[bese_ss_en]

Название: Преданная дружба
Автор: Love Child (a.k.a bese_ss_en)
Бета: TerryBolger
Рейтинг: PG-13, за мысли, упоминание наготы и пару недетально описанных поцелуев.
Пейринг: Миллисента/Панси, Миллисента/Гойл, Драко/Панси.
Жанр: романс, драма.
Предупреждение: фем-слеш и гет. ООС, в особенности Драко. АУ – Драко женится на Панси, и еще некоторые расхождения с каноном. Я не следую мнению Роулинг в том, что касается внешности мисс Паркинсон).
Дисклеймер: денег на этом не зарабатываю, моя – только больная фантазия.
Саммари: История Миллисенты Булстроуд.
Навеяно песней Xavier Naidoo, «Sie sieht mich nicht»:
Ты появляешься - как солнца луч во тьме.
Прекрасный ангел, ты ль с небес явилась мне?
Такая красота достойна короля.
А я – всего лишь тень... Не видишь ты меня.
ru.youtube.com/watch?v=zIBJ9Kdcy9w .
Вольный перевод - мой.


Генри Булстроуд, крепкий широкоплечий мужчина с густыми черными бровями и короткой шеей, уже Мерлин знает сколько времени кругами ходил по гостиной.
- Черт! - пнул случайно подвернувшуюся под ноги табуретку. – Ну как?!- набросился он на колдомедика, вышедшего из спальни.
-У вас дочь…
Не успел молодой человек ответить, как пол ушел у него из-под ног – мистер Булстроуд сгреб его за грудкИ, и сильно тряхнул.
- Какая еще дочь? Что я с ней буду делать? Где мой наследник?!
- Девочка… хорошая, здоровая девочка, - в ужасе лепетал колдомедик.
- Девочка… - Генри сгорбился и немного ослабил хватку, чем колдомедик не преминул воспользоваться – он освободился и отошел подальше от расстроенного отца.
- Мне нужен наследник, понимаешь? - уже не так грозно промолвил Булстроуд. -Это был последний шанс, после стольких мертворожденных. Эх, целители, и за что я вам плачу?
Понурив голову, Генри направился в спальню. Сказать, что он был разочарован – значит ничего не сказать. Последняя возможность продолжить род, и Эмили его подвела. Просто зла не хватает! Между прочим, он имеет полное право развестись и отослать ее обратно к родителям. Войдя, он так и собирался ей сказать.
Эмили лежала, утопая в кружевной пене подушек: ужасно бледная, под глазами синева, губы искусаны. Около нее суетился эльф-домовик.
Игнорируя жену, мужчина подошел к колыбели, стоящей рядом с кроватью. Виновница гибели рода Булстроуд, уже отмытая и одетая в рубашонку и ползунки, спокойно лежала и сосала палец, даже не думая кричать, как любой нормальный ребенок. Красное сморщенное личико, редкие светлые волосики на голове, глаза пока что мутно-непонятные – младенец, он и есть младенец, но… Генри неожиданно почувствовал предательскую резь в глазах, а ноги сделались как ватные. Он осторожно, внутренне содрогаясь – как бы не сделать ей больно ненароком – взял кроху на руки. Такая легкая, хрупкая, маленькая. Его девочка.
«А ну и пусть», подумал Генри. «У моего кузена Булстроуд-Флетчера двое мальчишек, еще не все потеряно».
- Это самая красивая девочка на свете, - сказал он вслух, стараясь придать твердости дрогнувшему голосу.
+++
Это был первый день рождения, который Миллисента запомнила. День рождения маленького ребенка – как правило, праздник для взрослых. Булстроуд пригласил всех знакомых, у кого имелись дети подходящего возраста, но не это было главным критерием. В основном он собрал тех, кто мог быть ему полезен.
Генри украдкой посматривал на дочь. Она сидела, забравшись с ногами в кресло, и изучала его подарок – книжку с картинками. Малышке нравились маггловские сказки, и Генри, не очень-то жалующий все маггловское, безропотно потакал ее увлечению.
Милли явно чувствовала себя не в своей тарелке. Она то и дело оттягивала кружевной воротничок нарядной синей мантии – ее повседневная одежда была куда как удобнее. Девочка росла настоящим сорванцом: носилась по всему поместью, как вихрь, лазила по деревьям, постоянно набивала синяки и шишки. Эмили пыталась повлиять на своего супруга – нельзя позволять ребенку все, и уж точно нельзя наряжать девочку в мальчишескую одежду. Но что мог поделать Генри, если от одного застенчивого взгляда из-под светлой челки он был готов разрешить все, что угодно?
«Красавица», на его суровом лице появилась улыбка. «Как можно этого не видеть?»
Булстроуд только что имел не очень приятный разговор с Малфоем. Милли следовало пристроить, и он надеялся на помолвку с Драко. Однако Люциус, окинув небрежным взглядом маленькую мисс Булстроуд, заявил, что, к сожалению, она не подходит для того, чтобы составить достойную пару его сыну.
- Генри, - снисходительно улыбнувшись, ответил он возмущенному Булстроуду, --- уже сейчас видно, что Миллисента похожа на тебя как две капли воды. А ты никогда не был красавцем, друг мой.
- Миллисента очень милая девочка! - возразил Генри.
- Но не из тех, кто способен блистать. Кроме того, меня несколько беспокоит наличие сквиба в вашей семье пять поколений назад. И я уже подобрал невесту для сына, младшую Паркинсон. Да вот она, посмотри. Уже в таком раннем возрасте - леди.
Булстроуд задохнулся от возмущения, и тут ему на глаза попался Драко. Мальчик уронил что-то со стола себе на колени и ревел во весь голос.
- Значит, мы недостаточно хороши для тебя? Да моей девочке самой не нужен такой неженка! - хозяин дома резко развернулся и покинул гостя. После этой беседы первым порывом Генри Булстроуда было спустить мисс Паркинсон вместе с родителями с лестницы. Он как раз раздумывал, под каким предлогом затеять ссору, и наблюдал за дочкой, когда ее одиночество было нарушено.
+++
- Привет, я Панси, - услышала Миллисента, оторвалась от книги и обомлела. Перед ней стояла девочка, при взгляде на которую Миллисенте вспомнилась Белоснежка из ее книжек. Очень красивая: небольшого роста, темные волосы до плеч, темные глаза, ласковая улыбка и ямочки на щеках. Но главное – в ней было что-то, какое-то необъяснимое очарование, что-то, что лет через десять будет заставлять мальчиков, да и мужчин тоже, оглядываться ей вслед. Маленькая Миллисента, конечно, не смогла бы объяснить, о чем именно идет речь, но сразу поняла – у нее этого нет и никогда не будет.
- Что это? - не обращая внимания, что ей не ответили, прекрасное создание присело на подлокотник, а затем сползло в кресло, слегка потеснив смущенную мисс Булстроуд.
- Сказка магглов, «Красавица и чудовище», папа подарил. Хочешь, я расскажу тебе? - Миллисента с замиранием сердца ждала ответа. Она готова была сделать что угодно, лишь бы девочка задержалась и поговорила с ней.
Панси кивнула, и Миллисента начала свой рассказ.
+++
«Похоже, они подружились», удивился мистер Булстроуд. Ну что ж, так и быть, он не будет скандалить и выгонять Паркинсонов. «Это даже хорошо. У дочки совсем нет подруг, общение с маленькой Паркинсон пойдет ей на пользу».
Он оглядел девочек, сидящих в кресле: Панси, в белой мантии с оборочками и крохотных белых туфельках, изящная, подобно фейри, темные блестящие волосы уложены волосок к волоску, и уже сейчас ясно, что она вырастет красавицей; и Милли, слишком большая для своих пяти лет, неуклюжая и смущенная из-за непривычной одежды, челка небрежно спадает на лоб, прикрывая светло-голубые глаза. Они сидели очень близко, Миллисента что-то увлеченно рассказывала, тыкала пальцем в картинки в книге, и просто светилась от радости, если Панси улыбалась ей.
«Моя все равно лучше», упрямо подумал Генри и вернулся к гостям.
+++
Миллисента сидела под большим деревом на берегу ручья, который, то разливаясь чуть ли не до размеров реки, то змеясь тонкой струйкой между скалами на севере владений Булстроудов, пересекал все их поместье. Еле заметный ветер шевелил высохшую до состояния соломы траву на огромном лугу, раскачивал чуть живые синие васильки и бело-желтые ромашки, шелестел в кроне дерева – но был слишком слаб, чтобы остудить разгоряченное лицо Миллисенты. Над потрескавшейся землей стояло марево, жара парализовала мысли, и они текли медленно и вяло. Необычный для конца лета зной не располагал к размышлениям, все, о чем можно было думать – когда же, наконец, наступит вечерняя прохлада. Или же – надо бы дойти до ручья и окунуться. Девочка подумывала так и поступить, но одной купаться не хотелось. Ей вообще ничего не хотелось без Панси. Почему-то с другими девочками подружиться не получилось – они то смеялись над ней, то дразнили, находя для этого массу забавных, с их точки зрения, причин. Но вот Панси – совсем другая. Ей все равно, что Миллисента на голову выше всех других девочек, не такая ловкая, и что волосы у нее – как есть солома, по словам этой дуры Пэтти Деммингтон. С Панси намного интереснее и плавать, и летать на метле, и читать, и даже играть в куклы – хотя эту забаву Миллисента никогда не понимала. Иногда Миллисента думала, что самые счастливые моменты – это моменты ожидания, пока Панси придет. Предвкушение – вот сейчас я увижу, как она бежит ко мне через луг, поросший синими и бело-желтыми цветами, вот она улыбается, поправляет платье и волосы, вот «Привет, Миллисента»…
- Привет, Миллисента! - раздалось издалека. Панси шла к ней через луг, подобрав мантию, на голове – венок из ромашек.
- Я получила письмо из Хогвартса, - с довольным видом объявила она, подойдя к подруге.
- Иначе и быть не могло,- рассудительно ответила Миллисента. - Как думаешь, куда нас распределят?
- Слизерин, конечно,- Панси села рядом, - мои родители были на Слизерине, и дедушка с бабушкой тоже, и вся семья. А ты обязательно пойдешь со мной! - она капризно надула губы.
- Мы с папой уже учебники купили, и школьные мантии, и палочка у меня тоже есть … - хотела было похвастаться Миллисента, но Панси прервала ее:
- Учиться – только через несколько дней, не хочу говорить об этом. Давай займемся чем-нибудь еще.
- Может, полетаем?
Наверху было прохладнее, чем на земле, ветер бил в лицо, прогоняя вызванную жарой вялость. До поздней ночи они кружили над ручьем и лугом, то камнем падая вниз – чтобы остановится в полуметре от земли, то взмывая вверх, еще немного – и достанут до звезд. Панси сидела впереди Миллисенты, и та крепко прижимала ее к себе. Миллисента была счастлива.
+++

Их обеих действительно распределили на Слизерин. Миллисенте нравилось учиться – ведь они с Панси практически не разлучались. Садились рядом в Большом зале, на уроках, вместе делали домашнее задание, делили одну спальню. Драко Малфой, который сразу стал вести себя, будто бы он главный на факультете, раздражал. Тем более, что он то и дело отвлекал Панси от нее. А когда он, благодаря купленным отцом метлам, стал ловцом в команде Слизерина, в то время как Миллисенту, летающую гораздо лучше, проигнорировали, она окончательно поняла, что терпеть не может Драко Малфоя.
О том, что Драко и Панси помолвлены еще с детства, она знала, но ее мало волновал этот факт. Многие дети из хороших семей чуть ли не с рождения заключали помолвку. Вступить в брак – значило выполнить свой долг, последовать давнему порядку, только и всего. Любовь тут совершенно не обязательна. И как бы то ни было в будущем, сейчас Панси Драко не слишком интересовалась. Миллисента была уверена, что останется для нее самым близким и лучшим другом. Куда там какому-то мальчишке.
Чтобы сохранить это звание – «лучший друг Панси Паркинсон» - Миллисента была готова на все. Ее ужасно обижало, если Панси начинала интересоваться кем-то больше, чем ей. На втором курсе, во время урока Защиты у этого клоуна, Локонса, Миллисенте показалось, что Панси слишком заинтересованно смотрит на Грейнджер, гриффиндорскую грязнокровку. Опасения ее подтвердились, когда Панси выразила желание встать с ней в пару для отработки заклинаний. «Чем она лучше меня?!», про себя возмутилась Миллисента.
- А вы, мисс Грейнджер, встаньте напротив мисс Булстроуд, - услышала она голос своего декана, профессора Снейпа. Миллисента вздохнула с облегчением и бросила профессору благодарный взгляд.
- Спасибо, сэр. Огромное спасибо, - прошептала она. Неизвестно, каким образом, но Северус Снейп всегда знал, что творится в головах его подопечных.
Ярость на грязнокровку была столь велика, что довольно скоро их дуэль переросла в рукопашную. Благо, все были заняты наблюдением за дуэлью Малфоя и Поттера и не мешали. Миллисента, несомненно, одержала бы верх, у нее было преимущество в габаритах. Она без труда подмяла Грейнджер под себя и схватила ее за горло – так тебе, дрянь. К сожалению, их растащили.
+++
Годам к четырнадцати Миллисента выросла в высокую, крупную девушку. Она говорила легким баском, и в случае чего давала мальчишкам такие затрещины, что даже Винсент и Грегори побаивались с ней спорить. На факультете ее уважали за неплохой ум, но за глаза подсмеивались и звали уродиной. К этому времени Миллисента поняла две вещи: что байку про красоту души придумали уроды, и что с возрастом ее внешность уже не изменится к лучшему.
Одни и те же черты, которые не особенно портили отца, делали ее саму угрюмой и несимпатичной: чересчур густые и темные брови, тяжелый подбородок и эта проклятая часть тела, соединяющая голову с туловищем, из-за которой далекий предок получил прозвище Бычья шея, ставшее затем фамилией. Отец мог долго и часто хвалить ее за успехи в учебе, водить в семейную портретную галерею и рассказывать о славных предках, которым грубые черты лица и короткие шеи нисколько не помешали стать достойными членами магического сообщества и сильными магами. Генри мог сколько угодно хлопать ее по спине и говорить, что она «настоящая Булстроуд» – Миллисента знала, что нехороша собой, и не стремилась это исправить с помощью косметических ухищрений и подходящей одежды. Она не хотела показаться смешной. С чего бы уродине прихорашиваться?
Вот Панси совсем другое дело. Она всегда красива, даже с утра, еще не причесанная и в ночной сорочке. Неприятности переходного возраста были не властны над ней – прыщи, подростковая неуклюжесть, излишняя худоба или наоборот, полнота – все это обошло счастливицу стороной. Панси осталась хрупкой, как фарфоровая статуэтка, изящной и элегантной. Чем старше она становилась, тем больше напоминала Миллисенте сказочную принцессу. Подруги необычайно комично смотрелись вместе, до того они были разными. Но всякий, кто осмеливался шутить по этому поводу, свел весьма близкое знакомство с кулаками Миллисенты, а также несколькими неприятными проклятиями, поэтому шутники предпочитали держать язык за зубами.
Жизнь в школе была довольно насыщенной, но и открытие Тайной комнаты, и поимка в непосредственной близости от Хогвартса убийцы Сириуса Блэка, и даже Турнир Трех Волшебников не волновали Миллисенту. Она жила своей подругой, все остальное было лишь декорациями, в которых разыгрывала свою роль примадонна Панси. Турнир привлек внимание Миллисенты лишь потому, что Панси им интересовалась. Даже скорее не Турниром, а парнями из Дурмстранга. Миллисенту не беспокоил этот интерес – дурмстранговцы приедут и уедут, а она останется. Сама она тоже начала интересовалась мальчиками, но как-то слабо. Слегка заинтересованные взгляды мисс Булстроуд скользили от Майкла Корнера к Эдриану Пьюси, по пути останавливаясь на Тео Нотте, и - о ужас! – даже Гарри Поттере, и прочих брюнетах – чтобы снова вернуться к Панси. Иногда, но все чаще и чаще, к удивлению Миллисенты, ее внимание привлекал декан Слизерина, Северус Снейп.
Возможно, дело было в некоторой общности типов, одной и той же цветовой гамме: и у него, и у нее – темные глаза и волосы, очень белая кожа, и именно это сочетание заставляло сердце Миллисенты биться быстрее. Но на декана она скорее смотрела, как ценитель – на произведение искусства: признавая несомненные достоинства и получая чисто эстетическое удовольствие. К тому же Снейпа она немного побаивалась. С Панси же все было не так: ее хотелось защищать и опекать, достать Луну с неба, если попросит. Миллисента, со всеми другими упрямая и непреклонная, с подругой вела себя совершенно иначе. Не признающая авторитетов и не любящая подчинятся, она послушно, более того, с удовольствием делала за Панси домашние задания по Зельям или Чарам, бегала на кухню за ее любимыми пирожными и выполняла миллион других мелких поручений. Как пошутил один гриффиндорский первокурсник, «если Паркинсон скажет – «Прыгай!», Булстроуд спросит – «Как высоко?»». Неделя в больничном крыле надолго отбила у него охоту шутить, но он был прав. Панси могла назвать белое черным, и Миллисента согласилась бы. В том числе, Панси использовала свое влияние, чтобы оградить Драко от нападок Миллисенты. Та жалела, что в прошлом году Малфоя не искалечил гиппогриф, и с удовольствием завершила бы начатое им, пойдя намного дальше сломанной руки.
Хотя Драко на четвертом курсе и так был почти сносным, а уж за увеличенные зубы грязнокровки Грейнджер Миллисента готова была забыть о том, что из-за Малфоя потеряла место в команде. Наблюдая, как пары собираются на Святочный бал (самой Миллисенте партнера не досталось), она готова была кричать во все горло от переполняющего ее восторга при виде Панси в чудесной светло-розовой мантии, входящей под руку с Драко: «Смотрите все, это моя подруга! Моя лучшая подруга! Разве она не самая красивая?»
А когда стоящие неподалеку в ожидании своих девушек Поттер и Уизли чересчур долго пялились на нее, Миллисента прошла мимо и, как бы случайно, от души наступила на ногу одному и сильно ткнула под ребра локтем другого. Может быть, и кошке разрешено смотреть на короля, но не гриффиндорскому отребью – на слизеринскую принцессу.
Турнир закончился более чем неожиданно, а дома ждал еще один сюрприз. Отец, осунувшийся и небритый, прямо в дверях объявил ей:
- Темный Лорд вернулся.
+++
Полная опасностей двойная жизнь, которую теперь вел Генри Булстроуд, очень сблизила его с дочерью. К концу каникул девушка прекрасно ориентировалась во всех делах отца, и морально была готова «позаботиться о матери, если я когда-нибудь не вернусь». За эти каникулы она как будто стала старше на несколько лет. Лучшей подругой и светом в окошке для нее по-прежнему оставалась Панси, которой удалось сохранить детскую беззаботность. Или же, у Панси просто были другие приоритеты – наряды и мальчики.
Нельзя сказать однозначно, что Миллисента совсем не разделяла последнего интереса. Но она реально смотрела на вещи: ответная симпатия более-менее приличного парня девушке не светила, а Крэбб или Гойл были не нужны ей самой. Она не имела ничего против них, более того, с Грегори у них образовалось нечто похожее на дружбу – Миллисента подтягивала его по многим предметам – но представить, что они ходят под ручку, как парочка, или, не дай Мерлин, целуются, она просто не могла. Она также продолжала лелеять недостижимые мечты о Мастере Зелий, но душила их в зародыше, потому что испытывать привязанность к кому-то другому – значило предать лучшую подругу.
В новом учебном году Панси и Драко назначили старостами, и они проводили вместе намного больше времени, чем в прошлые годы. Раньше будущие муж и жена относились друг к другу ровно, теперь же, как казалось Миллисенте, их отношения стали теплее, и ей это не нравилось. Каждый раз, когда она видела их идущими под руку в коридоре, или гуляющими в Хогсмиде, Миллисенту настигало неприятное ощущение: обиды, собственной ненужности, злости, и желания хорошим ударом стереть с лица Драко его мерзкую улыбочку. Девушка наивно рассудила, что, должно быть, завидует подруге, которая мало того, что сказочно красива и уже помолвлена, так ей еще и есть с кем сходить в кафе мадам Паддифут - излюбленное место парочек. Сделав вывод, она решила действовать, не откладывая это в долгий ящик, пересилила свое неприятие, и в следующие выходные пригласила в Хогсмид Грега.
Эта прогулка разительно отличалась от их с Панси походов в волшебную деревню. Грегори заплатил за леденцы Берти Боттс в «Сладком королевстве», и в кафе тоже. Миллисента привыкла, что это делает она. Обычно после прогулки ее кошелек был абсолютно пустым – они с Панси не пропускали ни одной лавочки, и если той что-нибудь нравилось, почему бы не порадовать ее? Они же подруги.
Гойл без единого слова, но настойчиво забрал у нее пакет с покупками, и таскал его весь день в кармане – а это всегда была прерогатива Миллисенты. Ну в самом деле, не Панси же, самой красивой девочке в школе, носить свою поклажу, даже если она уменьшена до размеров спичечного коробка?
Панси болтала без умолку, Миллисенте нравилось слушать ее голос, иногда вставить «Да, конечно, ты права» - Грег большую часть времени молчал и посматривал на Миллисенту исподлобья, отводя глаза, как только их взгляды встречались.
И, разумеется, на хорошенькое личико и стройную фигурку Панси смотреть было куда приятнее, чем на массивного, чуть сутулившегося, будто бы он стесняется своей массивности, Грегори.
Когда они сидели в кафе, и Гойл взял Булстроуд за руку, ее неприятно поразил факт – маленькая ладонь Панси совсем иначе, лучше и естественнее, ощущалась в руке. Миллисента не знала, как дошло до того, что они с Грегори начали целоваться, сидя за столиком. Он что-то говорил: никто не смотрит, все сюда за этим ходят, и вообще, она ему нравится – она не слушала. Девушка не стала возражать, потому что, в конце концов, весь курс давно разбился на пары, все это делают, прямо сейчас, вокруг них. Так почему бы не попробовать? Судя по рассказам, должно быть здорово.
Здорово не было. Было мокро и скользко.
«Будто держишь во рту устрицу», хмыкнула про себя Миллисента. Она со всей своей деликатностью (которой у нее было, увы, не очень много) разорвала контакт, сослалась на усталость и заявила, что уходит. По Грегу не было понятно, расстроен он или нет. Он молча поднялся и проводил ее до школы. Больше она с ним не гуляла.
Не считая личных обстоятельств, год и так был трудным из-за грядущих СОВ. Впрочем, правление Амбридж принесло и светлые моменты. Миллисенте, вместе с Панси вступившей в Инспекционную дружину, очень нравилось третировать гриффиндорцев (в особенности Грейнджер), нравилось издеваться над новым гриффиндорским вратарем, а еще больше придумывать разные гадости про Поттера. Мало ли, что она знала, можно сказать, из первых рук, что Поттер совершенно прав насчет возрождения Темного Лорда – все равно приятно.
Год прошел, Амбридж ушла из школы, о возрождении Лорда стало известно уже всем, и Поттера перестали считать психом, изменилось абсолютно все – кроме того, что Миллисента по-прежнему не могла разобраться, что за чувство настигает ее каждый раз, когда она видит обоих старост Слизерина вместе.
Напоследок, уже в Хогвартс-экспрессе, судьба преподнесла ей подарок, благодаря которому она вернулась домой, несмотря ни на что, в хорошем настроении.
Она ехала в одном купе с Панси, как всегда. Подруга, еще когда поезд подъезжал к платформе 9 ¾, заметила ожидающих ее родителей, в спешке засобиралась и, чмокнув Миллисенту в щеку, пообещав писать и заезжать в гости, вихрем выбежала из купе. Миллисента же, когда поезд окончательно остановился, отправилась на поиски Грегори – она хотела обсудить с ним задание на лето. Одному бедному увальню точно не справится.
Миллисента шла по тамбуру, недоумевая, куда же он подевался, когда из-за ближайшей двери послышался странный сдавленный звук. Девушка рывком открыла ее, направила палочку на невидимую пока угрозу – и ее чуть не стошнило от отвращения. На полу в луже коричневой жижи лежало нечто, похожее на огромного слизняка в слизеринской форме. Там, где у существа предполагалась шея, ее обвивал шарф в серо-зеленую полоску. Тот самый, который Миллисента подарила Грегори на прошлое Рождество.
- Чтоб их горгулья разорвала, чертовых гриффов! - выругалась слизеринка. Сомнений в том, кто именно это сделал, у нее не возникло.
От первого «Фините Инкантатем» слизняк перестал истекать жижей, от второго приобрел человеческие очертания, и только с седьмого раза превратился в Грега.
- Спасибо, - Гойл схватился за протянутую руку и встал, чуть не опрокинув обоих. – Это был Поттер и его прихвостни, их было больше нас! - почему-то смутился он. Щеки Грегори по окраске могли сейчас соперничать со свеклой.
На багажной полке обнаружилось еще два слизнякоподобных создания, и общими усилиями Миллисента и Грегори вернули человеческое обличье Винсенту.
- Поможешь с Малфоем? – попросил тот, едва снова смог говорить.
- Я тороплюсь, отец наверняка уже ищет меня по всему вокзалу. Разбирайтесь со своим хозяином сами, -отрезала она и быстро вышла из купе, пряча злорадную улыбку. В таком виде Драко нравился ей гораздо больше. Жаль, что Панси не видит его сейчас.
Даже то, что этим летом Панси больше бывала в поместье Малфоев, чем у них, не обеспокоило Миллисенту. Ведь это так естественно – хотеть узнать поближе привычки семьи, частью которой собираешься стать. Да и бедной миссис Малфой нужно было утешение. А кто должен его обеспечить, как не будущая родственница?
+++
В конце каникул между пятым и шестым курсом Панси как-то гостила у Булстроудов. Миллисента еще с начала лета заметила, что в присутствии подруги ей овладевает какое-то непонятное смутное беспокойство, но раньше оно никогда не было таким интенсивным, как сейчас. Любой пустяк: показавшаяся из-под мантии лямка бюстгальтера, пожатие руки, даже запах духов Панси мгновенно вызывал вихрь смутных, но совершенно точно не совсем приличных образов и ассоциаций. Ее это немного пугало. Что хуже всего, недостатка в смущающих прикосновениях не было. Девочки целовались при встрече и на прощание, ходили под руку, Панси могла в шутку взъерошить ей волосы, обнять, они спали в одной комнате и даже в одной кровати, когда гостили друг у друга. Но ведь все так делают, что тут особенного?
«Просто она очень красивая. Красивых все любят и восхищаются ими, вот и я тоже восхищаюсь. Поэтому мне и нравится на нее смотреть», успокаивала себя Миллисента. В глубине души она, конечно, понимала, что этим не объяснишь ни сбившее дыхание, когда Панси берет ее за руку, ни внезапный румянец, если она случайно попадается ей на глаза полуодетой.
В один из жарких июльских дней они бездельничали на берегу ручья под большим деревом, в их с детства любимом месте. Миллисента подумывала о том, чтобы перебраться с луга в сад, а лучше в мамин розарий. Там, благодаря многочисленным чарам, было намного свежее, и то тут, то там из под земли били маленькие фонтанчики. Можно было бы, с риском для жизни (да и мама не оценила бы подобный порыв), нарвать любимых роз Панси – роз Морганы, у которых желтые лепестки с красными кончиками. Но из-за зноя было лень двигаться, кроме того, подругу разморило, и она не хотела никуда идти.
Панси лежала на боку на клетчатом пледе, подперев рукой голову, и лениво переворачивала страницы «Ведьмополитена»; короткая летняя светло-оранжевая мантия сползла, открывая плечо. Миллисента сидела рядом на траве. Она тоже намеревалась почитать, даже захватила с собой приключенческий роман, но смотреть на Панси было гораздо интереснее.
Солнечный лучик, которому чудом удалось пробраться через густую крону, пробежался по волосам Панси и запутался в них, они на секунду вспыхнули темной медью. Почему-то все и всегда считали ее брюнеткой, но Миллисента знала, что на самом деле волосы у Панси очень-очень темного каштанового оттенка. Просто нужно уметь увидеть. Нежно-алые губы сложились в очаровательную гримаску, Панси недовольно поежилась и поджала ногу – от тонкой щиколотки к колену ползла божья коровка, как заметила Миллисента. Она осторожно сняла насекомое и отбросила в сторону, стараясь не особенно задумываться над тем, какая гладкая у Панси кожа.
Миллисента могла бы целый день сидеть и наблюдать. Маленькие пальчики переворачивают страницы; хмурятся тонкие брови, когда Панси задумывается; вот она откладывает журнал, переворачивается на спину, потягивается – под натянутой мантией обрисовывается небольшая аккуратная грудь, кажется, соски вот-вот проткнут ткань. Мисс Булстроуд знала, что неприлично так пялиться, но ничего не могла поделать.
- Мне скучно, - недовольно протянула Панси.
Миллисента принялась лихорадочно соображать, чем же развлечь подругу, и прежде чем она успела что-то сказать, Панси начала раздеваться.
- Сегодня жарко, хочу поплавать. Тут ведь не очень глубоко?
Она смогла только молча кивнуть. Панси тем временем, стянув через голову мантию и откинув ее в сторону, разделась полностью.
Миллисента и раньше видела Панси голой, но теперь ее подруга больше не была ребенком. От ребенка в ней осталось только то невинное бесстыдство, с которым она избавилась от одежды. Одну долгую секунду перед тем, как войти в воду, она стояла напротив оторопевшей Миллисенты, освещенная лучами полуденного солнца – само воплощение красоты.
Булстроуд показалось, что она умирает. Сердце зачастило и рвалось из груди, кровь стучала в висках, вспотели ладони.
«Какая ты красивая…», только и мог отреагировать мутнеющий разум. А глаза жадно рассматривали хрупкую фигурку, память отмечала и прятала в самом тайном, недоступном даже для легилемента уголке крохотную родинку над правой грудью, изгиб тонкой талии, плавную линию бедер и выбритый лобок, и десятки других деталей.
Она была ослеплена белизной нежной кожи, ускользающими медными всполохами в обманчиво-черных волосах, ярким кармином маленьких острых сосков – такого же цвета, как губы Панси, и такие же влекущие. Миллисента старалась, но не могла оторвать глаз от ее груди, не могла выкинуть из головы мысль, каково было бы протянуть к ней руку и почувствовать, как наполняется ладонь. Миллисента в это растянувшееся мгновение осознала окончательно, что ее восхищение красивой подругой далеко от невинного любования. Она вовсе не хочет иметь такое тело, как у Панси – она хочет саму Панси.
++
Шестой курс стал кошмаром. Не то, чтобы Миллисенту так испугала любовь к другой девушке – в волшебном мире к сексуальным меньшинствам относились вполне толерантно – скорее, ей было непросто принять тот факт, что предмет ее грез именно Панси. Миллисента полагала, что было бы лучше, если бы ее чувства к однокласснице так и остались загадкой. Но загадка разгадана, и что, горгулья раздери, делать с такой отгадкой? Признаться? Пойти ва-банк, рискнуть дружбой ради любви? Даже если Панси и нравились бы девушки, зачем ей неловкая и несимпатичная Миллисента? Панси ведь такая красивая и популярная – она может выбрать любого или любую. У Миллисенты не было ответов на эти вопросы.
Первый же день шестого учебного года вовлек Миллисенту в состояние тревожной подозрительности. Когда Панси, вместо того, чтобы, как обычно, ехать вместе в ней, ушла в купе к Драко, Миллисента ощутила сильнейшую досаду, обиду и что-то еще, что она до сих пор не чувствовала, по крайней мере, не с такой силой.
Повинуясь неизвестно откуда взявшему порыву, она пошла к их купе - и мельком увидела в приоткрытую дверь, как Драко положил Панси голову на колени, а та гладит его прилизанные белесые волосы с таким видом, словно другие девочки только и мечтали бы оказаться на ее месте. У Миллисенты перехватило дыхание, она сжала кулаки. Ее в мгновение ока захватило странное гадкое чувство, желание оторвать Малфою голову и использовать ее, как квоффл. Внутри нее как будто возникло жаждущее крови чудовище, и оно рвалось наружу – убить, искалечить, разорвать на куски. Но... нельзя. Если она что-то сделает с Драко, Панси это не понравится.
Панси, Панси, Панси... Панси никогда не смотрела так на нее. Мерлин, как же больно...
Миллисента бросилась прочь по коридору, чтобы никто не видел слез Железной Булстроуд.
Пребывание в Хогвартсе превратилось в пытку. Панси продолжала вести себя так же, как раньше. Она нежничала с Миллисентой, не стеснялась при ней переодеваться, могла прийти среди ночи в ее кровать – иногда ей снились страшные сны. Красавица не замечала ни бегающего взгляда, ни вспыхнувших румянцем скул, ни того, что Миллисента будто ненадолго окаменевала от прикосновений – а та сходила с ума и молилась про себя Мерлину, чтобы помог ей ничем себя не выдать.
Находится рядом, смотреть, прикасаться – и постоянно держать себя в руках, чтобы, не дай Мерлин, не обидеть случайно, не раскрыться. Знать, что подруге нравится другой, и что у другого намного больше шансов – но не сметь ничего сделать. Мучительно хотеть рассказать все, признаться ей – и молчать, боясь лишиться дружбы. Иногда Миллисента почти набиралась храбрости, тем более что Панси вела себя с ней более чем вольно. На какие-то доли секунды ей казалось, что кокетливая просьба помочь оценить, какие трусики лучше смотрятся, или поцелуй в щеку – «спасибо, что помогла с Зельями, что бы я без тебя делала», или тихий шепот среди ночи: «Можно лечь с тобой? Снова плохой сон» - что все это не имеет отношения к дружбе. Но Булстроуд мыслила слишком трезво, чтобы питать подобные надежды. Тем более, Драко от Панси доставалось намного больше знаков внимания.
Малфой-младший во время летних каникул, как рассказал Миллисенте папа, удостоился наивысшей чести – получил Метку. Он вел себя очень таинственно, постоянно говорил намеками о каком-то важном деле, исчезал и, что самое непонятное – перестал ладить со Снейпом. Крэбб и Гойл тоже вели себя странно. Панси не знала, что именно Драко должен сделать, но восхищалась им. Что ж, раз Панси это нравится...
«Я превзойду его. Я буду самой лучшей. Я все для тебя сделаю, Панси».
Миллисенте потребовалось много времени, чтобы принять решение. Но, единожды решив, отступать она была не намерена.
+++
- Я знала ее…- всхлипнула Железная Булстроуд, – хорошо знала. Пэтти всегда за обедом садилась так, чтобы ей было видно Блейза, он ей нравился, дурочке. У нее еще была такая дурацкая сумка через плечо, расшитая желтыми и красными цветами, и она так смешно смущалась, когда Блейз проходил мимо… Она дразнила меня, смеялась над моими волосами. Теперь она никогда не сядет на свое место, не будет меня задирать, ее нет, я ее убила… - Миллисенту одолел очередной приступ рыданий. – Но я выполняла приказ! Ведь предатели крови даже хуже магглов, мы должны избавляться от недостойных. Почему же мне так плохо…
Девушка трясущимися руками поднесла ко рту чашку с успокаивающим зельем - зубы заклацали о край, и лекарство пролилось на мантию. Была уже почти полночь, ученица находилась в кабинете своего декана и никак не могла успокоиться. Она не знала, как так получилось, что, придя к нему попросить зелье «Сна без сновидений», она не смогла больше молчать, и рассказала все подробности своего Посвящения. Да и кому еще, если не ему? Не отцу же, после того, как она себя повела.
Миллисента вспомнила рождественский вечер. Вот она откладывает в сторону нераспакованный подарок и уверенно (один Мерлин знает, чего ей стоила эта уверенность) говорит папе:
- Представь меня Ему. Я знаю, что ты можешь. Это будет лучшим подарком.
- О чем ты, девочка? – нахмурился тот.
- Я хочу служить Темному Лорду, как и ты. Хочу принять Метку, - Миллисента прилагала огромные усилия, чтобы в последний момент не обратить все в шутку. Уж очень страшным стало любимое лицо.
- Не говори ерунды. Война – это мужское дело, обойдемся без тебя.
- Я хочу бороться за то, во что верю, рядом с тобой. Я хочу, чтобы ты мной гордился.
Миллисенте приходилось и раньше видеть отца в ярости, но в первый раз эта ярость была направлена на нее. Он вскочил из-за стола, не обращая внимания на жалобно звякнувшие бокалы и испуганный вскрик жены. Отец нависал над Миллисентой, перегнувшись через стол: сжатые кулаки, тяжелый, злой взгляд исподлобья, налившиеся кровью глаза – ни дать ни взять бык на корриде, собирающийся поднять тореадора на рога.
- Дура! Ты не должна что-то делать, чтобы я тобой гордился!
Девушке стало жутко, но она поднялась и встала напротив, неосознанно копируя отцовскую позу. Они стояли друг напротив друга – кто кого – и в ответ Генри получил такой же яростно-упрямый взгляд:
- Отведи меня к Нему, если ты меня любишь. Пожалуйста, папа.
В школу она вернулась с перевязанной рукой.
- Ничего серьезного, квиддичная травма, - как объяснила она Макгонагалл. А вот Снейп явно не поверил.
С тех пор заснуть она могла только с зельем. Стоило закрыть глаза, как она снова и снова видела Пэтти Деммингтон, умирающую от ее «Авады». Когда запас привезенного из дома зелья подошел к концу, Миллисенте ничего не оставалось, как попросить его у Снейпа. Ну не в больничное же крыло обращаться, в самом деле?
Снейп не задавал ненужных вопросов, ему как будто хватило одного вида забинтованной руки, чтобы все понять. Он не настаивал на откровенности, не лез в душу – но как-то так получилось, что Миллисента не выдержала. Ей надо было рассказать кому-то, невозможно было и дальше сдерживаться. В результате они вместе находились сейчас у него в кабинете, и он придерживал чашку в ее трясущихся руках, помогая выпить зелье.
- Вам известно, что, настаивая на аудиенции и принятии Метки, вы позволили себе неслыханную дерзость? – спросил он Миллисенту. Та кивнула, всхлипнув.
- Темный Лорд сам выбирает, кто достоин этого, а кто нет. Вы нарушили правила, мисс Булстроуд. Именно поэтому ваше Посвящение было более тяжелым, чем обычно, - он вытащил из безвольных пальцев пустую чашку и отлевитировал ее прочь, затем извлек из кармана и протянул Миллисенте еще один носовой платок. – Вы разгневали Темного Лорда. В случае провала его наказание затронуло бы не только вас, но также и ваших близких. Вы бы хотели этого?
Миллисента отчаянно замотала головой.
- Другого выхода не было. Вы сделали то, что должны были сделать. То, что было необходимо.
- Необходимо, - тихо повторила Миллисента. Слезы постепенно высыхали, девушка успокаивалась. – Я все сделала правильно, но почему я чувствую, что это не так?
- Потому что убить человека... сложно, – глухо ответил Снейп, и ученице показалось, что учитель собирается сказать ей что-то. Но он промолчал. – Время позднее, отправляйтесь в вашу спальню.
- Да, - она поднялась и одернула мантию. – Спасибо, сэр. Вы мне очень помогли.
Она уже подошла к двери, когда услышала вслед:
- Не корите себя. И если вам понадобится зелье сна без сновидений, или что-нибудь еще, вы знаете, где меня найти.
+++
Она шла бесконечными темными коридорами. Вместо мантии тело облегало длинное, до пят, одеяние из грубого неотбеленного холста – такое она одевала на Посвящение. Кое-где на стенах висели факелы; то вдали, то совсем близко слышалось «кап-кап» - вода капала с осклизлых стен; и маленькие тени метались в полумраке от стены к стене – крысы. Миллисента не знала, как она оказалась здесь и что она ищет, но ее будто что-то толкало изнутри: «вперед, вперед!». Один из ходов привел ее в круглый маленький зал. На полу была начерчена пентаграмма, в концах ее лучей стояло по зажженному светильнику. В середине пентаграммы безучастно стояла Панси, в таком же белом балахоне. Миллисенту будто хлыстом ударило: «Нет! Как же так? С Панси нельзя этого делать, она ведь такая слабенькая, нежная! Неужели нельзя освободить ее от испытаний?»
Миллисента отчетливо помнила собственные испытания. В силу того, что она осмелилась настоять на том, чтобы быть принятой в Упивающиеся смертью, ей пришлось тяжелее обычных новобранцев.
Она достойно вынесла испытание болью, когда старшие Упивающиеся друг за другом жгли, резали и накладывали на нее «Круциатус». Испытание стыдом, когда Повелитель заклинанием сорвал с нее одежду, а затем взломал и выставил на всеобщее обозрение некоторые ее самые сокровенные мысли и переживания, без всякой осторожности препарируя сознание, она тоже выдержала. Хвала Мерлину, каким-то невероятным образом Темный лорд – а с ним и все присутствующие – приняли любовь к Панси за преклонение некрасивой девушки перед красивой. Последнее испытание – участие в карательной экспедиции под присмотром Беллатрикс Лестранж, и «Авада» для дочери предателей крови Пэтти Деммингтон.
И, наконец, когда она, обессиленная, опустилась на колени и протянула руку – резкая, нечеловеческая боль в предплечье.
Неужели Панси предстоит вынести что-то подобное? Что бы он не готовил ей, этого нельзя было допустить. Она схватила неподвижную подругу за руку и поволокла за собой. По углам зашевелились черные тени, они пытались их схватить, но Миллисента только прибавила скорости, сбив по дороге одну – под капюшоном мелькнули светлые волосы.
Она бежала, как ненормальная, и вот в конце длинного коридора показался свет. Миллисента точно знала – туда теням нельзя. Они с Панси оказались в просторной комнате. Свет проникал в нее из узких окошек-бойниц под потолком, туда, вверх, вела лестница. Панси все так же безучастно стояла рядом. Она запыхалась от быстрого бега, щеки разрумянились, губы были приоткрыты. Миллисента поняла – она испытывает непреодолимое желание поцеловать свою подругу, и не собирается с этим желанием бороться.
Она слишком давно этого хотела, поэтому поцелуй не получился ни ласковым, ни осторожным, как бы она предпочла. Скорее, он был жадным, требовательным и голодным. Она буквально атаковала ее губы своими, руки нетерпеливо ощупывали Панси, пытаясь пробраться под закрытую длинную хламиду, готовые в любой момент подавить сопротивление, буде оно возникнет. Только вот сопротивления не было. Панси не оттолкнула ее, но и не ответила. Она осталась недвижима, как кукла или манекен.
Испугавшись, Миллисента тряхнула ее за плечи, похлопала по щекам, но глаза красавицы был пусты. Она производила впечатление живого трупа, зомби. Неожиданно свет в комнате померк, только сверху, на лестнице, горели факелы. Снова по углам зашевелились тени в капюшонах. Миллисента знала – нужно уйти по лестнице, там свет и безопасность, но Панси упрямо не хотела двигаться. Еще немного, и тени окружат ее.
И тут Миллисента проснулась.
- О, Мерлин, - она со стоном откинулась на подушки. Сны стали настоящим проклятием, что эротические, что кошмарные, они мучили ее. Девушка грустно усмехнулась – теперь она даже не может помочь Панси, успокоить ее после страшных снов. Тоже мне лучшая подруга, раз не годится даже на такую малость.
Но время не стояло на месте, жалеть себя было некогда. Миллисента рывком поднялась с кровати и пошла в ванную комнату – под ежедневный ледяной душ.
+++
- И как это было? – синие глаза Сью Эллен восхищенно горели.
- Проще простого. Сосредоточилась, направила на нее всю свою ненависть, «Авада Кедавра!» и готово, - небрежно ответила Миллисента. – Ее мамаша-предательница валялась у меня в ногах и умоляла о пощаде для дочурки, - она усмехнулась, стараясь выглядеть как можно циничнее, и немного повысила голос – Панси вышла в гостиную из спальни девочек. – Но во мне нет жалости к выродкам.
А то, что она не может заснуть без зелья, и не было и дня, чтобы Миллисента не вспоминала искаженное страхом лицо Пэтти, никого не касается.
- Мисс Булстроуд, наша новая знаменитость, - с улыбкой протянула Панси и, проходя мимо, потрепала ее по плечу. – Гордость и краса факультета, для нас честь учиться вместе с тобой, и все такое прочее. – Она придирчиво осмотрела себя в карманное зеркальце и направилась к выходу:
- Мы с Драко будем в библиотеке. Поторопись с моей Защитой, хорошо? Увидимся позже.
Миллисента проводила ее грустным взглядом, и поэтому не сразу отреагировала на щебетание Сью Эллен.
- Миллисента... - с безграничным обожанием вымолвила та. – Ты такая классная. Я бы не смогла заавадить. Неужели тебе не было страшно?
- Что? А, нет, ни капли, - пришла в себя Миллисента. – Я готова пройти любые испытания, чтобы маги наконец заняли предназначенное им по рождению место. Нам суждено властвовать над магглами, а не прятаться от них. И если для достижения цели надо избавиться от предателей крови и грязнокровок, значит, так тому и быть.
- А Метка... это больно? – прошептала Сью Эллен, придвигаясь поближе.
Ее темно-золотые волосы источали приторный цветочный аромат, совершенно не похожий на изысканные духи Панси и, на вкус Миллисенты, чересчур плебейский.
- Да не больнее «Круциатуса», - ответила Миллисента, сожалея, что на диване уже некуда отодвигаться.
- Можно посмотреть? – еле слышно выдохнула блондинка.
На ее лице появился почти религиозный экстаз, когда Булстроуд закатала рукав и протянула ей руку. Тонкие холеные пальцы с безупречным маникюром благоговейно погладили рисунок, обвели контур черепа и змеи.
- Какая красивая, - смотря прямо в глаза Миллисенте, чуть ли не простонала Сью. А Миллисента с запозданием поняла, что они одни в гостиной, и сидят слишком близко, и Сью Эллен прижимается к ней так, что Миллисента более чем отчетливо ощущает ее грудь – крепкую, и не самого маленького размера. Если бы Миллисента хотела от Сью того же, что и от Панси, она бы получила это без труда – и не сходя с места. Не то, чтобы она совсем не думала об этом - но вот от раболепного восторга в синих глазах становилось противно.
- Извини, Элли, мне надо делать задание по Защите, - она решительно освободила запястье и застегнула рукав. – Ты ведь куда-то собиралась – в совятню письмо отправить, кажется?
- Да, как скажешь, Миллисента, - все с тем же тупым обожанием ответила Сью. – Я ведь все понимаю, Темные искусства... ой, извини, Защита от Темных Искусств – это очень важно, теперь ты должна владеть ей на порядок лучше! – она подмигнула. – Не буду мешать. Но если тебе что понадобится, что угодно, я буду рада помочь.
Эллен наконец-то встала с дивана и, покачивая бедрами, как проститутка из Лютого, направилась к выходу. Миллисента вздохнула с облегчением. День у нее выдался не из легких, и Сью Эллен Яксли была достойным его завершением.
Утром Миллисента наткнулась на Панси, когда пришла принять душ. Та уже вылезла из ванны и стояла перед зеркалом, обнаженная.
- А, Миллисента, доброе утро. Помоги-ка мне, а то я не достаю – она протянула ей бутылочку, молочко для тела.
«Господи, за что ты меня так ненавидишь?!», мысленно воскликнула Миллисента. Она послушно втирала молочко, ей безумно нравилось дотрагиваться до бархатистой, белой как снег кожи, и одновременно она до смерти боялась, что одно неверное, чересчур интимное прикосновение, или невольная дрожь ее выдаст. Было странно видеть, как собственные широкие загорелые ладони скользят по хрупким плечам и нежной девичьей спине. Не в первый раз стало стыдно за свою слишком крупную стать и грубые руки. Такая, как она, разве достойна прикоснуться к подобной красоте? Разве что обожать издали.
Эти картины преследовали Миллисенту весь день, не давая сосредоточится на уроках. Она не справилась ни с одним заклинание на Защите, и отработку не получила только потому, что Снейп был слишком занят, высмеивая Поттера. После занятий она, как всегда по пятницам, устроилась с Грегом и Винсентом в гостиной – Гойлу нужно было помочь по Трансфигурации и Истории магии. Все шло как обычно, как в любую пятницу в этом году, год, или три года назад: она объясняет, Грегори слушает, Винс в дальнем углу гостиной читает комиксы. Только рука Гойла на ее бедре не вписывалась в план занятий. Миллисента даже не сразу поняла, откуда ветер дует, уж слишком невероятно было видеть подобное поведение у Грегори Гойла. Лишь когда он сдвинул ладонь повыше, она пришла в себя и отреагировала:
- Не надо. Я этого не люблю, - не повышая голоса и не поднимая глаз от учебника, сказала девушка.
- Да ты не подумай, я ничего плохого не хочу, - возразил парень, лицо которого быстро приобретало багровый окрас. – Может, я серьезно.
- Я тоже серьезно сломаю тебе руку, если ты ее не уберешь, - тем же ровным тоном предупредила Миллисента. И когда Грегори замешкался, она действительно вывернула ее немного.
- Успокоился? – сдавленное пыхтение, должно быть, обозначало «да». – Хорошо. Продолжим заниматься?
Гойл был паинькой до конца занятий, но в остальном поведение Миллисенты вызвало совсем не тот эффект, которого она добивалась. Казалось бы, грубость должна была его оттолкнуть и дать понять, что в качестве ухажера Грегори для Миллисенты не желанен. Однако, через пару часов, случайно наткнувшись на неразлучных друзей недалеко от совятни, она услышала, как Гойл говорит Крэббу, что Миллисента «девушка что надо, и себя соблюдает, не то что липучка Элли». Ну только этого не хватало!
Кроме того, ей не давало покоя странное письмо отца, полученное утром.

«Здравствуй, принцесса.
Обещай мне, что не будешь завтра покидать спальни после отбоя. Твои друзья уже предупреждены. Я не могу сказать тебе больше, пожалуйста, не упрямься и просто сделай, как я говорю. Не высовывайся и не лезь геройствовать. Ладно сынок Люциуса – они конченые люди, но ты должна пересидеть это время в спальне, и именно так ты и поступишь! Очень скоро все изменится, и все будет хорошо. Я люблю тебя.
Папа».

«Что-то затевается в школе, и Малфой знает, что именно», подумала она. И как будто по заказу, рядом раздался знакомый голос, манерно растягивающий слова:
- Винс, Грег, где вы пропадаете? Вы мне понадобитесь через полчаса. Встречаемся, вы знаете где.
Миллисента подождала, пока Драко пройдет мимо нее, и пошла за ним. Когда они оказались в безлюдном коридоре, она в три шага перегнала его и загородила Малфою дорогу:
- Надо поговорить.
- О чем нам говорить? – презрительно протянул он и попытался обойти ее, но Миллисента пресекла его маневры, оттесняя Драко к стене, в угол потемнее.
- Я хочу знать, куда ты все время пропадаешь, и почему Винс и Грег такие странные.
- Тебя это не касается, - Драко занервничал, когда его лопатки коснулись стены. Только сейчас Миллисента заметила, насколько плохо он выглядит. Бледный до серости, под глазами круги, и сами глаза затравленные.
- Очень даже касается. Отец написал мне: по-видимому, что-то затевается в Хогвартсе, и ты знаешь, что.
- Не лезь в это дело, Булстроуд. Темный Лорд поручил мне важное задание, и когда я его выполню, то стану одним из первых при нем. Тебе такая честь и не снилась. Что там писал твой отец, сидеть тихо и не высовываться? Вот и не высовывайся, и не примазывайся к моей славе. Когда я выполню задание...
- Похоже, не очень-то ладится с выполнением, а? – разозлилась Миллисента. - Кишка тонка, как и у всей вашей семейки.
- Замолчи! – лицо Малфоя перекосило, глаза стали почти белыми от злости, он потянулся к карману за палочкой.
- Сам замолчи! – времени вытащить собственную палочку не было, поэтому она просто перехватила его руку, изо всех сил сжала ее, да так, что Малфой скривился и застонал. Волшебная палочка Драко покатилась по полу.
- Это Панси можешь рассказывать о своем героическом задании, а не мне. По-моему, ты облажался. Ты слишком слабый, чтобы справится. Ручки боишься запачкать, - с каждым словом Миллисентой все больше овладевала ярость.
- Да кто ты такая, чтобы так говорить со мной?!
- Я, в отличие от тебя, ношу Метку заслуженно - ответила она. Миллисента отпустила Драко, он был достаточно деморализован и не опасен, без палочки. - Я справилась, а ты нет. Так что не строй из себя героя. Завтра здесь что-то произойдет, мой отец явно имеет к этому отношение, и я должна быть рядом на случай, если ему понадобится помощь. Ты знаешь, что случится завтра, и ты мне скажешь!
Она приперла его к стене, и сбежать Малфою не было никакой возможности. Он дернулся в сторону. Миллисента тут же схватила его за плечи и чувствительно приложила затылком о камень. Перед глазами у Драко поплыло.
- Тварь, - как в полусне услышал он, - как же давно я мечтаю выбить тебе мозги...
- Миллисента, Драко! Что вы здесь делаете? Я буду ревновать! – и неожиданно появившаяся Панси погрозила пальцем и рассмеялась. Должно быть, они действительно выглядели со стороны как парочка: широкоплечая и высокая Миллисента зажимает в углу хрупкого Драко.
- Мы просто болтали, - воспользовавшись замешательством Миллисенты, Драко освободился, подобрал палочку и ушел под руку с Панси.
Миллисенте потребовалось некоторое время, чтобы успокоиться. Мерлин, еще немного, и она действительно бы... нет, нельзя. Она не будет об этом думать. Чтобы придти в себя, она вернулась в слизеринскую гостиную и устроилась на диване перед камином, надеясь спокойно позаниматься уроками. И тут черти принесли Сью Эллен, с ее немереными сиськами, ужасными духами и раздражающим преклонением перед чужой силой. Эссе по Защите никак не получалось, Миллисента в сердцах захлопнула книгу и ушла спать.
+++
Она бегом поднималась по лестнице вверх, из слизеринских подземелий, не потрудившись накинуть мантию поверх пижамы. Целый день Миллисента провела в ожидании, то и дело проверяя палочку в кармане. Ничего странного в течение дня не происходило, даже Малфой не исчезал вместе и Крэббом и Гойлом. Ей показалось на какое-то время, что она сделала неправильные выводы, а папа, скорее всего, просто перестраховался. Но ночью ее разбудил подозрительный шум в коридоре, и она выскочила из спальни, сжимая в руке палочку.
Миллисента не ошиблась – это действительно были звуки борьбы. В тускло освещенном коридоре стояла густая пыль, вспыхивали красные и зеленые вспышки заклятий, то тут, то там мелькали темные силуэты борющихся – она различила рыжие волосы младшей из предателей крови Уизли, уворачивающейся от чьего-то «Круциатуса», кучку испуганных хаффлпаффцев, жавшихся к стене, Макгонагалл, посылающую кому-то «Ступефай»... Генри Булстроуда здесь не было, и Миллисента побежала через коридор, дальше, стараясь не обращать внимания на что-то липкое и скользкое под ногами.
То и дело приходилось пригибаться, один раз заклятие пролетело так близко, что опалило полу свободной пижамной куртки, другой – разнесло камень в стене на дюйм повыше ее головы. Было бы ужасно глупо погибнуть сейчас, от заклинания кого-то из своих.
- Куда ты так торопишься, деточка? – кто-то огромный встал у нее на пути, сверкнули желтые нечеловеческие глаза.
«Фенрир Сивый», догадалась Миллисента. Отец рассказывало ей об оборотнях, вставших на сторону Лорда. Сердце испуганно екнуло, а внутри стало холодно. Морда оборотня была измазана в крови, она капала с его клыков, глаза с вертикальными зрачками были абсолютно безумными. «Он попробовал крови и ничего не соображает», душа ее ушла в пятки.
- Дай мне пройти, - она медленно обходила зверя, выставив перед собой палочку. – Вот, смотри, - Миллисента подняла помеченную черепом и змеей руку, - мы на одной стороне.
Тот, казалось, не слышал ее:
- Все послушные слизеринские детки спят сейчас в своих кроватках. А непослушных Фенриру разрешили наказывать, - он облизнулся, - да, наказывать. Иди сюда, девочка, иди, моя хорошая...- он протянул к ней лапу с длинными загнутыми когтями.
- Петрификус тоталус! – выкрикнула Миллисента, но оборотень одним прыжком оказался рядом с девушкой, сбивая с ног, и палочка выпала из ее руки.
Лицо обдало смрадом пота и крови, Миллисенту замутило, и она почти лишилась чувств, когда липкий язык коснулся шеи и щеки:
- Какая ты сладкая...
- Скотина, пес щелудивый! Да я тебя! Круцио! – родной голос вернул ее в сознание, и уже через секунду девушку за шиворот подняли с пола, и прижали к груди, сжимая до боли, до хруста в костях:
- Я говорил тебе – оставаться в спальне?! Говорил? Так какого тролля?!
- Папа... – Миллисента с трудом открыла глаза. Первое, что она увидела, был корчащийся в судорогах после «Круциатуса» оборотень.
- Что «папа»?! Слава Мерлину, этот нелюдь не успел ничего с тобой сделать! – бушевал Генри. – Ну куда тебя понесло?
- Я хотела помочь...- смущенно пробормотала она.
- Справились и без тебя, спасибо Снейпу, - усмехнулся Булстроуд. Неподалеку послышался топот, и отец быстро обнял дочь, игнорируя все ее «как», «почему» и «причем тут Снейп»:
- Я все расскажу, когда приедешь на каникулы. Сейчас надо уходить. Хватит валяться, псина, - он пнул Фенрира под ребра, и они оба исчезли в конце коридора.
+++
- Я ему говорю: «Давай, Драко, и побыстрее», а мальчишка стоит бледный, как привидение, руки трясутся, и даже прицелиться не может, - в который раз рассказывал Генри дочери за завтраком. – Удивительно, как он в штаны не наложил.
- А может, и наложил, - улыбнулась Миллисента, и заклинанием пододвинула папе масленку и вазочку с джемом.
Они сидели за длинным столом, накрытым по всем правилам: белоснежная скатерть и накрахмаленные салфетки, хрусталь и фарфор, и множество вилок и ложек перед тарелкой – так, что неискушенный человек не сразу сообразит, которой пользоваться для какого блюда. Правда, отец и дочь сидели рядом, чуть ли не вплотную, а не напротив друг друга, как положено, и Миллисента, нарушая все правила этикета, то и дело вытирала рот рукой, клала локти на стол, или пользовалась не теми приборами. К счастью, матери, придающей огромное значение манерам, с ними не было, и девушка чувствовала себя свободно. Генри и Миллисенте не часто удавалось так посидеть, но она надеялась, что в будущем подобных моментов будет больше.
Все действительно изменилось. Пусть Министерство и замалчивало действия Темного Лорда – он фактически правил им через нового, недавно назначенного министра. Поттер превратился в персону нон грата номер один, и его разыскивали, чтобы допросить о смерти Дамблдора. Миллисенте было известно, что директора убил Северус Снейп, отец присутствовал при этом и рассказал ей. Но ей, тем не менее, доставляло жестокое удовлетворение читать очерняющие Поттера статьи. Ничего, его поимка всего лишь вопрос времени.
- Да, скорее всего, - со смешком ответил отец. – Даже не пойму, в кого парень уродился слабаком. Его отец таким не был. Да и со стороны матери я подобного не припомню. Паркинсоны собираются расторгнуть помолвку. Правильное решение, как я думаю.
У Миллисенты по спине пробежал холодок. Мерлин, если Малфои еще больше попадут в немилость Лорда, Панси не придется выходить замуж за Драко, значит, не придется продолжать общаться с ним, и конец тогда их недавно зародившейся симпатии. О, еслибыеслибыеслибы...
Генри одним громадным глотком допил кофе, уронив несколько капель на сверкающую белизной салфетку, и повернулся к дочери. – Ну, как, поела? Готова аппарировать?
- Да, папа, - она поднялась, стряхивая с мантии крошки.
Они шли по парку к антиаппарационной границе. Небо этим ранним утром было ясным, чисто-прозрачным, зеленые, с вкраплением желтого и красного, кроны старых деревьев так четко выделялись на нем, что казались не настоящими, а нарисованными. Миллисента не могла избавиться от ощущения нереальности происходящего. Папе не нужно больше прятаться, бояться аврорских обысков. И возможно, Драко исчезнет из жизни Панси. Жизнь была прекрасна, как это утро.
Она так углубилась в мечты, что папе пришлось повысить голос:
- Снейп станет директором! Наконец-то в школе будет, кому навести порядок... Милли, ты меня слушаешь? О чем задумалась? – и хитро прищурился, - Уж не влюбилась ли?
- Что?! Нет! – девушка возмущенно отпрянула от него, ее загорелое лицо мгновенно покрылось ярким румянцем.
Генри улыбнулся:
- А пора бы. Блейз, или Тео, или вот Грегори-младший – выбирай любого...
- Еще чего! – возмутилась она. - С какой стати какой-то парень, не умнее, не талантливее и не сильнее магически, чем я, посмеет что-то мне указывать? А Грег, который у меня Зелья и Историю магии списывал – это вообще смешно!
- Ну-ну, уймись, - папа снова взял ее под руку. – Почему сразу «указывать»? И Грегори-младший мне кажется вполне достойным молодым человеком... – увидев, что Миллисента изображает, будто ее тошнит, Генри счел за лучшее прекратить этот разговор:
- Я не буду ни на чем настаивать. Просто обдумай мои слова. Он не так уж плох, принцесса. Я прошу тебя. Хорошо?
- Ладно, - пробурчала девушка себе под нос.
За разговором они не заметили, как подошли к воротам поместья. Прижимаясь во время аппарации к отцу, Миллисента подумала, что вряд ли когда-нибудь найдется парень, которому она смогла бы так же безоговорочно доверять, с которым было бы так же тепло и безопасно. Да и нужно ли ей это? Она взрослая, сильная, и сама защитила бы кого угодно, если бы ей позволили. Если бы Панси позволила.
+++

Comments

[bese_ss_en]

+++
- Неинтересно. Он даже не дергается уже, - Миллисента, лениво поигрывая волшебной палочкой, отошла от съежившего на полу Фенрира. Сначала ее порадовала возможность отомстить за то, что оборотень чуть не убил ее, но сейчас, после того, как Беллатрикс снова и снова приказывала ей накладывать на него одно темное заклинание за другим, ей было просто плохо. Ее так и подмывало перейти на бег, скрыться в одной из многочисленных ванных комнат Малфой-менора, потому что все съеденное с утра настойчиво просилось наружу. Но об этом никто не должен знать, тем более ее наставница – миссис Лестранж.
Она прошла мимо вжавшегося в стену Драко и вполголоса, не стараясь скрыть ехидный тон, спросила:
- Как там твой кузен-волчонок? Ты уже научил его приносить палку?
Тот не ответил, только вжался в стену еще больше. Это немного подняло ей настроение.
Миллисента упивалась своей безнаказанностью. Помолвка Драко и Панси была отложена на неопределенное время, и они не общались так интенсивно, как раньше. Когда Миллисента спрашивала ее о Драко, Панси морщила свой идеальный во всех отношениях носик и выдавала несколько фраз о том, как должны расплачиваться разочаровавшие Темного Лорда слуги. Фразы были явно подслушаны у старших, но разве это важно? Главное - теперь все ее время принадлежало Миллисенте. Драко превратился в бледную молчаливую тень, на которую можно было больше не обращать внимания.
В этом году все пошло по-другому. Булстроуд была очень обрадована назначением слизеринского декана на пост директора, хотя ее несколько удивляло, что назначаемые им наказания не стали жестче, чем раньше. Например, мелкую Уизли за попытку кражи из директорского кабинета всего лишь послали на отработку в Запретный лес, да отлучили от Хогсмида. Возможно, директор Снейп просто пока не осознал, что имеет право принимать гораздо более жестокие меры, думала Миллисента. Между тем, закон был бы всецело на его стороне, даже если бы он использовал на учениках Непростительные заклятия, как это делали новые преподаватели, брат и сестра Кэрроу. К Кэрроу она быстро приспособилась – они были знакомыми отца и раньше бывали у Миллисенты дома. К тому же, и Амикус, и Алекто были просты и примитивны, как три кната. Войти к ним в доверие и попасть в число любимчиков не составило труда.
Главное отличие обучения на седьмом курсе (после обучения Темным искусствам) состояло в том, что провинившиеся в чем-то наказывались не только учителем. Эту функцию преподаватели перекладывали на учеников, по крайней мере, Кэрроу поступали так постоянно. Разумеется, в 99 случаях из 100 слизеринцы наказывали всех прочих, в том числе и «Круциатусом». Миллисента, хоть и стыдилась признаться в таком, не испытывала отвращения к этому действу. Более того, если речь шла о полукровках и предателях, ей это нравилось.
Она искренне, всеми фибрами души, ненавидела их, и дело тут было не в слепом доверии к отцу. А за невежество и незнание элементарных вещей, о которых любой чистокровный проинформирован чуть ли не с рождения; за непонятные слова, вроде «автомобиль» или «телевизор»; за непоколебимую уверенность, что они чем-то лучше ее. Но главная причина была куда прозаичнее.
Когда Миллисента смотрела в зеркало, то видела там результат многовекового искусственного отбора. Бесчисленные браки между чистокровными предками, сливками магического общества, привели к тому, что у нее в жилах, наверно, течет магия вместо крови. Ни одного пятнышка на безупречной родословной. И в то же время – будто топором вырубленные черты лица, некрасивая короткая шея, густые темные брови – при светло-русых, выгоревших на солнце волосах они еще больше грубят лицо; бледно-голубые глаза, неестественно прозрачные на загорелом лице, напоминающие глаза хаски. Да еще она, как деликатно выражался отец, «большая».
А предательница крови Уизли – с точеной фигурой, гривой блестящих рыжих волос и симпатичным личиком. Или же полукровки Эббот и Боунс, да даже дура и приспешница Поттера Браун – все, как на подбор, стройные и хорошенькие. Как же их не ненавидеть? Миллисента ненавидела, и чем сильнее ненавидела, тем легче удавался «Круциатус», и тем больше хвалили ее Кэрроу. За выпускные экзамены можно было не беспокоиться. Удивительно, но Непростительные проклятия получались даже у середнячков.
Грег и Винс тоже заметно подтянулись, и Миллисенте уже не нужно было помогать приятелю так часто, как раньше. Она с охотой посвящала весь свой досуг Панси, и та принимала это, как должное. Девушки вновь ходили вместе в Хогсмид, секретничали допоздна, и большую часть каникул Панси проводила у Миллисенты, а не в Малфой-меноре. Со своим несостоявшимся женихом Панси пока что явно не порывала, но, следуя совету родителей, свела общение к миниуму.
Все было прекрасно, за исключением того, что Булстроуд не могла заставить себя собраться с мыслями и признаться. Она решила отложить этот разговор до выпускных экзаменов – все же, вопрос чересчур серьезный, чтобы решать его впопыхах. Миллисента надеялась, что за оставшееся время, если она постоянно будет рядом с подругой, та постепенно привыкнет к ее уродству.
В нее вселяло надежду то, что Панси, собственно, ни разу не говорила, что считает ее страшной. Наоборот, никогда не дразнила и не смеялась. С другой стороны, модели из любимого Панси «Ведьмополитена», которых она неоднократно называла ощеломительно красивыми, и которым стремилась подражать, не имели ничего общего с Миллисентой. В очередной раз наблюдая, как Панси крутится перед зеркалом в спальне девочек, в одной форменной блузке, еле доходящей до бедер, и старается рассмотреть, как выглядят сзади крохотные новые стринги, она решила, что пока что будет получать удовольствие от того, что имеет. А там посмотрим.
Погруженная в себя, свои проблемы и радости, Миллисента не придала особого значения тому, что многие ученики, в первую очередь неблагонадежные, стали пропадать. Наоборот, она порадовалась исчезновению девчонки Уизли.
Панси как-то говорила, что у предательницы неплохой вкус, она умеет одеться так, чтобы выгодно подчеркнуть свои рыжие волосы, и даже веснушки ее не портят, скорее, придают шарм. На следующий день после этого Миллисента отловила рыжую в коридоре и отделала заклинанием кнута – любимица Амикуса не нуждалась в серьезной причине. Хватило и того, что Уизли слишком дерзко посмотрела на нее в ответ на гадость о Поттере.
Рыжей девочке не повезло – коридор был не из тех, куда часто заносит учеников, и помочь ей было некому. Она стояла, прислонившись к стене, как бы стараясь врасти в нее, пройти сквозь, сбежать. Карие глаза испуганно распахнуты, на ресницах повисли слезинки. Заклинание оставило несколько прорех на ее одежде, так, что видна белая, почти прозрачная кожа, и оставленные заклинанием раны. Каждая веснушка сейчас, когда страх сделал гриффиндорку еще бледнее, ярко выделялась на лице.
Веснушки и на самом деле были... милыми?! Да, и сама она, оказывается, красивая: миниатюрная, с маленькой грудью, виднеющейся из-под разорванной блузки, и эти рыжие волосы... и веснушки на вздернутом носике... глаза темные, почти как у... Миллисенту будто мгновенно накрыло волной зноя – так случается, если выйти из прохладной комнаты на улицу в полдень жаркого дня. Знакомое тянущее ощущение внизу живота, желание обладать этой красотой – но намного грубее и приземленнее, чем то, которое пробуждала обожаемая Панси.
«Твою мать, что со мной?!», вспомнив о подруге, Миллисента пришла в себя. Что на нее нашло, в самом деле? Это чертова Уизли во всем виновата!
- Круцио! - в ярости выкрикнула она, и выполнение заклинания не потребовало усилий. Ненавидеть Уизли было легко: за ее яркую красоту – Миллисенте не быть такой, и за то, какое чувство она только что у нее вызвала.
Так что тому, что Уизли пропала, можно было только порадоваться.

[bese_ss_en]

+++
Тоненькие, нежные руки ложатся на плечи, гладкие темные волосы, которые так приятно гладить, скользят по груди. Обнять ее, прижать к себе, с восторгом понять, что тебя не просто терпят – тебе отвечают, услышать, как она стонет твое имя: «Миллисента... Миллисента...»
- Миллисента!
- А? Что? – встрепанная Булстроуд подскочила на кровати. Панси сидела рядом и дергала ее за руку.
- Слагхорн сказал, все должны собраться в Большом зале.
- Сейчас?! – Миллисента неохотно отвлеклась от рассматривания ее декольте.
- Да. Поторопись, там что-то серьезное. Я пойду, разбужу младших, - Панси удалилась, на ходу запахивая халатик и, к досаде Миллисенты, полностью закрывая столь соблазнительный вид.
Помянув недобрым словом Слагхорна и всех его родственников до седьмого колена, Булстроуд поднялась и натянула поверх пижамы школьную мантию. Сонливость постепенно покидала ее, и вскоре девушка сообразила, что могло случится. Наверно, это как-то связано с отщепенцами, верящими, что Поттер сможет одолеть Темного Лорда. Возможно, они активизировались и собираются атаковать, или атакуют Хогвартс уже сейчас. Их позвали в зал, чтобы сообщить об этом.
Она вспомнила недавнее письмо отца. Он приказывал: если что-то пойдет не так, Миллисента должна во что бы то ни стало вырваться из школы и добраться до Визжащей хижины. Он встретит ее там, или хотя бы оставит послание с объяснением, что делать дальше.
Миллисента хмыкнула: «если что-то пойдет не так». Они даже мыслей не допускали о том, что Темный Лорд может потерпеть поражение, но, тем не менее, оставаясь слизеринцами до мозга костей, готовили путь к отступлению. На всякий случай.
В этот раз, как впрочем, девушка часто делала, она решила поступить по-своему. Конечно, она найдет способ выполнить папин приказ, но перед этим нужно кое-что сделать.
Больничное крыло встретило ее тишиной и распахнутыми настежь дверями. Почти все койки были пусты – только на одной валялся рейвенкловец, отрабатывавший вчера у Алекто. Воровато оглядываясь, Миллисента проскользнула внутрь. К ее удивлению, святая святых – кабинет мадам Помфри, также был открыт. Не рассуждая, что же могло заставить обычно аккуратного колдомедика уйти в такой спешке, Миллисента принялась действовать. Она взломала дверь кладовки и сгребла себе в карманы все, что попалось под руку. В битве всякое может случиться – зелья лишними не будут.
- Ты меня не видел, - бросила она испуганному парню, и бегом бросилась по направлению к Большому залу.
В школе творилось нечто невообразимое. Коридоры наводнили полуодетые, зевающие школьники, старосты, переругиваясь между собой, с трудом направляли своих сонных подопечных, хаффпаффцы-младшекурсники вообще то и дело застревали на месте с идиотским видом, мешая пройти всем остальным. Филч, еще более злющий, чем обычно, возникал то тут, то там, со своей кошкой на плече.
– Ученики не в постелях! Ученики в коридорах! - краем уха услышала она его каркающий голос.
Миллисента добралась до своего места за слизеринским столом, когда Макгонагалл уже начала речь.
«Какого тролля старая кошка выступает? Где директор?», подумала Миллисента, и выкрикнула, перекрывая многоголосый гул:
- Где профессор Снейп?
- Он, простите за вульгарное выражение, сделал ноги, - конец предложения потонул в дружном хохоте. Не смеялись только за слизеринским столом. Миллисента старательно дышала ровнее, чтобы успокоится. Да за один этот пренебрежительный тон и снисходительную мину она бы собственноручно содрала с нее шкуру! Как она смеет?!
«Я тебе это припомню», Булстроуд скрипнула зубами и сжала палочку в кармане.
Старая кошка еще что-то говорила об эвакуации, но ее прервал ясный холодный голос. Казалось, он доносится со всех сторон, будто бы сами стены заговорили. Темный Лорд излагал свои условия: жизнь Гарри Поттера в обмен на безопасность для всех остальных. Только откуда тут взяться Поттеру?
- Миллисента, посмотри! – Панси схватила ее за руку, темные глаза зажглись радостью, и в следующую секунду она уже выскочила из-за стола и закричала:
- Да вот же он! Поттер здесь! Хватайте его!
Как по команде, гриффиндорцы выстроились перед Поттером, разворачиваясь к Панси. Над толпой взвились волшебные палочки, доставаемые из карманов и рукавов, будто бы толпа ощетинилась ими, как гигантский дикобраз. За гриффиндорцами встали хаффлпаффцы и, оценив обстановку, рейвенкловцы. Миллисента тоже поднялась, удобнее пристраивая палочку в руке, и ненавязчиво выдвинулась немного вперед – так, чтобы в случае драки было удобно отодвинуть Панси себе за спину. Но драки не произошло. Макгонагалл объявила эвакуацию через Комнату необходимости, и в зале началось столпотворение. Слизеринцы, а за ними и прочие, в беспорядке бросились к выходу, и Миллисента, чтобы не потерять Панси в этом кошмаре, обняла ее за талию и притянула к себе. Толпа вдруг будто отодвинулась на задний план, крики и топот доносились до ее ушей глухо, как из-за закрытой двери. Казалось, их с Панси закрыло от окружающего мира деиллюминационными и звукоизолирующими чарами, или еще лучше – что этого мира не существует. Миллисенте очень хотелось надеяться, что когда-нибудь она будет иметь право вот так вот, обнявшись, идти с Панси по улице.
- Что теперь будет? Мне страшно, - изящные, маленькие, почти детские ладони отчаянно вцепились в мантию подруги. Панси дрожала, и когда подняла голову, ее лицо было абсолютно белым, как бумага.
- Я же здесь, не бойся. - Миллисента успокаивающе погладила ее по плечу. – Идем, надо выбираться отсюда.
Ей тоже было неспокойно, она переживала за отца. Но сейчас надо было вывести Панси из школы. Пробираясь вместе с сокурсниками по темному туннелю, обнимая доверчиво прижавшуюся к ней девушку, чувствуя тонкий аромат весенних цветов от ее волос, Миллисента пожелала, чтобы туннель был как можно длиннее.
Если бы только можно было поцеловать ее... Сначала в макушку, зарываясь лицом в темные волосы, вдыхая их запах, упиваясь им, купаясь в нем. Потом в щеку, возле уха, любуясь мгновенно разлившимся по лицу румянцем, пробуя – так ли он нежен на ощупь, как на вид. И в губы, которые наверняка мягче розовых лепестков.
Она потрясла головой, отгоняя неуместные мысли. Нет, не сейчас. Сначала – добраться до Хогсмида и доставить Панси домой. Потом, после войны, может быть, у них будет шанс.
Когда они выходили из «Кабаньей головы», Панси продолжала испуганно льнуть к ней. Но что порадовало Миллисенту еще больше – она ни разу не спросила о Драко.
Булстроуд задержалась у Паркинсонов – родителей Панси не было дома, а бросить подружку на грани истерики одну она не могла. Помочь Панси придти в себя, уговорить выпить успокаивающее зелье и мятный чай, разыскать и вызвать к ней домой, практически насильно, одну из дальних родственниц – Мерлин знает, сколько на это ушло времени. Когда до смерти усталая и перенервничавшая Миллисента отправилась туда, где уже давно должна была быть – в Визжащую хижину – она даже не могла определить, какое время суток на дворе.
+++
Хогсмид будто вымер. Ни единой живой души на улицах, даже ни одной кошки или собаки. Серые, тихие, погруженные в сумерки улицы – то ли поздний вечер, то ли раннее утро. Только ветер гулял по пустому городку, гоняя туда-сюда обрывки газет и прочий мусор. Миллисента, изо всех сил стараясь не вспоминать о привидениях, якобы обитающих тут, пересекла запущенный сад и вошла в покосившийся дом с заколоченными окнами.
Померещилась ли Миллисенте лужа крови на полу и бледные руки, зажимающие рану на горле? Широко раскрытые, смотрящие в потолок черные глаза, утихающее биение сердца, запах крови, который, казалось, навеки пропитал воздух вокруг – всего лишь фантазия человека, уже не способного сопротивляться усталости? Торопливое перечисление заживляющих заклинаний, зелья, захваченные из Больничного крыла – кроветворное, укрепляющее, регенерирующее ткани – по очереди влитые в тонкогубый рот; и страх, и робкая надежда, что все сделано правильно – было или не было? Рука, коротко погладившая ее по голове, хриплое «бедный глупый ребенок» и «Обливейт», и обернувшаяся крыльями летучей мыши черная мантия – сон то был или явь? Сейчас для Миллисенты граница между ними была практически неразличима.
Она проснулась через пару часов. Девушке снился странный и очень правдоподобный сон. Но разобраться, в чем дело, она не успела. Победители прочесывали Хогсмид, и их не отпугнули рассказы о привидениях в Визжащей хижине.

[bese_ss_en]

+++
Небо, затянутое серыми тучами, казалось низким и неприятно давило. С раннего утра моросил мелкий, как пыль, дождь. Облетевшие голые деревья выглядели мертвыми. Миллисента стояла на берегу ручья и наблюдала, как капли оставляют рябь на воде. Трава на ее любимом лугу пожухла, ромашки и васильки давно отцвели - лишь кое-где можно было увидеть один-два полуоблетевших грустных цветка.
С тех пор, как ее взяли в Визжащей Хижине, прошло несколько месяцев. Отца она тогда так и не дождалась. Они увиделись позже, когда Миллисента пришла навестить его, приговоренного к поцелую дементора, в Азкабане. Ее саму пока не посадили – благодаря юному возрасту и тому, что слишком многих надо было допросить. Новая власть временно удовлетворилась тем, что наложила несколько ограничений на палочку Миллисенты, и одела ей на руку браслет со Следящими чарами.
Сначала она не поверила, что сгорбленный седой арестант с трясущимися руками – ее отец, и прошла бы мимо, если бы он ее не окликнул.
- Па..., - Миллисента с ужасом смотрела на него. Она сжала решетку и изо всех сил старалась не заплакать. Безуспешно.
- Милли, девочка моя, - холодные жесткие пальцы погладили ее по щеке, стирая слезы – и оставляя грязный след. – Ну же, не плачь. У нас мало времени, соберись и послушай меня. Тебя уже допрашивали?
- Нет, - Миллисента нашла его ладонь, вцепившуюся в решетку, и положила свою сверху. Она во все глаза смотрела в его лицо, на котором прежними остались только «фамильные» голубые глаза Булстроудов. Последние секунды, когда она еще может смотреть на него, гладить руки, пытаться через решетку поцеловать заросшую щеку – упустить хоть одно мгновение было бы непростительно.
- Скажешь, что я тебя заставил, - Генри взглядом показал на ее заклейменное предплечье. – Бил, накладывал Круциатус и грозился лишить наследства. Сваливай все на меня, - отец поднял руку, останавливая готовую возразить дочь. – Хотя бы сейчас не спорь! Ври, выворачивайся, льсти и подкупай их, только останься жива, слышишь? - он больно вцепился Миллисенте в плечо. – Если тебе повезет, они не применят Веритасерум – ты, слава Мерлину, не входила в ближний круг и почти никого не успела убить...
Когда положенные пять минут истекли, аврорам пришлось обездвижить ее, чтобы увести. Все произошло так, как и предполагал отец – тратить на рядового Упивающегося смертью ценное вещество не стали.
- Так вы утверждаете, что ваш отец принудил вас принять Метку? – в который раз уже ей задавали этот вопрос. Сначала на допросах в аврорате, потом в Азкабане, где она должна была дожидаться разбора своего дела, и, наконец, сейчас – перед Уизенгамотом.
- Да. Для него это было делом чести. Я должна была служить Темному Лорду, как и он, - ответила Миллисента. Ей надоело повторять одно и то же, она слишком устала, и цепи больно впивались в запястья.
- Но раз вы не разделяли его убеждений, могли бы настоять на своем и отказаться, - судя по глумливой улыбке одного из волшебников в зале, он явно издевался. Миллисента пренебрежительно посмотрела на него:
- Вы знаете, Круциатус может быть довольно эффективен, когда прочие аргументы исчерпаны. К тому же, мне почему-то не хотелось остаться нищей, - она позволила себе ухмылку а-ля профессор Снейп.
- Слизеринка, - проворчал седой колдун слева от председателя, – типичная слизеринка. Всегда думают только о своем комфорте, а не о человеческих жизнях. Девчонка готова была убивать, лишь бы папочка не выкинул ее на улицу. Дело ясное, она не врет.
Миллисента с трудом сдержала улыбку. Какие же они предсказуемые! Разыграла, как по нотам. Спасибо, отец...
Ей повезло. Миллисента отделалась всего лишь поражением в правах на несколько лет, да отчуждением имущества в пользу министерства.
«Слава Мерлину, мать до этого не дожила», подумала она, в который раз удивляясь, какой надежной защитой оказался цинизм. Да, Миллисента осталась сиротой, и сначала просто валялась на полу и выла, как раненый зверь. Она теперь одна, у нее больше нет родителей и скоро не будет дома. Но до нее никому нет дела, а слезы ничего не исправят. Уж лучше изображать из себя бесчувственную стерву, которой все нипочем – и боль тогда сжимается, прячется внутри и не причиняет таких сильных страданий.
Миллисента подошла к «своему» дереву, провела пальцами по шероховатой коре. По официальной версии, Эмили Булстроуд погибла, пытаясь оказать сопротивление министерским чиновникам, пришедшим зачитать ей решение суда. Упала и сильно ударилась головой, получив «Экспеллиармус». Неофициальную же версию никто не хотел расследовать.
Интересно, кто въедет сюда, когда истечет положенное время, а Миллисента вынуждена будет убраться из когда-то собственного дома. Наверняка таким поместьем премируют какого-нибудь аврора-героя. А может, даже грязнокровку Грейнджер. Будет сношаться со своим рыжим предателем крови на родительской кровати, а их дети, такие же рыжие, невоспитанные, отвратительные и наглые, поселятся по всему дому, и в бывшей детской Миллисенты тоже. А позже кого-нибудь из рано созревших дочерей лишат ее гребаной невинности, трахнув у этого самого дерева. Миллисенту передернуло:
«Ну уж нет! Это наше с Панси место, хотя бы его я не позволю у меня отнять».
- Инсендио!
Мокрая трава занялась на удивление хорошо, и вскоре и луг, и дерево выгорели дотла. Миллисента постаралась – теперь здесь никогда ничего не вырастет.

[bese_ss_en]

+++
Она, наверно, впервые в жизни, внимательно осмотрела себя в зеркало. И уж точно впервые в жизни ей нравилось отражение. Девушка по ту сторону зеркала, в нарядной серой мантии из переливающейся ткани и с легким макияжем, красавицей, конечно, не была, но симпатичной ее вполне можно было назвать. Отражение подмигнуло Миллисенте, будто обещая – «все будет хорошо».
Дела мисс Булстроуд шли не очень успешно. Вскоре она должна будет подыскивать себе другое пристанище. Состояние, нажитое поколениями ее семьи, практически сразу после победы осело на гринготтском счету министерства. Но сейчас она не хотела об этом думать. С утра белая сова Малфоев принесла письмо: Панси, наконец-то, смогла написать. Те несколько месяцев после войны, когда авроры занимались отловом оставшихся сторонников Темного Лорда, Миллисента, к своему огорчению, не имела возможности связаться с подругой. Сейчас Панси написала ей сама. В Хогвартсе состоится бал выпускников, который из-за войны и последующих зачисток отложили на несколько месяцев. Панси очень радовалась их предстоящей встрече, и сделала странную приписку в конце:
Мне нужно поговорить с тобой кое о чем, это очень важно. О, Миллисента, я такая счастливая... Надеюсь, ты тоже будешь счастлива, когда узнаешь.
Счастлива... Была одна вещь, которая могла бы сделать ее счастливой. Миллисента мечтательно улыбнулась и решила выяснить все на месте.
Когда она прибыла, бал был уже в самом разгаре. Большой зал по случаю торжества превратили в зал танцевальный, и сейчас несколько пар кружилось в обязательном вальсе. По залу прогуливались смешанные гриффиндорско-рейвенкловко-хаффлпаффские и отдельные слизеринские группки. Один из столов оставили, и Миллисента сразу заметила возле чаши с пуншем несколько нетрезвого Забини, который предсказуемо пялился на девчонку Уизли, танцующую с Поттером. Несмотря на все старания преподавательского состава, атмосфера была несколько натянутой – слизеринцы, чьи ряды сильно поредели, держались настороженно и предпочитали не смешиваться с остальными. Пожалуй, тут не помогло бы даже обещанное в конце вечера выступление «Ведуний».
Миллисента, взяв со стола стакан с чем-то, определенно более крепким, чем пунш, ходила по залу, то и дело кивая знакомым, а Грегу она даже улыбнулась. Она искала Панси, но та как сквозь землю провалилась. А Миллисенте так хотелось бы посмотреть, как она танцует, в своей любимой золотой или розовой мантии, и как крошечные фейри, стайками носившиеся сейчас по залу, посверкивая радужными крыльями, слетятся и закружатся вокруг, привлеченные ее красотой. Миллисента подняла глаза на висящую в воздухе цветочную гирлянду – ими был полон зал, на декорации явно не поскупились. Все эти цветы, феи и музыка – все было прекрасно, не хватало только Панси.
Миллисента успела уже три раза отказать Грегори, когда он приглашал ее на танец, выслушать пьяную исповедь Блейза и провести чрезвычайно полезный разговор с Тео Ноттом – а Панси не появлялась.
- Кого ты все ищешь? - удивился Тео, когда она в очередной раз проигнорировала его вопрос.
- Панси не видно целый вечер, - нахмурилась Миллисента.
- Она с Драко, - Тео многозначительно двинул бровями. – Он увел ее в пустой класс в подземелья, уже давно.
- Куда?! – помертвевшими губами прошептала она. И, не дожидаясь ответа, схватила Теодора под руку и повела к выходу. Тот сопротивлялся, вырывался и знаками пытался привлечь внимание Гойла, чтобы тот помог, но Булстроуд не обращала на это внимания.
С помощью Нотта Миллисента быстро нашла тот класс.
- Спасибо, и проваливай, - она отпихнула парня и распахнула дверь.
Картина, представшая перед ней, заставила Булстроуд пошатнуться. Ненавистный белобрысый гаденыш прижимал Панси к доске – в полутьме не было видно подробностей. Но когда Панси застонала, Миллисенте, образно говоря, сорвало крышу. Это бледное ничтожество осмелилось принуждать к чему-то ее принцессу?! Позабыв про палочку, она кинулась к ним, оторвала Драко от Панси и сбила его с ног.
Она не помнила, что и как делала, знала только, что жаждет бить, бить и бить, и не остановится, пока эта мразь дышит. Сознание будто заволокло туманом – разум отключился, осталась только злость и желание прикончить. Неожиданно кто-то более сильный, чем она, схватил ее сзади за руки и оттащил от Малфоя.
- Грег, слава Мерлину! – показался у входа запыхавшийся Тео. – Ты ее остановил!
- Миллисента, ты что?! – Панси, пришедшая в себя от потрясения, возмущенно смотрела на нее. Мантия из золотистого шелка сползла с плеча, щеки заливал румянец, припухшие алые губы так и манили к себе... И эта сволочь, Малфой...
- Но он же заставил тебя, я видела! – возразила Булстроуд. – Пусти меня уже! – она с силой наступила взвывшему Грегори на ногу каблуком. – Пошли вон! – бросила она парням, даже не посмотрев на них, и криво улыбнулась, - да не сделаю я ему ничего, не сделаю.
Те сочли за благо послушаться.
- Заставил? – Панси, наконец, смогла преодолеть свое изумление, а затем звонко рассмеялась. – Никто меня не заставлял. Драко сделал мне предложение, смотри, - она подошла поближе и протянула Миллисенте руку – на пальце блестнул крупный камень. – Мы поженимся как можно скорее. Представляешь, Драко удалось сохранить поместье и достаточно денег. Я надену на свадьбу диадему, что передается в их семье уже 600 лет, и миссис Малфой подарила мне такие красивые серьги и кулон с бриллиантами, настоящей гоблинской работы. И платье у меня будет со шлейфом...
Она улыбалась, и болтала, болтала, а Миллисента никак не могла поверить. Какое платье, какие бриллианты? Бред, что за бред...
- Подожди, - прервала она восторженный монолог. – Ты собираешься за него, - Миллисента покосилась на Драко, который все еще сидел на полу, утирая кровоточащий нос, и с опаской смотрел на нее – замуж? И ты хотела, чтобы он тебя целовал?
- Конечно, почему нет - кивнула Панси. – Мы же женимся, родители уже составили контракт.
- Но тогда о чем ты хотела говорить со мной? Почему я должна тоже быть счастлива?
Панси посмотрела на нее так, будто бы у Миллисенты неожиданно отросла вторая голова.
- О моей свадьбе, конечно. Ты же моя лучшая подруга, ты должна быть счастлива за меня! Я стану частью одной из самых чистокровных семей в Британии! Мы проведем медовый месяц во Франции, а когда вернемся, будем часто устраивать у нас в поместье приемы и праздники – разве ты не рада?
Миллисента только неверяще качала головой.
«Нет, не может быть, не должно быть... Геката, мать всех ведьм, пусть это будет страшный сон! Молю тебя, пусть я проснусь – и все будет по-прежнему».
- Пожалуйста, Панси... Не выходи за него, - Миллисента подошла к ней и взяла ее за руку.
- Почему? – Панси непонимающе уставилась на нее и попыталась вырвать руку.
У Миллисенты больше не было сил спокойно смотреть на эти губы, на выскользнувшее из-под мантии плечо и приподнятую корсетом грудь, которую золотистая ткань мантии обрисовывала на удивление удачно. Ей уже было мало просто стоять рядом и гладить маленькую ладонь. Тем более, что от каждого прикосновения по телу будто разливалось тепло. Она притянула Панси к себе, обнимая, крепко прижимая. Миллисента никогда не была красноречивой, и с ее языка сами собой посыпались разные глупости:
- Ты ему не нужна, он хочет лишь мать наследнику и хозяйку в дом, он не будет любить тебя, подумай, умоляю, подумай, он же никогда не понимал тебя так, как я. У меня не так много денег, как у него, у меня вообще ничего нет, но я что-нибудь придумаю, только не торопись за него замуж, пожалуйста! Ведь ты... самая лучшая, самая красивая, самая... Панси, я люблю тебя.
Это походило на временное потемнение рассудка. Она не замечала, как замешательство на лице подруги сменяется страхом. Миллисента видела лишь губы Панси – цвета спелого граната, полуоткрытые, будто бы приглашающие к поцелуям. Так близко... Она не могла больше бороться с собой, наклонилась и поцеловала ее – буквально впилась губами, положив руку на затылок и не позволяя отодвинуться.
Поцелуй длился какие-то доли секунды – после Панси опомнилась и изо всех сил замолотила кулачками по груди Миллисенты. Она извивалась в ее объятиях, как угорь, пытаясь разорвать поцелуй. Опешившая Булстроуд поспешила отпустить ее.
- Да что на тебя нашло? Напилась, наверно, на празднике, - Панси с отвращением вытерла рот рукой.
- Я люблю тебя, - с какой-то обреченностью в голосе ответила Миллисента, и протянула было руку, собираясь дотронуться до щеки подружки. Та отпрянула:
- Не дотрагивайся до меня! Никогда больше не дотрагивайся! – это уже походило на истерику. – Ты поставила меня в неловкое положение, - Панси бросила на Драко полный опасения взгляд.
- Все в порядке, дорогая, - Драко тем временем поднялся, и его палочка была направлена на Миллисенту. – Этот неприятный инцидент не помешает нам отпраздновать свадьбу, - при этих словах щеки Панси слегка порозовели, и она вздохнула с облегчением. – Ты хотела потанцевать, идем же, - Малфой предложил ей руку, и они ушли.
Остаток вечера потонул для Миллисенты в огневиски. А утром она проснулась в компании Грегори, в квиддичной раздевалке.

[bese_ss_en]

+++
Бледно-желтые лепестки с красными кончиками, казалось, сияют золотом и немного светятся в темноте прихожей. Миллисента вздрогнула, когда ее пальцы, нервно перебирающие длинный стебель, чуть не натолкнулись на острый, и в добрый дюйм длиной, шип. Девушка грустно улыбнулась: как похожа эта роза на Панси. Такая же красивая, и столь же неприступна. Для нее, Миллисенты, уж точно. Она вздохнула, собралась с силами, и толкнула дверь в гостиную.
- Драко? – она не позволила удивлению отразиться на лице. – Разве это не плохая примета – жениху видеть невесту до свадьбы?
- Я не верю в глупые приметы, Булстроуд, - Малфой, в парадной мантии, даже головы не повернул в сторону Миллисенты, продолжая изучать в зеркале свою безупречную прическу. – Не могу сказать, что рад тебя видеть...
Но Миллисента уже не слышала издевок, на которые был так щедр жених. Все ее внимание было приковано к невесте в другом конце гостиной. Панси сделала вид, что не обращает на нее внимания, и поправляла перед огромным зеркалом несуществующие складки на пышной юбке. Темные волосы под белоснежной фатой, нежное лилейно-белое лицо, яркие губы... Черное как черное дерево, белое как снег, красное как кровь – как ты прекрасна, моя Белоснежка.
Ее свадебное платье, чересчур помпезное, с фатой и длинным шлейфом, наверняка было самым дорогим творением мадам Малкин. Ну конечно, это же свадьба Малфоя, иначе и быть не может. Но красота Панси будто бы потерялась в этом белопенно-кружевном великолепии. Миллисенте подумалось, насколько бы лучше ее подруга смотрелась в ее любимых оранжевых, бежевых или нежно-розовых цветах. «И роза эта теперь точно не к месту», подумала она.
- Я могу поговорить с тобой? – она подошла поближе.
- Зачем? – Панси пожала обнаженными плечами. – После того, что ты устроила на выпускном вечере, мне не о чем с тобой разговаривать.
- Панси, пожалуйста, только один вопрос, - Миллисента оглянулась на Драко – тот по-прежнему любовался своим отражением. – И я сразу уйду, даю слово.
Красавица в который раз поправила фату и кивнула, и не думая скрывать недовольное выражение лица.
- Ты действительно хочешь выйти за него замуж? - Булстроуд зашла спереди, закрывая собой зеркало, и встала так близко, что могла почувствовать аромат духов Панси. Что-то неуловимо свежее и легкое. Знакомый и любимый запах полевых цветов, собранных на рассвете.
- Отец считает, что Драко – выгодная партия. Даже несмотря на конфискации и поражение в правах, его положение лучше, чем у многих после войны. – Она явно повторяла услышанное от родителей, не особенно задумываясь над смыслом.
- Я не об этом спрашиваю! Ты хочешь выйти за него? Ты его любишь? Готова спать с ним, рожать ему детей, терпеть плохое настроение, поддерживать в трудную минуту? Это то, о чем ты мечтала? Что хочешь ты, а не твой папа?!
- Странные вопросы, - поморщилась Панси. Ее раздражало, что бывшая одноклассница загородила зеркало, как раз тогда, когда ей пришла мысль уложить фату изящнее. – Папа сказал, что Малфои хоть и пострадали, но все еще влиятельны, и замужество обеспечит мне уровень жизни, к которому я привыкла, - она повторяла миллион раз слышанные, заученные фразы, и одновременно рассматривала свой безупречный маникюр... о нет, уже не безупречный! Взмахом палочки Панси исправила крохотную трещинку на перламутрово-розовом лаке. – Кроме того, Драко очень красив, отчего мне не любить его? – она снисходительно улыбнулась.
- Но я же не об этом... – мощная фигура Миллисенты как-то разом съежилась, плечи сгорбились, гордо поднятая голова поникла. Светлая челка упала на глаза, как раз вовремя, чтобы скрыть их непонятный блеск.
- Тогда я не понимаю, о чем ты, - Панси недовольно нахмурила брови. Ну, когда же наконец бывшая подруга догадается отойти от зеркала?
Миллисента вздохнула. От нее не укрылось, что Панси то и дело поглядывает ей за спину, пытаясь рассмотреть хоть кусочек своего отражения.
Безнадежно. И бесполезно. Панси хочет этого брака, не важно, по каким причинам, но она этого хочет. «Роза ей совершенно не подходит», почему-то подумала Миллисента.
- Ты, кажется, собиралась уходить? – Драко стоял у открытой двери, придерживая ее. По его неприятной улыбке девушка поняла, что он слышал весь их разговор до последнего слова.
- Да, мне пора, - Миллисента подавила желание пожать Панси руку. О том, чтобы обнять и поцеловать в щеку, как раньше, она не смела даже думать. Выпрямившись и вздернув подбородок, она прошагала к двери. Яркая, будто золотая, роза, все еще была у нее в руках.
Малфой смотрел на Булстроуд с таким превосходством, в его глазах настолько явно читалось «я лучше тебя», что Миллисенту мгновенно охватила ярость. Не такая, как раньше, когда хочется крушить все вокруг, разбить противнику голову, чтобы она треснула, как пустой орех, когда хочется заставить его захлебнуться собственной кровью, отнюдь. Эта ярость была холодной и рассудочной – она позволяла рассуждать и думать на несколько ходов вперед.
Миллисента мило улыбнулась и протянула Драко розу. Изнеженная бледная рука Малфоя охватила длинный тонкий стебель, широкая и смуглая, как у крестьянки, ладонь Булстроуд легла сверху.
- Я желаю счастья вам обоим. – Миллисента улыбнулась еще приятнее и резко сжала ладонь. Невозможно, но ей показалось, что она слышит, как острый, будто игла, шип пропарывает плоть. То был самый желанный звук на свете, музыка в ее ушах.
Серые глаза Драко почти мгновенно стали черными – так быстро расширились зрачки. Лицо залила мертвенная бледность. Крик боли, ужасный крик, казалось, проник во все закоулки поместья.
Миллисента чувствовала себя опустошенной. Ее принцесса хотела замуж за Драко, а значит, мстить не имело смысла. Но уж в такой малости, как оставить за собой последнее слово, Миллисента не собиралась себе отказывать.
Она отодвинула с дороги Малфоя, на которого, должно быть, уже начал действовать ядовитый сок. Интересно, что будет с Драко? Покроется ли его бледная кожа отвратительными пятнами, начнет ли шелушиться и слезать? Или же он потеряет свои белесые волосы? Влияние яда роз Морганы еще так мало изучено...
Миллисента усмехнулась и вышла.

+++
Он все-таки пришел – последний вечер, который она могла провести дома. Миллисента сидела в гостиной, на полу у камина, скрестив ноги по-турецки. После сегодняшнего визита к Панси, о котором Миллисента разве что на коленях не умоляла, она чувствовала себя, как после встречи с дементором. Будто в жизни больше не будет ни радости, ни цели, ради которой стоило бы жить. Даже мысли о возможно всерьез обезображенном Драко не поднимали настроения. Куда идти и что делать завтра, она не имела представления.
За спиной скрипнули половицы, и Миллисента мгновенно вскочила, с палочкой наизготовку. Но это был всего лишь Грегори Гойл, как его привык называть ее папа, Грегори-младший. Только теперь уже не младший, а единственный.
- Чем обязана? – равнодушно-вежливо поинтересовалась она. Грег выглядел потерянным и одиноким. Миллисента знала, что Винсент мертв, но, тем не менее, ей было очень странно видеть Грегори одного – это было как-то неестественно.
- Да вот, – Гойл замялся и переступил с ноги на ногу, - ты ведь помнишь выпускной?
- Пробуждение на полу раздевалки я не скоро забуду. И такое сильное похмелье – тоже. - Миллисента заинтересованно смотрела на него, не понимая, куда он клонит.
- Это все, что ты помнишь? – смущенно спросил Грегори.
До девушки начало доходить:
- А, вот ты о чем. Все в порядке, мы оба напились и не соображали, что делали. Не нужно извиняться.
- Я не извиняться пришел, - смущение как ветром сдуло, голос зазвучал неожиданно твердо. Гойл пошарил в кармане, и протянул Миллисенте что-то блестящее. В первую секунду она не поняла, что это, но рассмотрев, ахнула.
- Кольцо принадлежало моей матери. И оно постарше будет, чем малфоевская диадема. Ты выйдешь за меня?
- Что? Я же сказала – мы напились, не понимали, что делали, такое бывает! Ты не должен на мне жениться! – возразила она. – И... я не могу. Просто не могу, я... Зачем тебе это? Не понимаю...
- Ты никогда не считала меня дураком, как остальные,- перебил ее Грег. – Наоборот, помогала все время. Ты мне нравишься. Мы оба, что ты, что я – теперь невыгодные партии. Одной тебе будет трудно, мне тоже. А вместе мы выживем.
- С чего ты взял, что я хочу выжить? – Миллисента сложила руки на груди и отвернулась.
- Миллисента Булстроуд, чтоб тебя дементоры забрали! - она и опомниться не успела, как друг детства схватил ее за плечи и развернул к себе. - Винс умер, а Панси вышла замуж! Но мы-то все еще здесь! Жизнь не заканчивается! – и, как бы в подтверждение своих слов, он тряхнул ее – с такой легкостью, будто бы она была тряпичной куклой.
- Откуда ты знаешь про Панси? - от изумления Миллисента даже не пыталась вырваться.
- Я не очень умный, но не слепой, - спокойно ответил Грег. – Наоборот, мне странно, что все остальные этого не поняли.
- И ты все равно хочешь жениться на мне? Зная, что я никогда тебя не захочу? – Миллисента наклонила голову набок, рассматривая лицо Грегори, будто бы думая про себя – где же тут ловушка?
- Ты не можешь этого знать. Время... оно помогает в таких делах. А я хочу помочь тебе, - серьезно сказал он.
- Помочь? – у нее вырвался нервный смешок. - Тогда дай мне денег и отпусти!

[bese_ss_en]

Гойл несколько секунд подумал и отрицательно покачал головой:
- Нет. Прости.
- Ясно, - хмыкнула она. - Не похоже, чтобы у меня был выбор, верно? Либо оказаться на улице без перспектив и без единого кната, либо согласится.
- Выходит, что так, - Грегори шумно вздохнул, и Миллисента вдруг осознала, что он так и не отпустил ее. Они до сих пор стояли, чуть ли не обнявшись.
Поняв безвыходность своего положения, она почему-то почувствовала облегчение и сразу же принялся анализировать ситуацию. По крайней мере, хоть что-то Миллисента должна для себя выторговать, это будет справедливо.
- Что ж, в таком случае, я требую внесения в брачный контракт пункта о частоте брачных отношений. И ты согласишься с ним, - она выдержала недолгую паузу. - И еще кое-что. И ты, и я – мы последние, Грег. Хотя бы один из наших детей будет носить мою фамилию.
- Хотя бы один? Ты хочешь нескольких? – Гойл даже руки разжал от удивления.
- Разумеется, - с легким пренебрежением в голосе ответила она, освобождаясь от обременительных объятий.
+++

Грегори уверенно толкал нагруженную тележку через забитую людьми платформу 9 ¾. Миллисента шла рядом, то и дело поправляя норовившие сползти клетки с совами, и стараясь не выпускать из поля зрения детей. Шум, гам, плывшие над толпой клубы дыма – в это прохладное утро все было, как всегда. Точно так же, как и в любое другое утро первого сентября. Генри-младший, студент последнего курса, еще дома переодевшийся в форму и нацепивший значок префекта, с мученическим выражением лица пресекал все попытки матери поправить ему галстук – «ну мам, ты что, я сам». Кристин, чересчур высокая для своих 14 лет, вертела головой во все стороны – светло-русая коса так и летала в воздухе. Девочка махала рукой знакомым, то и дело кричала кому-то «Привет!» и вообще, вела себя, на взгляд старшего брата, «недостойно». Грегори-третий, для которого это была первая поездка в школу, жался к отцу и, как краем уха услышала Миллисента, переживал насчет своего распределения.
В клубах пара, как огонек, мелькнули рыжие волосы – и Миллисента, скривившись, поспешила сменить направление, обходя семью Поттеров как можно дальше. Ей и Грегу нелегко пришлось в новом мире победившего добра. Все эти годы после поражения Темного Лорда они только и занимались тем, что старались понемногу отвоевать себе место под солнцем, что было совсем нелегко.
Когда пыль над полем битвы 19 лет назад немного осела, стало ясно, что волшебный мир понес больше потерь, чем думали. Слизеринцам, конечно, не доверяли, но кто-то должен быть работать и в клинике Св. Мунго, и в лавочках и кафешках Хогсмида, и даже на незначительных должностях в министерстве – трудолюбивых хаффлпаффцев не хватало. Благодаря помощи Теодора Нотта Миллисента попала в секретари к Долорес Амбридж. Как ни удивительно, но положение этой женщины не могла поколебать даже такая серьезная смена курса. Должно быть, сыграло роль то, что людей попросту было мало.
Стоило одному слизеринцу устроиться, как он немедленно тянул за собой друга или родственника. И так, потихоньку, год за годом, все больше знакомых лиц окружало Миллисенту на работе. Конечно, поначалу каждый день улыбаться Долорес и выполнять для нее мелкие поручения было неприятно. Но за 7 лет Булстроуд довольно сильно поднялась (и привела с собой своих людей, как ее когда-то Нотт), и из голоса Амбридж пропали приказные нотки. А еще лет через 5 та сама лебезила перед Миллисентой. Которая, к тому моменту заведовавшая финансами, уже могла себе позволить отправить на пересмотр бумагу о дополнительном финансировании больницы Св. Мунго на этот год. То, что Минерва Макгонагалл как раз проходила курс лечения от последствий темных заклинаний, доставшихся ей в битве за Хогвартс, и что малейшее промедление может оказаться для нее фатальным, было простым совпадением.
С семейной жизнь дело обстояло хуже, чем с карьерой. Но Миллисента, послушав разговоры подруг и сослуживиц, вышедших замуж по взаимной склонности и теперь жалующихся, что секс стал скучным, рутинным, а для некоторых даже неприятным и болезненным, решила, что жалеть не о чем. Грегори оказался хорошим отцом, и, в общем-то, неплохим человеком. Коль скоро ему нужно, чтобы она раз в неделю раздвинула ноги - пожалуйста. Сначала он пытался как-то заинтересовать ее, он и сейчас время от времени пытался, но безуспешно. Для нее это были именно супружеские обязанности, оговоренные брачным контрактом. Ничего общего с тем давним иссушающим душу чувством...
С Панси она с тех пор и не разговаривала – они оказались в разных слоях общества, та не искала встреч. Иногда Миллисента мельком видела фотографии четы Малфоев – оба одеты с иголочки и безупречны, как пара манекенов на витрине, на обложке «Ведьмополитена» или в «Ежедневном пророке». Фото она не рассматривала, а газеты сразу выбрасывала, чтобы не давать себе повода разглядывать ее и предаваться ненужным сожалениям. Поэтому сейчас, услышав мужнино «Посмотри только, кто здесь!», она пожалела, что не очень маневренная тележка не позволяет как можно скорее скрыться.
Прямо напротив них стояла семья Малфоев: Драко, Панси и их сын Скорпиус. Мальчик являл собой точную копию отца – те же бесцветные волосы и острый подбородок. Что касается Драко, то Миллисента со злобным удовлетворением рассматривала залысины надо лбом и поредевшие волосы. Как заметил наметанный глаз миссис Булстроуд-Гойл, на Драко было наложено больше маскирующих и косметических заклинаний, чем на его жену, что тоже порадовало Миллисенту: значит, яд прекрасной розы с желтыми лепестками доставил ему много неприятностей. Что же касается Панси... то Миллисента была поражена.
Конечно, 19 лет даром не проходят, но что для колдуньи 19 лет? Сама Миллисента не очень изменилась, разве что волосы стали темнее – она реже бывала на солнце, и они перестали выгорать, да прибавились пара морщинок у глаз и несколько фунтов на бедрах (все же родить троих – не шутка), но и только. Панси же, несмотря на косметические чары, выглядела старше своего возраста. Она сильно исхудала, нежная белизна лица превратилась в зеленоватую нездоровую бледность, губы стали тоньше и запали. Раз даже чары не могут это скрыть, изменения должны были быть вызваны очень сильной магией.
Но не потеря красоты поразила Миллисенту. Более всего с образом прежней Панси не соотносился ее покорный взгляд – как у побитой собаки. Эта женщина, раболепно смотревшая на своего мужа снизу вверх, никак не могла быть ее Панси – королевой, привыкшей к поклонению и принимающей его как должное.
- Грег, что с ней случилось?! – прошептала она на ухо мужу, одновременно кивая Малфоям в знак приветствия.
- Попытки завести наследника не прошли даром, - тоже шепотом ответил тот. Драко ответил на приветствие, Панси же почему-то схватила сына за руку и возмущенно посмотрела на Миллисенту – будто бы готовясь обороняться от ее посягательств. Миллисента и Грегори с детьми пошли дальше, к поезду.
- Что ты имеешь в виду? – удивилась она уже вполголоса.
- Скорпиус получился лишь с седьмой попытки, до него рождались девочки. Малфою нужен был мальчик. Они и пробовали, пока не получилось. А оказывается, у Панси слабое здоровье. Ей уже после второго надо было остановиться, - Грегори нахмурился, - но Драко не позволил. Я ничего в этом не понимаю, мне Блейз рассказал – у него кто-то работает в Св. Мунго. Она последние лет десять постоянно на зельях – чтобы забеременеть, чтобы доносить, и так далее, я все это не понимаю. Знаю только, что здоровье у нее похуже, чем у покойной Макгонагалл было в последние годы.
Миллисента, не в силах поверить, только хлопала глазами. Она обернулась, чтобы посмотреть на Панси еще раз, и снова заметила этот странный взгляд.
- Но как же это? Где тогда их старшие дочери?
- Отосланы на континент, к дальней родне. Они же бесполезны и никому не нужны, - Грег насупился, и его пальцы сжали ручку тележки так, что костяшки побелели.
- Мерлин... – простонала Миллисента, останавливаясь и сжимая пальцами виски. Боль, от которой она, как думала, избавилась еще дома, впивалась в мозг, как игла. Голова закружилась. – Грег, как она это позволила? Ты же помнишь, какая она была?
- Очень просто, - Миллисента почувствовала, как руки мужа разжимают ее пальцы, и осторожно массируют виски и затылок. Он всегда так делал, когда Миллисенту настигал приступ мигрени. – Она же получила и диадему, и семейные драгоценности, платья и приемы в министерстве. А за Скорпиуса, мне Блейз сказал, Малфой подарил ей кругосветное путешествие и лето на Ривьере. У нее полно денег и высокопоставленный муж. У Панси есть все, о чем она мечтала.

[bese_ss_en]

- Да нет же! – возмутилась Миллисента, и охнула – боль стала резче. – Панси не такая! Она никогда не была пустышкой, не хотела выйти за «денежный мешок»!
- А я думал, ты у меня умница, - усмехнулся он. – Миллисента, она с детства была такой, вспомни. Мечтала выскочить замуж за богатого и вращаться в высшем свете. И ради этой мечты Панси стелилась бы под того, на кого ей укажут.
- Мам, пап, - подал голос старший сын, все это время стоящий неподалеку. – Это, конечно, очень интересно, но нам пора прощаться.
Посадив детей на поезд, перецеловав всех (даже хмурящегося Генри-младшего), поправив косу Кристин и сунув шоколадную лягушку малышу Грегори, Миллисента позволила мужу аппарировать ее домой. Ее деятельный ум, растревоженный словами Грега, безжалостно вспоминал и анализировал все, когда-либо сказанное и сделанное Панси – и выводы на основе полученной информации Миллисенте очень не понравились. Потому что получалось, что Грегори прав.
- Если ты прав, то выходит, - Миллисента мерила шагами их спальню, заламывая руки, - что я всю жизнь... – она запнулась, к глазам подступили слезы, - ... Я любила человека, который существовал только в моем воображении. Мираж... – она замерла, как пораженная громом.
Она собственными руками загубила по меньшей мере 19 лет своей жизни. Жила – потому что покончить с собой страшно, а не потому, что приносит радость. Не позволяла себе радоваться: какая может быть радость, если любимая никогда с ней не будет. Даже детей она рожала не потому, что хотела этого – хотя сейчас обожала всех троих – просто так было нужно. Род не должен прерваться. Будто бы она все это время была погружена в анабиоз, даже дышала не во всю силу легких. И из-за кого? Из-за красивой дурочки, всю жизнь живущей чужими мозгами, чей предел мечтаний – очередная блестящая побрякушка, и которая ради этих побрякушек позволила покалечить себя. Если бы у Панси был такой же «выбор», как у Миллисенты, она бы могла ее понять. Но Панси, не заклейменная Меткой, сохранившая семью и поддержку семьи, лишь хотела получить статус повыше. Даже не сама этого хотела – за нее хотели другие.
- Мерлин... – и Миллисента расплакалась, как не плакала уже много лет.
Грегори опешил. Он никогда не умел успокаивать, и понятия не имел, что нужно говорить. Он просто обнял ее и, желая утешить, поцеловал мокрую от слез щеку. Что-то произошло в этот момент между ними: будто бы стена отчуждения, которую Миллисента по камешку отстраивала на протяжении их брака, мгновенно рухнула. Миссис Булстроуд-Гойл обняла мужа за шею и поцеловала. Он ответил, а потом все смешалось, и почему-то не было ни смущения, ни просьб не смотреть или приглушить свет. Все получилось само, спонтанно, и не нужно было вспоминать о прочитанных в тоненьких засаленных книжечках советах – инструкции оттуда не понадобились. Не важно, что толкнуло их друг к другу: тоска по человеческому теплу, желание утешить и быть утешенной, или желание почувствовать, что ты не один. Главное, что сейчас, после почти 20 лет совместной жизни, они были счастливы, как никогда. Почему-то Грегори подумал: с этого дня не будет больше неохотных одолжений с ее стороны и угрызений совести с его. Хотя кое-что его очень беспокоило.
- Прости меня, - он неловко тронул Миллисенту за плечо.
- За что? – удивленно обернулась она к нему. Теперь они лежали лицом к лицу.
«Ну да, не принц», Миллисента улыбнулась в душе, разглядывая его простоватое лицо. «Но он всегда был рядом, когда был нужен. Заботился обо мне и детях. Ухаживал, когда я болела. Он мой друг, он меня любит, с ним уютно, и...». Что дальше, она не могла внятно сформировать. Она поняла: ее спокойная, ровная привязанность к Грегори, хоть и не заставляет сердце стучать в ускоренном ритме и делать кульбиты, зато согревает и наполняет уверенностью в завтрашнем дне.
Она внезапно почувствовала себя, как в пять лет, когда, после долгой болезни, отец вынес ее на руках на улицу. Тогда Миллисента провалялась в лихорадке несколько месяцев. Заболела она в разгар зимы, а сейчас стояла весна. Покрытые крошечными листочками деревья казались окутанными прозрачным зеленым туманом, на ярком голубом небе не было ни облачка, из земли пробивались первые травинки, и отовсюду слышались птичьи трели. Она тогда поразилась – сколько всего она пропустила, пока болела! Время-то, оказывается, не стояло на месте.
Вот и сейчас ее настигло то же ощущение. 19 лет, по 365 ночей в году – сколько же времени пропало зря!
- Ну как за что. Сегодня же не пятница, - Грег опустил глаза. Разговаривать об «этом» и не смущаться они так и не научились. Ну что ж, маги живут долго – они все наверстают.
- У меня теперь будет семь пятниц на неделе, - наигранно-серьезно пообещала она, и улыбнулась, - отныне я люблю пятницы.
- Я всегда их любил, - тихо ответил он и накрыл их обоих одеялом.

Все).

[spring Kennie]

Как понравилось, как понравилось, КАК ПОНРАВИЛОСЬ. *__*
Автор, я в восхищении. Просто в полном восторге.
Особенно, как мне кажется, вам удался образ Генри - его отношение к дочери, особенно в самом начале. Очень живой персонаж получился.
Браво.

[50 ярдов надежды]

Красивая история) спасибо

[TerryBolger]

bese_ss_en

[bese_ss_en]

весенняя Кенни

Spasibo ogromnoe , ja o4en` rada, 4to Henry wam ponrawilsa =)). S nim bylo mnogo problem "LOL"

Советница Аида

Wam spasibo

TerryBolger

Ty sdelala eto wozmojnym. Bez twoej pomowi tak by i ostalas` Milly u menja w papke. Ne znaju kak i blagodarit`. Spasibo