло напряжение, и её губы были на волосок от моих, когда она призналась, что болгарский чемпион пригласил её и что в последнюю очередь ей хотелось бы идти одной. Я поцеловала её в щёку и сказала идти с ним, хотя бы чтобы произвести впечатление. Она вздохнула с облегчением, но потом спросила, с кем пойду я. Я, небрежно пожав плечами, ответила, что присмотрю себе кого-нибудь недостаточно сообразительного, чтобы заметить наши игривые взгляды через весь зал. Тогда она покраснела, а я поцеловала её, чтобы никакие тревожные слова не сорвались с её губ.

Месяцы пролетели как в тумане, но всё закончилось, когда Седрик Диггори был убит Тёмным Лордом. В её глазах стояли слёзы, когда директор произносил речь, и казалось, что она вот-вот встанет и закричит от вопиющей несправедливости всего происходящего. Если что и можно было сказать о ней, так то, что её страсть была и вдохновляющей, и пугающей одновременно. Настоящая гриффиндорка. Она накричала на меня в последний раз, когда мы были вместе в тот год, и упала в мои объятья, плачущая и разъярённая.

Потом я уехала во Францию, и, не считая нескольких писем, мы с ней совсем не общались, пока она не узнала о моей помолвке с Биллом. Она имела право злиться, но также знала, что мы не приносили клятв любви и не требовали преданности друг от друга. Мне было больно, когда она бросалась ядовитыми словами о моей внешности и акценте, а её снова доводило до бешенства моё присутствие.

Я правда любила Билла. Он был умным, красивым и неисправимым романтиком. Но когда я приняла от него кольцо однажды за ужином, я почувствовала, что совершила непростительное предательство по отношению к ней. Она стала враждебна к окружающим и всё время флиртовала с Рональдом, как будто пытаясь заполнить пустоту, которую я оставила в её сердце. Единственное письмо, которое она прислала мне из Хогвартса, просто сочилось неприкрытой злобой, хотя, слава богу, не вся она была направлена на меня. Тем не менее, я швырнула его в огонь, и в тот вечер Билл застал меня плачущей у камина.

Война изменила всё. Я наблюдала со стороны, как с ней происходят ужасающие изменения. Бездна одиночества, в которую она провалилась после поражения Вольдеморта, пугала всех, а вскоре она отказалась разговаривать с кем-либо, кроме Гарри и Рона, и это было не самое худшее.

Я, зная это, всё равно стояла на пороге её дома, в мантии, промокшей насквозь под безжалостными струями дождя. Лишь через десять минут после того, как я постучала, она открыла дверь, презрительно приподняв бровь.

Когда я спросила разрешения войти, она тихо выругалась на латыни, но сделала шаг назад, пропуская меня. Я немного испугалась, когда она заклинанием высушила мою мантию, а в ответ на мою попытку поблагодарить помотала головой и, закрыв дверь, похромала на кухню, сделав жест следовать за ней. Она села на низкий дубовый стол и предложила мне глоток Огневиски, стоявшего рядом, пожала плечами, когда я отказалась. Я смотрела, как она подносит стакан ко рту и делает маленький глоток; небольшой шрам на нижней губе был заметен даже в тусклом свете свечей.

- Зачем ты пришла?

- Все волнуются за тебя.

- А. - Она рассеянно поболтала Огневиски в стакане. - Так это благотворительная услуга?

- Нет… я просто хотела убедиться, что ты в порядке.

- Я в порядке, - огрызнулась она. – Я, черт возьми, всегда в порядке! А теперь говори, какого хрена ты здесь делаешь, пока я не вышвырнула тебя обратно под дождь.

- Мы с Биллом разводимся, - промямлила я, не зная, с чего начать.

Она посмотрела так, словно собиралась сказать что-то саркастичное и злое, но в итоге тихо произнесла:

- Мне жаль.

- Он не хочет жить с женщиной, которая постоянно читает старые письма у камина, вместо того чтобы готовить обед или разговаривать с ним.

- Мне он никогда не казался ревнивым.

- Прости, что пришла к тебе вот так, я не…

- Не извиняйся, Флёр. Я уже давно тебя за всё простила. Когда живёшь одна, только и остается что думать.

Она не хотела извинений, и я обнаружила, что мне нечего сказать. Я смотрела, как она допивает своё Огневиски. Неловкое молчание затянулось. Она выглядела так, словно не спала неделю или давно не ела нормально. Она ничего не сказала, когда я встала и включила её плиту, чтобы приготовить что-нибудь поесть. Я никогда не была экспертом в домашних делах, но при помощи магии уже через несколько минут поставила перед ней полную тарелку еды.

Какие-то эмоции промелькнули на её лице, словно она не знала, как отреагировать, наконец, она просто сказала: «Спасибо».

Я сидела и смотрела, как она ест, а потом всё-таки приняла её предложение и налила себе немного Огневиски. Она ела так, как будто забыла, как это делается, разбрасывая еду по тарелке и разрезая на слишком мелкие кусочки, прежде чем наконец положить в рот. Молчание было просто удушающим, но она не обращала на это внимания. Мне подумалось, что она слишком привыкла к тишине, и поэтому решила держать рот на замке, пока она не закончит.

- Я пойму, если ты решишь вышвырнуть меня обратно под дождь, но можно мне остаться здесь на эту ночь? Я не хочу идти домой и притворяться, что не замечаю его на другой стороне кровати.

- Разумеется. Я даже рада какой-то компании, после такого долгого времени.

Она отставила тарелку и поднялась, вероятно, чтобы взять запасные простыни или что-нибудь, что может мне понадобиться. Но когда она проходила мимо меня, я схватила её за запястье и притянула к себе на колени. У меня закружилась голова от облегчения, когда она жестко поцеловала меня, прикусывая мою нижнюю губу, как и в те былые годы, просто чтобы подразнить. С моих губ сорвался стон, когда её ноги обвили мою талию, руки вцепились мне в плечи и она углубила поцелуй.

Когда мы оторвались друг от друга, тяжело дыша, она покраснела и прошептала:

- Мерлин, как же я по тебе скучала!

- Я знаю. И мне нет прощения за то, что я сделала.

- Просто скажи мне, о чём ты думаешь прямо сейчас.

- Я думаю, что я люблю тебя, ’эрмиона. И люблю уже давно.

- Это всё, что я хотела услышать.



Два года прошло с того дня, как я пришла к ней домой под проливным дождём. По моему настоянию, она устроилась на работу в Министерство и теперь каждый вечер проводит, выдумывая отчёты по исследованиям, пока остывает её ужин. Ближе к полуночи она откладывает в сторону перо и выходит в гостиную, чтобы поговорить со мной за бокалом вина. Потом одна из нас засыпает на диване, а другая смотрит в окно на рассвет. Я, наконец, привыкла к тишине, заполняющей дом во время ужина и в одинокие часы перед рассветом.

Теперь только она имеет для меня значение, и я могу честно сказать, что с тех пор, как мы впервые встретились глазами, я знала, что мне суждено быть рядом с ней.



* * *



«Безмолвие – это универсальное убежище, следствие всех скучных рассуждений и глупых действий, бальзам от всех наших огорчений, желанный как после пресыщения, так и после разочарования».

Генри Дэвид Торо