Подарок

[algine]

Я ещё написала драббл в подарок. Всем, и особенно тем, кто вселял в меня уверенность. Ну вы же знаете, что это вы



Гермиона/Тонкс, 250 слов



Детство закончилось, началась взрослая жизнь. Двухмесячные курсы авроров, и теперь Гермиона Грейнджер полноправный член Ордена Феникса. В военное время всегда нужны люди.

И сегодня она должна простоять всю ночь у дома на площади Гриммо. Правда, у неё есть напарница. Метаморф. Тонкс может быть блондинкой, брюнеткой, рыжей; она может быть красивой или уродиной… Гермиона не знала, какая же Тонкс на самом деле.

Ночь… Холодно. Но она должна простоять целую ночь. Мимо проехала машина, на мгновение осветив как бы несуществующий дом. Бррр…

- Держи, - прошептала Тонкс и протянула ей плоскую флягу.

Гермиона сделала пару глотков и, поморщившись, вернула флягу Тонкс, которая жадно прильнула к горлышку. Её кадык ходил вверх-вниз, и Гермиона, как заворожённая, смотрела на открытую шею.

- Герми? – вопросительный взгляд Тонкс. – Что с тобой?

- Ничего, - она опустила глаза. – Холодно.

- Иди сюда, - Тонкс притянула её к себе и обняла, спрятав руки Гермионы к себе под мантию. – Так теплее?

- Да, - прошептала Гермиона, не отрывая взгляда от влажных губ.

Ей безумно захотелось коснуться их, ощутить их горьковатый вкус на своих, пересохших.

Она коротко вздохнула, и тут же чуть не задохнулась от горячего дыхания Тонкс на своей коже, нежные губы захватили безвольный рот, шершавый язык проникал всё глубже, требуя большего. Нетерпеливые зубы прикусили губу, руки крепко держали её, в голове отдавался её собственный пульс.

- Ступефай!

Снова холод. Боль. По деревянной лестнице поднялись люди. Приглушённый смех и холодный, чёрный, затягивающий взгляд. Не нежный зелёный, не безоблачный голубой, не вдумчивый карий… А ледяной, обжигающий взгляд метаморфа.

- Авада Кедавра!

---

Secret Springtime Challenge

[Italy :)]

Фик для April May June



Название: Моя разноцветная фантазия

Автор: Italy

Бета: Algine

Пейринг: Джинни/Тонкс

Жанр: mystery, romance.

Рейтинг: PG

Дисклеймер: знала бы Роулинг, как все было на самом деле.

Саммари: Сайд-стори к 5 книге, глава 6 (Благородный и старинный дом Блеков).

«В один из таких незабываемых дней к ним после обеда присоединилась Тонкс; тогда они нашли в туалете наверху кровожадного старого гуула». (Цитата из перевода Fleur).

Гуул и барабашка - это одно и то же





Дорогая April May June, желаю тебе весеннего настроения и солнышка







Джинни открывает глаза и потягивается, на секунду вытаскивая руки из-под одеяла. Тело тяжелое, как будто она мешок какой-то, а не живая девочка. Зевает, жмурится, из глаз брызжут слезы, и она вновь сворачивается клубочком. На часах пять тридцать утра. В комнате зябко. Джинни ежится и с удовольствием вдыхает холодный воздух.

Справа, на соседней кровати, зарывшись с головой в одеяло, спит Гермиона. Джинни не смотрит на нее. Гораздо больше ее сейчас интересует комната, расцвеченная узкими лучами солнца сквозь щель в гардинах. Джинни опять делает вылазку из-под одеяла и сильнее приоткрывает штору над собой. Она торопливо отстраняется, но вспоминает, что на этот раз ее не обдаст с ног до головы пылью и дохлыми мухами, как было в первый день, когда их с Гермионой сюда поселили. Мама заставила их все здесь вычистить, и сейчас шторы цвета осенних листьев пахнут сосновой свежестью, ковер пружинит под ногами, как настоящий лесной мох, а их прикроватный столик украшает коллекция игрушечных леших.



Теперь, когда штора приоткрыта, Джинни наслаждается игрой солнечных лучей на ореховых обоях с мелким узором, огнем янтаря – глаз маленьких леших, переливами паутинки, которую Гермиона строго-настрого запретила снимать из уважения к паучку-хозяину.

Джинни радуется утру, прохладе, рези в глазах и забывает суетливые сновидения, которые преследовали ее всю ночь. Кажется, сны начались сразу же, как только она закрыла глаза. Она вспоминает, что, будто в полубреду, слышала голоса взрослых на втором этаже и видела полоску света под дверью. Встревоженные мамины восклицания, убеждающие интонации Сириуса, папино бормотание и смех Тонкс. Веселый, игривый смех, будто бы и не темная ночь на дворе, а какой-то радостный праздник. Этот смех придал Джинни спокойствия, и она уже не пыталась разлепить каменные веки, чтобы посмотреть, что случилось. Этот смех отдавался бубенцами у нее в ушах, пока тело закручивало в спирали, поднимало в воздух, уносило все глубже и глубже в пещеру сонного царства.

Где ее ждал барабашка.



Сначала она услышала рык. Тихий, но пробирающий до костей. Такой тихий, что, когда его слышишь, не успеваешь вскрикнуть или подпрыгнуть, а просто замираешь и позволяешь страху постепенно сковать твою грудь решетками. И у тебя волосы на голове встают дыбом, а взгляд бегает из угла в угол, пытаясь найти опору во всем, что тебя окружает.



Потом ты слышишь громкий глухой стук – вот здесь уже подпрыгиваешь, как горная коза, но не можешь от страха выдавить ни стона, ни хрипа – и из-под тяжелой деревянной двери выкатывается бронзовая дверная ручка. И тебе на минуту кажется, что ты внутри, а не снаружи. Что теперь, без ручки, ты уж точно не сможешь открыть эту дверь и навсегда останешься здесь, наедине с рыком, который иголкой вспарывает самую поверхность твоей кожи и отдает червоточинами в сердце.



Ты пытаешь пошевелить головой, отбросить наваждение, улыбнуться, но тебе не удается сделать ни единого движения, будто твою голову прижали к подушке фанерой с двух сторон. А тело твое крутит в невесомости, как набитый мукой куль. Может, даже хорошо, что голова привязана? Потому что иначе ты бы улетела в космос. В холодный, безвоздушный, высокий. Ты начинаешь дышать ровнее, и перед глазами проносятся звезды, светло-голубые и белые, мерцающие на темно-синем фоне. Ты думаешь о млечном пути и молоке, которым мама поила тебя на ночь. И о том, как ты, переодевшись в свою пижаму с облачками, пошла в туалет. И о том, как ты видишь деревянную дверь туалета, и она начинает трястись. Трястись так, что если бы она была стеклом, то разбилась бы в один миг. Твое сердце бешено бьется, лоб мокрый от испарины, секунды тянутся каплями несвежего меда. В груди что-то тянет. Это оно – желание, чтобы дверь поскорее открылась. Ты хочешь видеть, кто там внутри, ты хочешь немедленно, сейчас же. Но ты можешь двигать только глазами, и существу придется справиться с дверью без твоей помощи. Чтобы убить тебя.



Нос.

Тебя почти касается влажный, сопливый нос. Скользкий, хрюкающий нос. Вокруг которого растут волосы. Из-под которого торчат желтые поломанные клыки. Ты не боишься: страх покинул тебя вместе с душой. Это не клиническая смерть, нет. Просто ты воспарила над своим телом и сейчас смотришь на него из верхнего правого угла комнаты. Круглолицая девочка с толстыми медно-рыжими косичками стоит на подкашивающихся ногах нос к носу с лохматым вонючим барабашкой. Стоит, обессилев, не в состоянии сжать кулаки или схватить палочку. Барабашка больше не рычит, а буравит девочку взглядом из-под черных бровей и качает патлатой мордой из стороны в сторону. Вслед за ним девочка начинает тоже качать головой. И тут тебя охватывает безудержное желание оказаться вновь в ее теле, потому что здесь, паря под потолком, ты ничего не чувствуешь – абсолютный ноль. Ты подлетаешь, пытаешься залезть в нее, но прежние ощущения не возвращаются, их как ластиком стерли. Ты стоишь так близко к барабашке, что его мутные карие глаза кажутся тебе неестественно сдвинутыми к носу. И тут – о ужас! – ты видишь, как он высовывает мокрый белесый язык и облизывается, глядя на тебя, будто ты какая-нибудь моль, а не девочка вовсе. Барабашки не едят девочек! Не бойся, кричишь ты ей – себе самой. Но на донышке сердца, там, где открывается трехстворчатый клапан, плещется не кровь, а желтое виски тревоги. И ты уже отчаялась стать с круглолицей девочкой одним целым, но…



Свет.

Открывается дверь, через которую ты вошла, и в глаза бьет яркий теплый свет. Такой яркий, что ты с трудом можешь различить, кто стоит в на пороге. А на пороге стоит девушка с радужными волосами. У нее косички-колоски – семь штук – которые тяжелыми ленточками бегут по всей голове и рассыпаются высокими пышными кудрями. Все косички разных цветов: желтые, зеленые, красные, синие. Только яркие, четкие цвета. Цвета радости. А в кудряшках какого только оттенка нет! И цвет горного ручья, и ирландского клевера, и болгарской розы! Пузырьки шампанского, зеленое яблоко, миллионы сладких сиреневых бутончиков, египетские пирамиды, облака. У нее в кудряшках путаются солнечные зайчики! У нее в косичках змеятся метелки вереска и лаванды! У нее в глазах пылает расплавленная радуга!



Тонкс.

И Джинни воссоединяется со своим телом, ожидая защиты разноцветной стихии, как юная нимфа, плачущая у ручья. Тонкс подходит к ней, кладет руки на плечи, и неподвижность проходит. Теперь она может двигаться: улыбаться, петь, хлопать в ладоши, болтать ногами. Но она только делает глубокий вздох, потому что иначе она проснется. Стоит ей сейчас пошевелится, как радужная стихия пропадет навсегда, так и не прижав Джинни к себе.

Тонкс колдует, становясь на миг грозной, как эльфийская царица; барабашка падает на спину, лапками вверх, и по его желтому клыку стекает липкая слюна. Джинни мысленно подается назад, к рукам, которые держат ее за плечи, и чувствует солнечное тепло на своей спине. Купается в нем, задыхается, почти плачет раскаленными слезами. Оборачивается, припадает к груди Тонкс, вдыхает аромат фиалок и сосен. Жмется, как маленькая, переминается с ноги на ногу, не решается заглянуть в глаза. Но Тонкс берет ее за подбородок, и Джинни смотрит. Расплавленная радуга с перламутровой оторочкой. Разноцветные змейки волос. Фонтаны кудряшек. Ослепление. Смотрит, смотрит, так долго, как только может, до рези в глазах, моргая время от времени, потому что ей кто-то сказал, что так лучше запоминается.



Все.

Она знала, что не успеет. Она знала, что не успеет насмотреться вдоволь до того, пока пошевелится. И сейчас ее правая рука-предательница скользит по лбу, и Джинни переворачивается на другой бок. Все: уже можно открывать глаза. Ничего больше не будет, кроме мелькающих красно-желтых пятен под веками. А сердце стучит, как сумасшедшее, будто бы готовится увидеть ее еще раз.

Джинни распахивает глаза. Солнечные лучи переполняют комнату. Жарко. Душно. Волосы Гермионы свесились с кровати. Все ее лицо в румянце – она скоро проснется от жары.



Джинни вздыхает и, как прилежная девочка, пересказывает себе свой сон, пока он не улетучился в небытие, откуда пришел, вздыхает и купается в последних капельках неги. Сладко зевнуть, потянуться, скинуть одеяло. Пересчитать леших на столике.

Посмотреть туда, где скрипит дверь и слышится знакомый звонкий голос:

- Девчонки! Подъем!!!



Где в проеме двери виден короткий розовый ежик, темные глаза и неуклюжие ладони Тонкс. Тонкс, которая вчера спасла ее от барабашки, когда она, невесть чего перепугавшаяся, тряслась при взгляде на комки свалявшейся шерсти и желтые клыки совершенно безобидного зверька. Они однажды даже приручили такого, когда нашли его, совсем детеныша, на чердаке в Норе.



Смех.

Веселый смех Тонкс – отголоски сегодняшней ночи. Джинни теперь так любит эту озорную барышню с розовым ежиком, еще больше чем вчера любит. Джинни ей ничего не скажет, даже не намекнет. Но если у Тонкс когда-нибудь, хотя бы раз в жизни, на голове появятся косички всех цветов радуги, появятся высокие кудряшки и чудесные солнечные глаза, Джинни больше ни за что, ни за что не отойдет от нее: будет ходить, как привязанная, пока Тонкс, наконец, наплевав на все пересуды, не позволит ей остаться рядом с собой навсегда. И тогда воплотится в жизнь самая заветная, тайная, любимая и безупречная разноцветная фантазия девочки с медно-рыжими косичками.

---

Secret Springtime Challenge | Неправильно

[Хитринг]

Фик переведен для Цыца-дрица-ум-цаца



Неправильно

Автор: celeria

Оригинал: http://girlsdormitory.slashcity.net...ory.php?sid=211

Перевод: Ammoral ([email protected])

Пейринг: Минерва МакГонагалл/Нарцисса Блэк, подразумевается Нарцисса Блэк/Лили Эванс

Рейтинг: NC-17

Жанр: ангст, драма

Саммари: Последний год Нарциссы в Хогвартсе. После неудачного романа с Лили она находит утешение у профессора Трансфигурации...



Она знает, что это неправильно, но никак не может остановиться. Руки: пальцы, скользящие по гладкому белоснежному телу, ногти, оставляющие бледные полосы на мягкой спине. Рот: губы прижаты к более молодой коже, зубы кусают чуть сильнее, чем нужно, и возможно, оставляют маленькую, совсем крошечную метку, которая исчезнет с шёпотом и вдохом. Мысли: не о Трансфигурации, не о своём факультете, и тем более, не о последствиях того, что она делает. Лишь о дочери другого факультета, другого мира, другой жизни.



Она знает, что это неправильно, но это как наркотик. Она бы отдала всё, чтобы остановиться.Она бы вскрыла вены, чтобы выдавить наружу серебряный яд, но тогда ей пришлось бы пролить и свою кровь.



Она помнит тот раз, когда это всё началось. Это был как будто несчастный случай, который, как можно было выразиться, произошёл из-за неправильных причин. Красивая молодая девушка плачет; стареющие руки, которые стольких студентов похлопывали по плечу или поглаживали по голове; успокаивающие, но не интимные прикосновения. Минерва МакГонагалл обычно презрительно фыркала при слове "интимный", но той ночью она не смогла подобрать лучшего слова.



Нарцисса Блэк не соответствует своему имени. У её старших сестёр, которые учились в Хогвартсе и ходили по тем же Слизеринским подземельям, что и она, у обеих волосы, глаза и мысли такие же чёрные, как и имена. Нарцисса выглядит, словно их фото в негативе. Лишь её разум работает так же.



Двоюродный брат Нарциссы, Сириус, студент факультета Минервы, внешне напоминает Беллатрикс и Андромеду Блэк, но будет думать скорее о рассветах и Корнуэльских пикси, чем о Тёмных Искусствах. Порой по ночам, когда нежная белая кожа плавится под руками Минервы, она ловит себя на мысли, что получилось бы, если бы можно было сердца и мысли всех Блэков слить в один целый Гриффиндор, один Слизерин.



В тот первый раз она не думала о своём факультете, о своей ответственности и своих обязательствах. Единственное, о чём она могла думать, - вкус мягкого прохладного рта, полные алые губы и соль слёз, которые заполнили трещины в старой, морщинистой коже Минервы. Волосы Нарциссы, которые должны будут служить знаком принадлежности к другой семье, были такими тонкими и невесомыми, что казалось, они вот-вот рассыплются на кончиках пальцев. Она бела, как и цветок, в честь которого её назвали, и даже белее по всей длине её гибкого тела.



Она плакала той ночью, но не из-за того, что делали пальцы Минервы, когда они проникали в неё. Не из-за того, что рот Минервы скользил вдоль её шеи, ласкал соски, рисовал следы поцелуев на её хрупких рёбрах. И уж точно не из-за того, что, прежде чем Минерва закончила, она решила, что пришла её очередь и принялась выписывать ярко-вишнёвыми губами круги меж ног Минервы, настойчиво и решительно, как настоящая Слизеринка.



МакГонагалл подозревала, что та плакала по рыжеволосой Гриффиндорке, с которой хотела быть в постели на самом деле.



И это не имело значения, потому что всё случилось слишком быстро, всё было случайностью. Она не думала об этом, и даже не хотела думать. Всё случилось так быстро, что у неё не было времени, чтобы задуматься о том, что всё, что она делала - каждый поцелуй, каждое прикосновение, каждый стон и шёпот, - всё было неправильно.



Это было её оправдание. У неё не было времени подумать об этом.



Но недели спустя она, разумеется, уже не могла оправдаться этим.



Она была виновата в том, что не заметила, проглядела знаки: запыхавшиеся лица за длинным Гриффиндорским столом во время трапез, ночные прогулки, переходящие в утренние, долгое время, проводимое с теми четырьмя неплохими, но неисправимыми мальчиками. Лили Эванс никогда не была заодно с Мародёрами, и Минерва МакГонагалл знала это, так что даже почтовой сове было ясно, что происходит. Но она проглядела.



Тем не менее, она знала, когда Лили Эванс начала спать с Нарциссой Блэк. Это была первая суббота ноября, день после Хэллоуина; тогда Лили была на шестом курсе, Нарцисса - на седьмом. Она поняла это по румянцу на щеках Лили от выпитого накануне Сливочного пива и поцелуев, по едва заметному следу вишнёвого блеска для губ на воротничке школьной блузки.



Минерва знала, когда об этом прознал Джеймс Поттер. Это была последняя пятница января, когда студенты только вернулись с каникул, и окрестности Хогвартса были покрыты толстыми и мягкими одеялами снега. Он чуть не избил Нарциссу. Сириус дал бы ему "благословение". Но Ремус Люпин удержал его.



К несчастью, Минерва не знала, что Лили перестала спать с Нарциссой и начала встречаться с Джеймсом Поттером, пока эти две не попытались наслать друг на друга проклятья посреди гостиной Гриффиндора. Она отправила Лили, чьё лицо было сплошь испещрено морщинами и трещинами, к Мадам Помфри и вызвала Нарциссу Блэк к себе в кабинет. Лили была не так сильна в заклинаниях, как Нарцисса, и вызвала гораздо меньшие повреждения, в основном на мантии слизеринки. Минерва восстановила её заклинанием и принялась читать лекцию на тему недопустимого использования магии в отношении другого студента.



Она начала плакать беззвучно, и когда Минерва вновь взглянула на Нарциссу, её лицо было покрыто сияющими дорожками слёз, такими же светлыми и хрупкими, как и её волосы.



И вот тогда Минерва МакГонагалл перестала думать.





Тем не менее, ей не нужно думать, чтобы знать, как действовать, когда её пальцы скользят вниз по телу Нарциссы. Её груди маленькие и упругие, с большими сосками в коралловых ореолах, которые твердеют под прикосновениями губ. Её рёбра просвечивают сквозь полупрозрачную кожу, и Минерва боится целовать слишком сильно, словно слишком сильное давление может разрушить каждую кость в теле слизеринки.



Ей не нужно думать, чтобы контролировать ритм движения языка поверх клитора Нарциссы, этого маленького комочка ярко-розовой плоти. Светлые волосы на лобке намокают от медленных, контролируемых движений языка. Когда она проникает в неё одним пальцем, девушка вздрагивает, и клитор вибрирует во рту Минервы.



Она старается не думать, когда Нарцисса касается её руками, и она чувствует прикосновение гладкой белой кожи к своему морщинистому телу. Её груди начинают отвисать, её бёдра широкие и костлявые, и у ключиц образовались впадины. Около глаз и губ, на лбу у неё морщинки, как от радостей, так и от тревог. Она пытается забыть это с каждым прикосновением тонких длинных пальцев, каждым поцелуем алых губ.



Ей не нужно думать, когда прохладные пальцы скользят в неё, сначала один, медленно и нежно, затем сразу все, торопливо, с каким-то глубоким, тёмным голодом, которому она каждый раз удивляется, хотя и не должна. Она закрывает глаза и видит лишь тьму, пока ей кажется, что каждый нерв в позвоночнике взорвётся, и тогда она никогда не сможет почувствовать что-либо снова.



Ей не нужно думать, она и так знает, что то, что она делает, неправильно, неправильно, неправильно....







Кажется, что Альбус Дамблдор знает всё про всех, но Минерва МакГонагалл знакома с ним с первого пира в Хогвартсе, когда она была ещё студенткой, не преподавателем. И она знает, что он притворяется. По крайней мере, она надеется, что знает. Потому что когда он присылает ей с совой каллиграфически написанное приглашение на чашечку чая в его кабинете, она чувствует первый проблеск беспокойства.



"Присаживайся, Минерва" - доброжелательно говорит он, взмахивая палочкой. Пёстрый стул пересекает комнату и останавливается за спиной Минервы. "Пожалуйста, присядь на этот стул, он самый удобный. Не желаешь ли чаю?"



Она спрашивает себя, действительно ли он позвал её, потому что знает, или оно просто хочет выпытать это у неё, так же как она поступает со студентами, особенно с Мародёрами. "Спасибо, директор".



Чай обжигает ей язык. Возможно, из-за этого ей не придётся отвечать на его любопытные вопросы. Он занят тем, что добавляет чересчур много сахара к тому, что когда-то было чашкой хорошего, крепкого чая "Greenleaf Mint". Наконец он садится, поглаживая свою рыжевато-серую бороду. Минерва смотрит на него и думает, как скоро его борода станет совсем белой, как скоро он будет выглядеть таким же старым, каким он себя чувствует. "Что ж, Минни", - радостно начинает он, направляя палочку на чашку чая, чтобы остудить его, - "рад видеть тебя. Как твои дела?"



Она ненавидит, когда он зовёт её Минни. Это применимо только для определёных моментов, а сейчас определённо не такой. "Хорошо, Альбус."



"Прекрасно. Ну, теперь о том, ради чего я тебя позвал." - Синий цвет его глаз настолько потускнел, что они стали почти такими же, как серые глаза Нарциссы; Минерва внезапно почувствовала спазм страха в животе. - "Я хочу спросить, Минерва, ты ничего не хочешь мне сказать?"



Она смотрит на человека, которого знает уже больше сорока лет, на человека с водянистыми глазами и теми же следами лет и печалей на лице, что и у неё, и выдавливает из себя улыбку. - "Ничего, Альбус."



И это неправильно.





Она немного беспокоится, что приближается выпускной Нарциссы. Она не собирается продолжать всё это, когда та покинет Хогвартс. На самом деле, июнь принесёт облегчение; она позволит этим отношениям умереть тихой смертью, потому что, в конце концов, их поцелуи и секс были лишь шёпотом, так что нет причин для шумного завершения.



Но иногда её вены жжёт изнутри, и она спрашивает у себя, что она будет делать с шрамами, которые Нарцисса Блэк оставила в её крови.



Война разразилась годом позже того, как Лили Эванс и Мародёры закончили Хогвартс, и не осталось времени думать о таких вещах, какк поцелуи, секс и спокойствие. Интересы распределились по двум сторонам, и не осталось середины, не осталось компромиссов. Остались лишь свет и тьма, и Минерва выбрала путь света.



Когда война закончилась, каждый попытался восстановить хоть какое-то подобие нормальной жизни. Минерва каждое утро читает "Ежедневный Пророк", пока пьёт чай с Альбусом, но даже это не то, что раньше. "Пророк" годами печатал лишь некрологи. Теперь там каждый день истории о детях, потерявших дом, матерей, отцов из-за человека с чёрной судьбой.



На одной из фотографий, однако, изображён ребёнок, у которого по прежнему двое любящих родителей и красивый дом. Люциус и Нарцисса Малфой улыбаются в камеру и целуют малыша Драко, чьи белоснежные волосы такие же тонкие и нежные, как и волосы его матери.



Минерва показывает фотографию Дамблдору. Его светло-синие глаза выглядят задумчиво, когда он смотрит, как Нарцисса Блэк Малфой стирает невидимое пятнышко с щеки сына, и Минерва ловит момент, чтобы подумать о Нарциссе. Но ей больше нечего вспомнить. Она теперь женщина, не та светловолосая девочка, чьи гладкие нежные пальцы и кроваво-красные губы прочертили следы огня и стыда в крови Минервы.



Дамблдор возвращает ей газету, и она быстро перелистывает страницу, чтобы не смотреть больше на знакомые глаза и губы. "Полагаю, однажды он поступит в Хогвартс, как и его родители."



"Вполне возможно." Голос Дамблдора тихий, с оттенком убеждения, которого он сам, возможно, ещё не заметил. "Они были интересной компанией, не правда ли?"



"Да, были." Она не уверена, кого он имеет в виду под словом "они", поэтому мудро выбирает держать рот на замке.



"Дети, все." Бормочет Дамблдор мечтательно, открывая "Космополитен". На обложке - Джеймс и Лили Поттер, улыбающиеся даже сквозь тень на их лицах. Заголовок отмечает годовщину их смерти и, разумеется, чудесного спасения их сына Гарри."Как давно, кажется, они были детьми. Они были так молоды, правда, Минни?"



"Да", - отвечает она, стараясь не вспоминать - нет, только не эти пальцы - она улыбается Альбусу - щека, намного более гладкая, чем её, тихий вздох, сорвавшийся с алых губ - глоток чая, и память проходит сквозь глотку и попадает в кровь. "Да, они были."

---

[Суси-нуар]

Фик написан для Italy

Название: Самая умная девочка в мире

Автор: Ричи Ран aka Суси-нуар

Рейтинг: G

Саммари: События пятой книги с точки зрения Луны.

Дисклаймер: «Не шалю, никого не трогаю, починяю примус…»

Булгаков, «Мастер и Маргарита».

POV Луна Лавгуд

Большое спасибо моей подруге Лиде за то, что она отбетила этот фик.



Дорогая Italy, я, конечно, знаю, что в этом фике нет даже намека на жесткость и резкость, зато счастливый финал, отсутствие флаффа, слез и слов «Я тебя люблю» я гарантирую.

С 8 Марта!



P. S. Я не знаю, что такое "под кат", поэтому выкладываю фик в комментариях. Извините.

---

Secret Springtime Challenge | Escape

[Хитринг]

Фик для Algine





Escape

Автор: Cinnamon aka Хитринг ( Ах ты черт, ну я написала. Это мой фик, просто у меня ников много А фик "Неправильно" - перевод Ammoral, просто постила его я )



Пейринг: Панси/Джинни, Джинни/Гермиона

Рейтинг: PG-13

Жанр: драма, POV Гермионы

Саммари: Снег все идет и идет...

Дисклеймер: Роулинг имеет

Примечание: написано для Algine на Secret Springtime Challenge. С 8 Марта!

Искренне надеюсь, что хоть немного понравится...

Предупреждение: AU.

...И вечная печаль терзает сердце,

Я вижу все сквозь каменные стены,

Сквозь мрак людских жилищ и их сердец.

В тех и в других я вижу ложь и горе;

И в лицах я читаю злые мысли...



Генрих Гейне, «Сумерки Богов».



Snow keeps falling...

В наших спальнях тихо. Стены в Гостиной отливают темно-медным в свете дрожащих свечей, склонившись над которыми редкий студент перелистывает пожелтевшие страницы книг, окидывая невидящим взглядом помутневшие от старости буквы. И слышен лишь шелест пергамента да чей-то приглушенный шепот.



Кровати в наших спальнях затянуты в плотную темно-красную ткань, и блики света играют на золотистых гривах львов на настенных гобеленах.



За окном метет нешуточная метель, и воет ветер; неба не видно из-за туч, а воздух кажется плотным из-за снега. Я слышала, как в Гостиной часы пробили полночь, но у нас еще никто не спит; только наверху, за тяжелой дверью с табличкой «Спальня мальчиков. Седьмой курс», на кровати под тяжелым бардовым балдахином мечется в лихорадке Гарри – побледневшие пальцы царапают накрахмаленные простыни, волосы, мокрые от пота и испарины, прилипают ко лбу, рассеченному почти напополам уродливым шрамом. А рядом с ним сидит отчаявшийся Рон, застенчиво и почти нежно сжимая влажную ладонь своего друга, и тихо шепчет что-то, утирая кулаком непрошенные слезы, когда тело Гарри сотрясают судороги.



За окном, на белом от пушистого снега квиддичном поле, чернильными пятнами громоздятся шатры-палатки. Они обещали никого не трогать, если мы сдадим им Гарри, но мы все еще не оставляли надежд и пытались бороться. Провиант в замке подходил к концу, многие пытались бежать, а на утро мы находили их бледные, замерзшие тела у главного входа. Теперь даже я боюсь называть Его по имени, а Гарри медленно угасает под его напором, сгорая в лихорадке в собственной постели.



Рон сказал мне: ''Бери Джинни и остальных и уходите отсюда через подземный ход. Возьми карту и мантию – они нам больше не нужны.'' В его взгляде такая решимость, что я не могу ему перечить, просто киваю и отворачиваюсь. Но ведь я тоже люблю Гарри и не могу его оставить! Я зажмуриваюсь, чтобы сдержать подкатившие в горлу слезы, хватаю карту и текущую сквозь пальцы ткань, и выбегаю из их спальни.



Я спускаюсь вниз и осторожно дотрагиваюсь до ручки двери. Вот она, скрестив ноги, сидит на своей кровати и теребит пальцами оборки поношенной ночной рубашки. Я говорю ей чтобы она переодевалась и брала палочку, потому что мы попытаемся сбежать сегодня ночью. Она молча кивает и начинает стягивать ночную рубашку, обнажая бледные плечи и ключицы, покрытые россыпью веснушек. А я чувствую, как мурашки пробегают по спине, заставляю себя отвернуться, и нервно заправляя прядь волос за ухо, иду за остальными.



Нас должно быть немного, чтобы у нас был хотя бы шанс. Лаванда, Парвати – одни остались с нашего курса, Луна Лавгуд, она была с нами в Министерстве два года назад и может помочь, и Джастин Финч-Флетчли – все они достаточно разумные люди, которые смогут вовремя воспользоваться палочкой. Пожалуй все.



Джастин отодвигает тяжелый гобелен, за которым открывается узкий ход. С потолка капает грязная вода, места так мало, что приходится ползти на коленях. Лаванда и Парвати испуганно жмутся друг к другу, пытаясь перебороть отвращение и неприязнь к грязной, мокрой жиже на полу и писку крыс в ответвлениях от главного хода, Луна со странной улыбкой разглядывает соляные разводы на стенах, Джинни вытирает кулаком редкие слезы, размазывая грязь по лицу – наверное, я бы тоже плакала, если бы не несла бы такой ответственности за всех. Но я лишь оглядываюсь на Джастина, чувствуя как трясутся руки от одной мысли о том, что нас могут поймать.





* * *



Казалось шли часы этой гнетущей тишины, нарушаемой лишь плеском капель и чавканьем жижи под коленями. А в одном месте было так много воды, что приходилось почти плыть; в мокрых насквозь мантиях было так холодно, что мне казалось, будто я слышу как стучат чьи-то зубы, и зябкие мурашки бегают по спинам. Но потом, наконец, стало чуть-чуть посуше и просторнее, но была одна проблема – мы оказались в тупике.



Мне хотелось завыть от негодования – мы столько ползли по этой чертовой канализации и приползли в тупик. Я вздохнула, пытаясь успокоиться, но вдруг Джинни подняла вверх ладонь и слегка толкнула земляной потолок, пронизанный белыми ниточками корней. Посыпались комья промерзшей грязи, что я только успела прикрыть рукой глаза, а под слоем земли показалась проржавевшая железная пластина. Тогда мы толкнули потолок все вместе, и после нескольких неудачных попыток он наконец поддался - по краям стали просачиваться слабые лучики света. Еще несколько минут мы бились грязными ладонями в потолок, смаргивая скатившиеся на ресницы капельки пота, и в конце-концов наши старания были вознаграждены – пластина отодвинулась настолько, что уже можно было вылезти.



Джастин вылез первым и помог выбраться остальным. На улице было почти темно от нависших над нами ветвей деревьев, склонившихся под тяжестью лежащего на них снега. Мы кое-как отряхнулись от грязи, наскоро заклинаниями высушили мантии, и поспешили убраться отсюда, пролезая через снег и бурелом, тщетно стараясь не создавать лишнего шума.



Скорее всего мы оказались в Запретном Лесу – подземный лаз проходил аккурат под озером, потому там и было так мокро. Теперь главной нашей задачей было уйти за пределы антиаппарационного барьера, а там попытаться переместиться в Министерство Магии.



Снег хрустит под замерзшими ногами, тяжестью оседает на ресницах, забивается в рот, в нос, в глаза и за промокший воротник. Всюду снег, лишь сверху нависают костлявые чудища-деревья, да мы, темные дрожащие фигурки, плетемся в свете утреннего слепящего солнца, что бликами играет на каждой снежинке.



Я вижу, как Парвати тянет за руку заметно уставшую Лаванду, и изо рта ее при каждом выдохе вырывается облачко молочно-белого пара. Луна озирается по сторонам, не замечая как за ее волосы и мантию цепляются пушистые еловые лапы, осыпая влажную еще, плотную ткань и светлую шевелюру снегом. Джинни спотыкается о корягу и падает, с хрустом ломаются под ее ногами сухие ветки.



''Вот неуклюжая, '' - слышу я тихий шепот Лаванды.

''Из-за нее нас всех поймают'' – недовольно бурчит себе под нос Финч-Флетчли.

''Так громко, она спугнет моих носокрылов!'' - хмурит светлые брови Луна.



Я окидываю их взглядом, понимая, что выжить самому – главная задача каждого из нас, и ничто нас не остановит. Я лишь вздыхаю и подаю руку Джинни.



- Как она могла оставить там собственного брата? Вот эгоистка! - взволнованно шепчет Парвати на ухо Лаванде.

- Она вообще странная какая-то, никаких принципов. Я слышала, что она спит с ним! Представляешь? - выдыхает Лаванда, сразу оживляясь.

- О, девушки, да и не такое говорят! Когда мы были на четвертом курсе, кто-то из наших видел, как она заходила в комнату Седрика! Через неделю его убили! - Джастин от волнения хватает Парвати за ладонь, а та кокетливо улыбается.

Чертовы сплетники! Неужели им приятно говорить такую вопиющую чепуху?



Я дышу на ладони и яростно тру одну о другую, пытаясь хоть немного согреть их; никто из нас никогда не признается в том, что уже на исходе. И поэтому я просто присаживаюсь на поваленное дерево, взглядом показывая, что можно отдохнуть. Всего лишь несколько часов назад солнце стояло в зените, значит уже немало времени прошло с тех пор, как мы покинули Хогвартс.



Мы не решились разводить огонь, опасаясь, что нас обнаружат по дыму, и, лишь устроив небольшое укрытие из снега в огромном сугробе позади какого-то валуна, прижались друг к другу, отчаянно пытаясь согреться и уснуть.





* * *



Я чувствую, что мои руки связаны крепко, до боли в запястьях, а в затылок упирается чья-то волшебная палочка. Неудачная попытка. Нас поймали.



Кривая усмешка на губах Малфоя, злорадная ухмылка Паркинсон, глупые оскалы Крэбба и Гойла. Выпученные глаза Буллстроуд, похожий на крысу Лестрандж - вот они, те, что сбежали на второй день осады, сопляки, что с открытым ртом смотрят на своего змееобразного господина.



Мне хотелось плюнуть им в лицо.



- Что вам от нас надо? Отведете к своему Лорду или сами справитесь? - выдохнула я и пошевелила руками, чувствуя, как трескается кожа и кровь смачивает сухие веревки.

- Заткнись, Грейнджер. Такое мугродье, как вас, даже стыдно показывать Лорду, - протягивает Малфой. Да, наверное, в их шайке он запевала, думает, что весь Лес - его вотчина.



Паркинсон окидывает нас всех высокомерным взглядом, гордо подходит к Малфою и шепчет что-то ему на ухо. Я не слышу его ответа, но вижу, как он презрительно морщится, и потом снисходительно кивает.



А Паркинсон ухмыляясь показывает пальцем на Джинни и говорит: ''Вот эта.''



Что, черт возьми, все это значит?!



Меня резко поднимают с земли и это отдается болью во всем теле, я чувствую свежие синяки на плечах и пару сломанных ребер – они не пытали меня Круциатусом, вовсе нет, меня просто избили ногами и применили неумелый Обливиэйт.



Я оглядываюсь и вижу на лице Джастина гримасу боли – видимо, они не захотели портить личики девушек.



Грубые ручищи Гойла подхватывают меня, и я оказываюсь на полу в какой-то палатке. Рядом приземляются все остальные, только Джинни стоит, опустив голову, под взволнованным взглядом Паркинсон.



* * *



Они говорят, что отпустят нас, если мы будем хорошо себя вести. Мы спим в палатках, в тепле, нам дают еду и не позволяют умирать. Что они хотят от нас? Я не понимаю.



Мы почти не разговариваем, только иногда перебрасываемся парой дежурных фраз. Джинни так напугана, и когда я пытаюсь, что-то узнать у нее она лишь качает головой и утыкается лицом в ладони.



Наши жизни превратились в череду однообразных дней; снег все идет и идет, и ничего не меняется. Я подставляю ладони и вижу как в них плавно падают резные искрящиеся снежинки... Краем глаза я замечаю чьи-то светлые волосы и оборачиваюсь - широко распахнутые глаза Лаванды выдают ее волнение, и она с заговорщическим видом шепчет мне на ухо последние новости, подслушанные у палатки наших надсмотрщиков.



- Ты уверена в этом, Лаванда? - спрашиваю я ее, прикрывая ладонью раскрывшийся от удивления рот.

- Да, да, я все слышала! И я не собираюсь здесь торчать из-за этой Уизли. Они получат то, что хотят.



Они говорят, что отпустят нас на все четыре стороны после того, как Паркинсон получит Джинни. Всего лишь одна ночь и мы свободны. Ощущение свободы белой птицей бьется в мозгу, затмевая собой сострадание и дружбу. Я рывком поднимаюсь с поваленного дерева, на котором сижу, и кричу:

- Джинни!



* * *



Фальшивые улыбки, слащавые взгляды и льстивые слова – на многое можно пойти ради свободы, такой близкой и такой желанной. ''Не хочешь мою порцию, Джинни?'', ''Тебе не холодно, может принести одеяло, Джинни?'', ''Ты же должна нас спасти, Джинни!'', ''Тебе дадут Орден Мерлина, Джинни!'' - все это, кажется, уже бьется вместе с кровью в висках.



Все ходят вокруг нее, обнимают по-дружески, улыбаются и согревают ее замерзшие пальцы в своих ладонях. Сегодня они говорят, что любят ее вопреки тем словам, которые соскальзывали с их языков пару дней назад, и она упивается их лживой любовью, поворачиваясь к ним, как подсолнечник к солнцу...



Я вижу, как она плачет, а снег тонким покрывалом все падает на ее темно-медные волосы. Внутри нее самолюбие борется с долгом, она до дрожи сжимает кулаки и отчаянно всхлипывает. Она почти сломалась, и я не хочу на это смотреть. Я забираюсь в нашу палатку, что изнутри совсем не похожа на этот ветхий, брезентовый шатер, и стискиваю пальцами тонкое одеяло. Часто мы лежали вот так - я наматывала на пальцы пряди ее рыжих волос и ненавязчиво обнимала, будто пытаясь согреть. Она вздыхала и прижималась ко мне ближе, утыкаясь веснушчатым носом мне в грудь – но никогда, никогда, мои губы не касались ее губ, пальцы не пробегали ее пояснице, сопровождаемые будто разрядом электрического тока – она была тем, последним, что осталось у меня от Рона и Гарри, и я не хотела осквернять воспоминания о них. Мы были чем-то целым, полноценным; мы были вместе, я бесконечно любила их обоих, и по сей день их горячие поцелуи горят на моих ладонях.



Все вокруг затихает, вот Парвати устало трет пальцами виски, Луна шлепает босыми ногами по полу, добираясь до своей кровати, Джастин сопит под своим одеялом. Только мне все никак не спится – я провожу ладонью по холодному пространству на кровати рядом с собой и чувствую, будто у меня отрывают что-то нужное, дорогое; я словно калека без руки, что все еще чувствует движение собственных несуществующих более пальцев. Я резко сажусь на кровати, кое-как накидываю мантию и засовываю ноги в ботинки, безжалостно сминая обувь на пятках. Я выбегаю из палатки и осторожно заглядываю за полог палатки слизеринцев, больше всего на свете опасаясь, что бешеный стук сердца меня выдаст.



Там царит полумрак, только нервно дрожит пламя свечей, бликами играя на теле Паркинсон, вальяжно раскинувшейся на кровати. Джинни стоит, опустив вниз голову, вздрагивает и распускает завязки на мантии, от чего тяжелая ткань падает к ее ногам, обнажая бледные плечи, покрытые едва заметными издалека веснушками.



Паркинсон встает, почти нежно проводит пальцами по тонким ключицам и приподнимает ее за подбородок. Я слышу как она шепчет, что с четвертого курса не спускает с нее глаз и наконец пришел тот день. Тонкий палец слизеринки аккуратно проводит по щеке Джинни, стирая непрошенную слезинку, Панси нежно дотрагивается до ее губ и обнимает ее, словно пытаясь согреть и защитить.



Я прикрываю рот ладонью и резко отхожу назад от слегка отодвинутого тяжелого брезента, заменяющего дверь в этой палатке, и прижимаю пальцы к переносице, пытаясь удержать слезы обиды и ревности...



* * *



Слизеринцы не соврали, они действительно отпустили нас. Она идет впереди всех, разглядывая снег под ногами. Это все этот проклятый снег, когда же он наконец кончится? Все написано на ее лице, и я с легкостью могу прочитать о ее чувствах...



Никто не смотрит на нее, никто о ней не думает. Я вижу, она чувствует, что ее захватывает презрение этих мерзавцев, которые сначала принесли ее в жертву, а потом отшвырнули, как ненужную грязную тряпку. Она, должно быть, вспоминает их льстивые слова и улыбки, всю их фальшь и ложь, и глотает слезы. Но они выступают на глазах, поблескивают на ресницах и скатываются по побледневшим щекам...



...''Какой позор нашему факультету!'', ''Шлюха'', ''Слизеринская подстилка'', ''Маленькая глупая дура'' – доносятся с разных сторон приглушенные прижатой ко рту ладонью возгласы, и возмущенно, в спину украдкой указывают пальцы. И Лаванда беззвучно, но торжествующе смеется и шепчет:



- Она оплакивает свой позор.



Шли теперь быстрее – снегопад закончился, и солнце светило в спину; Джастин стал сначала тихо, а потом все громче, но от того не менее фальшиво, насвистывать песню Сортировочной Шляпы, которую она пела в год его зачисления, порою даже напевая слова:



Попасть ты можешь в Хаффлпафф

Где не в чести притворство.

Всего там выше ценят труд,

Терпенье и упорство.*



И до тех пор, пока нас всех не окатило волной теплого воздуха, что означало, что мы прошли сквозь антиаппарационный барьер, в течение долгих, унылых часов пути и нескончаемых сугробов, в которых мы утопали по пояс, в вечерних сумерках, а потом и в глубоких потемках, он с ожесточением, с упорством продолжал свой мстительный, однообразный свист, принуждая усталых и раздраженных спутников следить за песней от начала и до конца, припоминая соответствующие каждому такту слова.



А Джинни все плакала, и порою, между двумя строфами, во тьме прорывались рыдания, которы она не могла сдержать.





* Перевод Юрия Мачкасова

---

Челлендж :)

[Хитринг]

Хм, вчера не смогла сказать, но фики на челлендж уже пора выкладывать



Делается это так, вы вступаете в сообщество и от своего имени отправляете фик.

Шапку оставляете фик под кат, то есть:



Фик для Пупкиной



"Смерть Пупкиной"

Автор: Козявкина

Бета: Дядя Степа

Жанр: флафф

Рейтинг: NC-17

Пейринг: Козявкина/Пупкина



А остальное под кат

---

Фик на Springtime Challenge

[Энея]

Фик для Elga.



"Безысходность"

Автор: Энея

Бета: Elga, solinary

Жанр: дарк, ангст

Рейтинг: PG-15 или около того

Пейринг: Гермиона/мадам Пинс



Гермиона лежит в спальне и не может заснуть.



С крыши срываются капли воды, стучат отрывисто, не подчиняются никакому ритму. Стоит ей подумать, что такая несвойственная для февраля капель прекратилась, как новая капля глухо бьёт по стеклу.



Гермиона старается не вертеться – в последнее время ее кровать скрипит, а она все никак не соберется попросить у Макгонагалл разрешения сотворить пару заклинаний, чтобы исправить это.



Наконец Гермиона сдаётся. Она медленно садится и замирает, боясь, что долгий скрип разбудит Лаванду или Парвати.



И конечно, Лаванды нет в постели.



Гермиона бесшумно вздыхает и спускает ноги на пол.



Две лишние кровати освещает мягкий свет из окна, – наверное, он исходит от затянутого серо-оранжевыми тучами неба. Одна из кроватей завалена шмотками Лаванды – или на сей раз это одежда Парвати?



А на другой аккуратными стопочками лежат её книги. Книги, которые не поместились в тумбочке. Гермиона всегда удивлялась малому размеру этих тумбочек – разве предполагалось, что ученики Хогвартса совершенно не читают или, если уж на то пошло, не берут из дома личных вещей?



Гермиона горько усмехается, вспомнив, что раньше ее соседок по комнате не смущал малый размер тумбочек, вспомнив, как они навозили из дома тонны разнообразных теней и помад или каждые выходные притаскивали из Хогсмида новые порции туши. Все прошлые годы косметика Парвати едва умещалась в тумбочке, а сейчас всё, что осталось, покоится на дне небольшой косметички, рядом с которой лежат палочка и небольшой ножик.



Профессор Макгонагалл не знала об этих мерах предосторожности, которые девушки предприняли после того нападения.



А может, и знала.



Гермиона не купила себе ножичка. Она знала: без палочки она беспомощна.



И ей не нравилось то ложное чувство защищённости, которое дарила маленькая перочинная игрушка. Девочки слишком полагались на то, что, в крайнем случае, пырнут Пожирателя ножом и успеют убежать. А максимум, что можно было сделать этим ножиком, – отрезать кому-нибудь палец.



Гермиона встаёт, накидывает мантию поверх рубашки и идёт в ванную. Долго разглядывает собственное отражение. Впечатляющие синяки под глазами, волосы дыбом, следы от подушки на щеке - она слишком долго лежала в одной позе, - припухшие веки и губы.



Встрепенувшись, Гермиона прислушивается к ровному, почти неслышному дыханию Парвати. Каждый раз, когда вслушивается в комнатные звуки, ее сердце испуганно замирает: она боится, что может случиться что-то плохое. Как, например, нападение Пожирателей.



Но все в порядке, и Гермиона отходит от зеркала, выходит из ванной и покидает комнату, плотно затворив за собой дверь.



Внизу, в гостиной, сидят профессора Макгонагалл и Вектор. Вектор спит.



- Профессор Макгонагалл, - зовёт Гермиона с лестницы.



Профессор трансфигурации поднимает голову, отрывая взгляд от камина, и сердце гриффиндорки сжимается, когда она видит усталость на лице декана. Вечером, когда Гермиона уходит спать, а профессора остаются в гостиной, ей кажется, что профессору уже некуда стареть, но, спускаясь в гостиную ночью, она каждый раз ужасается новым и новым морщинам на ее лице.



...Но профессор смотрит на Гермиону, и та видит то же лицо, что и вечером, и днём, и всегда. И каждый раз гадает, а не показалось ли ей та смертельная усталость на лице Макгонагалл. Но, наверное, нет,- думает Гермиона. Профессор просто хорошо прячет от учеников своё истинное состояние.

- Лаванды снова нет, - тихо сообщает она.



Никто не знает, как Лаванда выбирается из гостиной, ведь по ночам там караулят профессора. Гермиона в который раз напоминает себе проверить стены их спальни на предмет потайных ходов.



Но она уверена, что не обнаружит ничего, как и в прошлый раз.



Профессор вздыхает и кивает головой. Гермиона проскальзывает мимо спящей Вектор, у которой дежурство начинается чуть позже. Полная Дама без вопросов пропускает ее.



Гермиона шагает по пустым коридорам Хогвартса и радуется, что луны не видно. Она не терпит её резкого серебряного света.



Лаванду она находит около подземелий – та упорно стремится на самые нижние этажи Хогвартса. Всегда, когда её ведёт её…болезнь? одержимость?.. дар.



Гермиона никогда не говорит этого вслух – только не она, так яро отрицавшая существование настоящих предсказателей! – но она уже поверила. С тех пор, как нашла Лаванду на полу в подземельях, с тех пор, как та схватила ее за руку и потянула на себя так, что ее губы касались щеки Гермионы. С тех самых пор, как Гермиона пыталась отвернуться, и Лаванда начала говорить. Поверила, когда Лаванда пыталась развернуть ее к себе, чтобы видеть ее глаза.



У Гермионы есть соображения по поводу того, почему предсказательницу тянет именно в эту часть замка, но она предпочитает даже не обдумывать их. Снейп никогда не причинил бы вреда Лаванде, а Лаванда никогда бы не стала возвращаться туда, где ей когда-то сделали больно. Никогда.



Гермиона вздыхает, берёт однокурсницу за руку и тащит к выходу из подземелий. Та упирается, и Гермиона думает, что – черт возьми! – он мог сделать это, не обманывай себя, Гермиона. И Лав неосознанно возвращалась бы сюда снова и снова (ведь ты читала об этом!) – но вспышка растворяется в смутном бесчувствии, поглотившем весь Хогвартс. И ее заодно с ним.



Полная дама поджимает губы, когда видит Гермиону и Лаванду, повисшую на ней. Та игнорирует раздражение – неприятие? – портрета, заходит и сдает несчастную на попечение испуганной Парвати, которая только что проснулась и испугалась, увидев, что одна в пустой спальне.



Полная Дама в раздражении хлопает тяжёлой рамой о стену.



Гермиона разворачивается к ней спиной и уходит в свою комнату.



Лаванда засыпает. Парвати подходит к кровати Гермионы.



- Герм, ты должна спать, - шепчет она, сжимая её руку. – Ты не можешь постоянно караулить – меня, Лаванду, кого угодно. Ты должна спать. Макгонагалл и Вектор охраняют нас.



- Я знаю,- еле слышно отвечает Гермиона.- Но я не могу. Я не могу спать, пока не убежусь, что с Лав все в порядке.



Парвати смотрит на неё и сильнее сжимает её руку. Гермиона уважает эту девушку: ведь Падмы больше нет в Хогвартсе, она предпочла заканчивать учёбу дома, в безопасности, а Парвати - осталась.



Парвати отпускает её руку и отходит к Лаванде.



- Спокойной ночи,- говорит она, и Гермиона шепчет в ответ:

- Спокойной ночи,- сомневаясь, впрочем, что ночь в Хогвартсе может пройти спокойно.



Наутро Лаванда ничего не помнит. Как и всегда.



Гермионе не хочется есть, но на обед она съедает плитку черного шоколада для поддержания сил и выпивает кофе. Она ненавидит шоколад, а кофе может пить только с тремя полными ложками сахара. Но она это делает отчасти потому, что понимает: организму нужно питание; отчасти – чтобы Макгонагалл или Парвати не уговаривали ее поесть.



Из большого зала Гермиона идёт в библиотеку.



Дикое зрелище – сигарета в руках мадам Пинс, да ещё и в помещении, набитом ценными книгами, – оставляет её равнодушной. Гораздо больше её пугает выражение лица мадам Пинс.



Дама-библиотекарь стоит вполоборота к Гермионе и смотрит в окно, и в ее профиле девушка не видит никакой напряженности. Как будто ничего не произошло. Как будто не было этих недель постоянного страха. Просто – сдержанное понимание, что всеобщее помешательство скоро закончится.



И Гермиона смотрит на мадам Пинс, и – зачем я вообще проснулась сегодня? Она входит в зал и трясет головой, отгоняя подобные мысли.



Мадам Пинс оборачивается.



- Полагаю, вам нужна книга о предсказателях,- говорит она, не здороваясь. Гермиона смутно удивляется – то ли необыкновенной для этой женщины проницательности, то ли столь же странной невежливости.



- Ваша проблема, мисс Грейнджер, в том, что вы считаете других глупее себя,- сообщает мадам Пинс, Гермиона глядит ей в глаза и не испытывает стыда, потому что сказанное – правда, а страх, панический страх утратить контроль над собой и ситуацией. Потому что такие люди опасны, потому что они очень опасные противники и не менее опасные союзники, что таких людей надо опасаться, даже если они на твоей стороне. - Ваше заблуждение погубит вас. Вы считаете, что никто не сможет обставить вас, что вы перехитрите всех и всегда сможете найти выход из ситуации. Это не так. Вы - глупая маленькая девчонка.



Мадам Пинс исчезает среди бесконечных стеллажей, и Гермиона отстраненно думает, что эту женщину вряд ли можно назвать дамой. Сорок – не возраст.



Гермиона удивлена: то ли молодежное «обставить» из уст библиотекаря повергло ее в ступор, то ли сила, на мгновение мелькнувшая в её глазах и движениях.



Она берёт книгу из рук женщины и выходит из библиотеки, не сказав ни слова.



И только на Зельях Гермионе становится по-настоящему жутко.



- Кто знает, как называется это зелье? – спрашивает профессор Снейп. Гермиона знает, но игнорирует его вопрос, так как полностью погружена в свои мысли.



- Мистер Томас? Мистер Лонгботтом? Минус десять баллов Гриффиндору. Мистер Малфой? Нет?



В голосе профессора слышится легкое разочарование. Проходит несколько тяжёлых безмолвных секунд – все ждут, что она поднимет руку, кроме, наверное, Парвати. И Снейп говорит:



- Как насчёт вас, мисс Грейнджер?



- Зелье Майера,- отвечает Гермиона. Она знает, что однокурсники смотрят на нее, ожидая, что она встанет и скажет, для чего используют зелье Майера, а Снейп прервет ее, когда она будет рассказывать о побочных эффектах, и заставит ее покраснеть.



Но ей всё равно.



Снейп награждает ее долгим взглядом. Она смотрит на него пустыми глазами, он кривится и отворачивается.



Гермионе хочется пригнуться, чтобы избежать двух взглядов – Малфоя и Парвати. Больше не было Гарри и Рона, чтобы защищать её от взглядов – после шестого курса они бросили школу, чтобы учиться на авроров. Она оборачивается и встречается глазами с Лавандой. Та улыбается ей.



Гермиона приходит в библиотеку вечером. Она ловит себя на том, что боится снова встретиться с библиотекарем. Она помнит, как думала раньше: Я всего лишь маленькая глупая девочка. Это нечестно – старшие люди всегда будут иметь преимущество передо мной. Опыт.

Мадам Пинс встаёт с подоконника и швыряет сигарету прямо на ковёр.



- Мисс Грейнджер, - говорит она. – Вы принесли книгу?



Гермиона кивает. Она слышит, как Филч рыщет в Запретной Секции, слышит мягкие шажки миссис Норрис, которая подходит и смотрит злыми оранжевыми глазами на мадам Пинс.



Библиотекарь приближается к ней - чтобы забрать книгу, думает Гермиона, - и одна её рука внезапно оказывается на талии Гермионы, а вторая – крепко зажимает ей рот.



Мадам Пинс грубо сжимает её грудь, не отрывая взгляда от её лица.



Книга летит на пол, и Гермиона начинает вырываться. Она пытается оторвать от себя руки библиотекаря, кусает пальцы, но женщина крупнее её, и она не может ничего поделать, не может закричать и оказывается прижатой к шкафу тяжёлым телом. Рука женщины скользит ниже.



Гермиона чувствует, как в спину впиваются переплеты книг, чувствует, как воздух скользит по обнаженным ногам, когда библиотекарь задирает ее юбку. Гермиона в шоке и, кажется, не может дышать.



Она слышит шаги и думает, что сейчас кто-то войдёт и поможет ей, но это профессор Снейп. Гермиона встречается с ним глазами из-за плеча мадам Пинс. Он заходит и захлопывает дверь.



Холодные пальцы скользят по бедру Гермионы и снимают с неё трусики. Гермиона изо всех сил впивается зубами в руку, зажимающую ей рот.



Рука на минуту убирается, и Гермиона успевает издать какой-то полувсхлип-полустон, и тогда чужие губы впиваются в её рот. Гермиона чувствует, как язык женщины проникает в её рот, как ледяная ладонь пытается проникнуть между её ног, и она сжимает губы и ноги и вырывается, вырывается изо всех сил.



Профессор Снейп наблюдает. Его глаза блестят.



Одной рукой мадам Пинс хватает оба её запястья и сжимает с такой силой, что Гермиона кричит, но чужой рот поглощает звуки. Гермиона чувствует вкус табака во рту и думает, что ее сейчас стошнит. Коленом женщина раздвигает ее ноги, и сухие пальцы проникают в нее, Гермиона вновь начинает бороться, но ее запястья зажаты в чужой сильной руке, а тело придавлено к стеллажу чужим телом, а чужой рот поглощает ее крики.



Профессор Снейп опускает руку вниз.



Гермиона чувствует резкую боль и кричит в открытый рот женщины, которая орудует там языком, а ниже – пальцами. Гермиона видит, что женщина получает удовольствие от своих действий, видит, как мастурбирует Снейп, слышит, как где-то сзади мяукает миссис Норрис.

Кровь скользит по её голым ногам. Гермиона закрывает глаза, чтобы не видеть хищного удовольствия на лицах Снейпа и мадам Пинс.



- Что там, дорогая моя? – раздаётся голос Филча. Гермиона надеется, что ей хватит сил не открыть глаза, чтобы не увидеть ещё и его. Она думает, что он с радостью присоединится к забаве.



Внезапно голос Филча раздаётся гораздо ближе:



- Эй! Что здесь происходит? – резко спрашивает он, и в тот самый момент, как он выходит из-за стеллажа, Ирма Пинс притягивает к себе Гермиону, а потом – резко отшвыривает её прямо на стеллаж. И молча отходит. Снейп открывает дверь и выходит.



Филч переводит взгляд с Гермионы, сползающей на пол, на мадам Пинс, закуривающую очередную сигарету.



Миссис Норрис мяукает. Гермиона старается унять рыдания, пока пытается встать.



Филч берёт её за локоть и отводит к двери библиотеки. Его лицо бесстрастно, когда он отворачивается и снова идет к Запретной секции.



Профессор Макгонагалл ахает и ведёт её наверх. Она желает знать, кто это сделал, но Гермиона отказывается говорить об этом.



Лёжа в своей постели без сна, Гермиона думает, что теперь она знает, почему Лаванда возвращается в подземелья. Она вспоминает профессора Снейпа, дикий блеск в его глазах, чувствует вкус сигарет на своих губах, и беззвучные, сухие рыдания сотрясают её тело. Сквозь страх и отвращение пробивается мысль о том, что завтра у них двойные зелья. Она сжимает руками одеяло, чувствуя, насколько слабее обычного сейчас её пальцы, и кричит в подушку.



Пальцы Лаванды касаются её плеча, и Гермиона вздрагивает всем телом. Она вспоминает, как чужие руки дотрагивались до ее тела.



- Гермиона, ну не плачь, пожалуйста, - шепчет Лаванда. Её голос срывается. - Ну, пожалуйста, не надо, не заставляй меня вспоминать…



Гермиона прислушивается к её шёпоту и старается унять дрожь.



- Это случилось на рождественских каникулах, - говорит Лаванда.- Мадам Пинс попросила меня отнести ему какие-то книги, я зашла в класс, а он…



Лаванда замолкает. Гермиона садится и видит, что по лицу Лаванды текут слёзы.



- Ну что ты, Лав, - шепчет она. – Не рассказывай, даже не вспоминай. Всё закончилось.



Лаванда всхлипывает и хватается за Гермиону в поисках поддержки. Гермиона заставляет себя не отстраниться, и только Бог знает, каких усилий ей это стоит. Ей хочется, чтобы никто и никогда больше не прикасался к ней, но она уговаривает себя не вздрагивать. В конце концов разум берёт верх над телом, и она обнимает Лаванду в ответ.





На следующий день Гермиона идёт на занятия. Профессор Макгонагалл ещё вечером убрала синяки с её запястий, поэтому Гермиона может притвориться, что ничего не произошло.



Профессор Снейп смотрит на неё в немом удивлении, а она, избегая встречаться с ним взглядом, садится на своё обычное место. Краем глаза она замечает, как Малфой усмехается.



К концу пары Гермиона преодолела свой страх и готовит зелье, безразлично скользя взглядом по доске и стоящему возле неё мужчине.



Через три дня мадам Помфри отправляет Гермиону в теплицы к профессору Спраут – забрать какие-то нужные компоненты для мазей. Девушке страшно, но она подчиняется – ведь она должна помочь. Именно для этого она осталась в школе.



Школьный двор кажется вымершим. Гермионе трудно идти по нетронутому снегу, более того – ей кажется святотатством топтать его ногами и нарушать белое безмолвие звуком своих шагов, но она направляется к теплицам, засунув руки глубоко в карманы куртки, одолженной у Парвати.



На полпути к теплицам будто бы из ниоткуда появляются тени. Они окружают Гермиону, приближаются, сужая круг, и Гермиона различает чёрные плащи и маски.



Хватает одного Экспеллиармуса, чтобы отнять у неё палочку.



Три фигуры – двое мужчин и женщина - подходят ближе, и она узнаёт Драко Малфоя и профессора Снейпа. Женщина снимает маску.



Ирма Пинс явно наслаждается ужасом Гермионы, легко усмехается, постукивая палочкой по ладони. Её руки открыты по локоть, и Гермиона отчётливо видит Метку на её предплечье.



- Ирма, Северус, у нас ещё есть дела, - слышится голос, и Гермиона вздрагивает, услышав знакомые интонации. Люциус Малфой. – Драко, займись грязнокровкой.



Тёмные фигуры растворяются в сумраке.



Драко Малфой снимает маску и подходит ближе к Гермионе.



- Империо,- говорит он буднично. – Стой и не двигайся.



Гермиона смотрит на него, не в силах пошевелиться.



- Я уже представляю себе картину: Гермиона Грейнджер, оставшаяся в Хогвартсе, чтобы помочь преподавателям, возвращается в гриффиндорскую спальню и накладывает Круцио на всех своих сокурсников и на своего обожаемого декана.



Они догадаются, что на меня наложили Империус, думает Гермиона, но её сердце будто сжимает ледяная рука.



- И, что самое приятное, никому даже в голову не придёт подумать «А не была ли девочка под Империусом?»- продолжает Малфой, - потому что она будет мучить их. Она наложит на них Круцио и, пока они будут мучиться, расскажет им, как плохо они относились к ней всё это время, не ценили её ума и всего, что она делала для них. Она скажет, что они заслуживают наказания, потому что они позволили кому-то изнасиловать её.



Гермиона, парализованная ужасом, смотрит на Малфоя. Даже если бы Империус не держал её, она не смогла бы пошевелиться сейчас.



- Страшно? – довольно спрашивает Малфой, усмешка искажает его черты, он подходит вплотную к ней и запускает руку ей под куртку. – Но это оставим на десерт. Ну а пока – займись со мной сексом.



Его глаза – в нескольких дюймах от ее лица. Драко Малфой сдергивает куртку и мантию, неловко проводит руками по ее груди, и страх уходит.



Малфой лишает её остатков одежды, а Империус заставляет её помогать ему.



Внезапно Гермиона вспоминает прошлый год, когда она восхищалась непробиваемым спокойствием мадам Пинс и была слегка влюблена в Малфоя, пока он откладывает палочку в сторону и снимает свою мантию. Её пальцы расстёгивают его брюки.



И только тогда Гермиона Грейнджер начинает смеяться.



Она не может сдержать безумный смех, который пробивается даже сквозь Империус.



И она смеется, смеется, смеется… А потом, когда Люциус Малфой, привлеченный громким хохотом, возвращается посмотреть, что же случилось, - она смеется до потери сознания.



Это, собственно, единственное, что она может сделать для Лав или Парвати. Сделать так, чтобы её сердце перестало биться.



Когда-то она читала, что у людей случаются инсульты от нервного перенапряжения.



И она смеётся, смеётся изо всех сил.

---

Здрасте )))

[Психоп@тка]

Это сообщество уже давно у меня в избранном, а вступить решила, чтобы выставить вот этот рисунок моей подруги (Джинни/Панси)



скажите, вам какой вариант больше нравится?

---

Плюшками баловалась

[суровая розмари]

Не изволите ли посмотреть, господа фемслешеры?



Я не знаю, чем оправдать свою наглость, лезу не спросивши, ну\о ладно. Наглость - второе счастье. Вот, сделала два варианта редиза сайта. Может, понравится хотя бы отдаленно, частями, с закрытыми глазами?



Варианты диза:



Люблю темненьких

Люблю светленьких.



Светлый наверняка вам понравится больше. )

Спасибо за внимание, надеюсь не быть закидана тапками.

---

Внимание, участники Челленджа!

[Хитринг]

Я отправила письма раньше на день, потому что и так времени осталось очень мало.

Отметьтесь в этой темке те, пожалуйста, кому пришло письмо.

---

картинка...:)))

[victor]

кхм... вступаю в ваше сообщество



Гермиона/Джинни..

---

[Italy :)]

Автор Lillithium

---

Art l Pansy/Lavender

[Хитринг]

Поздравляю всех с днем всех влюбленных! По поводу вот, нарисовала картинку по любимому пейрингу... Просьба строго не судить - первый раз раскрашивала на компе.

---

[суровая розмари]

Когда я посмотрела на эти 2 картинки, в голову пришла мысль: "слушайте, а мы, кажется, немного пошлим". Зы-зы-зы-зы-зы

1. — Герми и Джинни, 2. — Луна и Гермиона. Не мои. )

---

Конкурс

[Хитринг]

Итак, объявляется конкурс на лучший логотип для сайта

Условия:

высота: 58 пикселов

ширина: 389 пикселов.

главным цветом желательно - #93aa70



Надпись "Girls' Dormitory"

без анимации, желательно на прозрачном фоне или на фоне цвета - #f1f4e1



Выкладывайте свои картинки здесь

Спасибо!

---

Заявки

[Хитринг]

Необходимо написать:



Ник. Контактный e-mail



Хочу



Персонажи: (например, Гермиона, Джинни, Луна)

Особые пожелания: (например, только романтика, не выше PG, не перевод)



Могу



Персонажи: (например, Лаванда, Парвати, Падма)

Примечание: (например, только перевожу, только ангст)

--------



Обязательно дождитесь поста со словами, что Ваша заявка принята.

---

Secret Springtime Challenge

[Хитринг]

Об Этом:



Те, кто участвовал в Secret Santa Challenge и HP Ficathon поймут, что это такое Smile

А так, в целом, это будет челлендж к восьтмому марта по фемслешу.

Вы любите фемслеш и подарки? Тогда Вам обязательно стоит поучаствовать!



Правила:

А правила просты - в специальной темке вы подаете заявку, в которой пишете, какой фик Вы хотели бы получить и какой Вы в состоянии написать/перевести.



Сроки:

Заявки принимаются до двадцатого февраля 2005 года, фики до восьмого марта.

Имена обнародуются девятого марта.

Лучшие фики будут выложены на сайте с соответсвующей пометкой - на Secret Springtime Challenge



Все вопросы в этой теме.

А сейчас идем подавать заявки в следующую темку или на форум.

---

вопрос

[Недолеченная Дама]

А Спрингтайм челлендж проводиться будет?

---

[суровая розмари]

Английский фем-сайт

жаль, что я не перевожу. не бейте за ссылку =(

---

[Цыца]

Товарищи. Значит так.

Хитринг, я тебе написала, но так как дело важное, надо разруливать прямо сейчас.

Мы собираемся переоборудовать "Темный угол" под сайт с фэм-отделом и джен-отделом для фиков, где есть красивые и емкие женские образы. Сайт о женщинах. О женском поле.

То, что пока происходит в "Темном углу" не годится. Нам нужен дизайн, нам нужно переоборудовать весь сайт.

Нам нужны те, кто сможет этим заниматься.

Моё предложение: создать прежде всего заглавную страницу, которая ведет "во внутренности".

Сайт, ИМХО, должен быть простым. Разделы: фэм, джен, может быть, слеш-рекомендации, "о нас", может быть, форум, гостевая книга, новости.

У нас достаточно фиков для обновлений, если, конечно, эти обновления будут меньше, чем те, что в "Темном углу". Итали, Хитринг, Селеста, отзовитесь.

Это надо делать срочно, поскольку нам нужен НОВЫЙ И СПЕЦИАЛИЗИРОВАННЫЙ сайт, а не всё вперемешку, как сейчас. Авторы, давшие разрешение на публикацию своих фиков, ждут именно этого и будут недовольны, если их фики будут появляться в "Темном углу", а ситуация не сдвинется с места. Что делать?

а) убирать несколько последних обновлений с "Темного угла", и заканчивать эту кампанию

б)либо прямо сейчас временно закрыть сайт на ремонт и заняться, соответственно, этим ремонтом.

Если так и будет продолжаться, то мне - увы! - придется брать ситуацию в свои руки и искать другой хостинг, где на полных правах публиковать полученные фики. Простите, что так жестко, но я ответственная по связям с общественностью, а, следовательно, получаю по мозгам больше всех.