Название: Двенадцать месяцев Автор: Lilly Пейринг: Луна Лавгуд/Гермиона Грейнджер Рейтинг: PG-13 Жанр: драма Саммари: очень страшная сказка. Третья история из фемслэшного цикла про Луну. Дисклаймер: не мое. Предупреждение: смерть персонажа. Посвящение: для Катю, самой прекрасной девушки на свете.
Попрыгунья-стрекоза лето красное пропела, Оглянуться не успела, как зима катит в глаза. И.А.Крылов, «Стрекоза и муравей»
читать дальшеЛуна, наверное, могла бы быть птичкой певчей.
Прыг-прыг с ветки на ветку, зернышки там какие поклевать, и все. Или спрятаться среди молодой листвы, почистить ярко-желтые перышки, будто у канарейки, и запеть.
Голос – чистый, звенящий, нежный-нежный – так и льется, так и льется, будто горный ручей, и так складно получается, так красиво, что Луна сама зажмуривается от удовольствия. Прикрывает мечтательно глаза, прислоняется спиной к теплой шершавой коре дуба, и замолкает.
Ах, чудо, чудо как волшебно!
- Луна, - серьезно говорит Гермиона, - Луна, ты должна заниматься.
Гермиона – она всегда серьезная такая, со стопкой книжек в руках. И еще у нее глаза красивые. Большие такие глазищи, карие-карие, и блестят, словно пуговицы.
В октябре в воздухе пахнет ржаным хлебом и рябиной.
Луна сидит у озера и читает «Придиру». Очки в новом номере – что за прелесть! Большие такие, как у совы, один глаз – розовый, другой – голубой. И крутятся-вертятся, как ветряная мельница, переворачиваются с ноги на голову, словно зайцы. Как здорово это папа придумал!
- Привет.
Гермиона в нерешительности замирает рядом. Белые гольфы чуть-чуть сползли, и видно по-мальчишечьи острые коленки. Луна думает, что сухие осенние листья так красиво бы смотрелись в ее длинных волосах.
- А это что? – опасливо спрашивает Гермиона, присаживаясь рядом.
- Можно сказочную страну увидеть. Там феи, - поясняет Луна.
- Ооо. Хочу, - она улыбается.
Осень – она золотистая вся, и пахнет Гермиониным шампунем.
~ * ~
Зонтик должен быть непременно всех цветов радуги.
- Красный, - бормочет Луна, шлепая босыми ногами по лужам.
Мелко-мелко накрапывает дождик, и начинает смеркаться.
- Оранжевый.
Огни замка – словно мириады светлячков сплетаются в неведомый и прекрасный узор.
- Желтый.
Ноябрьское небо – грустное-грустное, свинцовое, тяжелое – такое, будто вот-вот упадет на голову. Луне так его жалко! А ветер – порывистый, злой, ледяной, готовый проморозить насквозь, до самых костей.
- Луна, постой!
Гермиона хватает Луну за руку.
- Ты же можешь простудиться!
- Зеленый, - шепчет Луна, - и потом еще голубой, синий…
Гермиона устало вздыхает, снимает клетчатый плащ и накидывает его на плечи Луне. Держит за руку – теплая ладошка – и ласково улыбается уголками губ.
- Фиолетовый.
Луна думает, что она, наверное, самый счастливый человек на свете.
~ * ~
Декабрь – это непременно Рождество.
Конфетти там всякие, хлопушки разноцветные, стеклянные шары и – конечно же! – подарки.
Луна сидит в Большом Зале одна-одинешенька: все разъехались по домам, а ей пришлось остаться в Хогвартсе, потому что папочка ищет морщерогих кирзляков, а ведь это очень, очень важно – Луна большая, она понимает!
Луна пьет чай с лимоном из большой кружки и ест вкусные теплые круассаны со сгущенкой. Ель – красивая. От нее пахнет хвоей. И веточки у нее такие зеленые-зеленые, припорошенные хрустящим снежком, и не колючие вовсе. Только вот без Гермионы очень плохо. Кружится голова, и не хочется даже мечтать. Мир без Гермионы – это все равно, что ходить по потолку вверх ногами. И ползать как улитка, оставляя за собой желтоватый маслянистый след.
Луна не замечает, что плачет.
~ * ~
- Вернулась!
Луна с радостным криком бросается Гермионе на шею, целует ее в губы, сладко-сладко, с наслаждением вдыхает знакомый запах ее волос.
В морозном январском воздухе кружатся ледяные бабочки.
~ * ~
- В детстве я тоже любила читать, - задумчиво произносит Гермиона, накручивая на палец прядь волос, - и сейчас люблю.
Весело трещит огонь в камине, и от узорной решетки на ковер падают длинные красивые тени, будто неведомые цветы в сказке. Луна дремлет, положив голову Гермионе на грудь, и видит сны.
- Мне нравится запах книг. Когда ты переворачиваешь страницы, пыльные от времени, ты чувствуешь что-то такое… что-то такое…
- Да, - Гермиона кивает и с улыбкой перебирает длинные светлые волосы Луны.
В комнате тихо-тихо, и только большая деревянная кукушка на настенных часах с подозрением смотрит на двух девушек. У кукушки некрасивые глаза, нарисованные глазурью, и огромный клюв, будто нос. «Она такая любопытная», - бормочет во сне Луна, крепче обнимая Гермиону. «Да, - отвечает Гермиона, целуя Луну в нос, - ужасно любопытная».
За окном зло завывает февральская вьюга.
~ * ~
Чирикают птички, и прыг-прыг по свежей зеленой травке. Солнечные зайчики прыгают с ветки на ветку, и Луна со смехом бегает за ними. За окном – март. Пахнет талым снегом и вода в озере – прозрачная-прозрачная, будто стекло, но не ломкое, а жидкое такое, теплое, незнакомое.
Гермиона сидит под деревом и читает учебник Нумерологии.
- Луна, сядь пожалуйста.
Луна смеется, запрокидывает голову назад, тянет руки к небу. Кружится, словно маргаритка.
- Луна, ты мешаешь мне заниматься.
Голос у Гермионы чуть-чуть обиженный и грустный, а взгляд – серьезный-серьезный, но она, наверное, шутит, правда же?
Луна скидывает туфли-лодочки и заходит в воду по колено. Хлопает ладошкой – шлеп-шлеп – и брызги во все стороны летят. Капельки переливаются на солнце красивым жемчужным перламутровым цветом, а потом пропадают куда-то.
Луна крепко жмурится, а потом открывает глаза, и с грустью замечает, что Гермионы нет. Видно только стремительно удаляющуюся крошечную черную точку на горизонте, да кряжистые ветви деревьев, подло ловящих солнечный свет.
~ * ~
- Прости.
Гермиона молчит, хмуро уставившись в книгу.
- Прости меня, пожалуйста.
Нос перемазан в цветочной пыльце, и Луне это кажется очаровательным.
- Я тебя люблю.
Гермиона поднимает голову. Смотрит внимательно-внимательно, а потом с горечью в голосе тихо произносит:
- Прости, Луна. Но не можем больше… дружить. Я от тебя устала.
И тогда она уходит, оставив за собой запах осени, толстые фолианты и еще что-то такое страшное и черное. Пустоту. Ниточка оборвалась – и все. Воздушный шарик взмыл в воздух, мигнув на прощанье яркими цветами, а теперь его нет.
А Луна стоит на месте, замерев, и недоуменно смотрит ей вслед. Как – устала? Как – не можем? Но им же так хорошо было вместе, и вон, тогда, когда они целовались под омелой, и зимой, и колени-руки-колени, и что же? Что же – все вон?
Где-то на клумбах расцветают нежные голубые крокусы – апрель.
~ * ~
В мае Луна усердно учиться.
Облизывает кончик карамельного пера, макает его в клубничное варенье – пишет Гермионе письмо.
«Моя милая Гермиона!
Я скучаю по тебе, очень-очень. Я очень хочу, чтобы ты была рядом. Я знаю, что у твоих губ вкус шоколада и мяты. Я…
Прости меня. Твоя маленькая Луна».
И когда Луна пишет последние строчки, ей становится так больно, так плохо, что она забывает, как это – дышать. Наверное, она сейчас умрет.
~ * ~
В июне Луны нет.
Она кружит где-то в сказочных снах, где на дубах растут самые настоящие слоны, завернутые в серебристую фольгу, и щенки размером с горы пьют молоко из блюдец. А злые нарглы сидят в своих темный норах, и делают что-то плохое и страшное.
Луна не знает, что Гермиона сидит у ее постели, и крепко сжимает ее ледяные пальцы.
И доктор…
- Она не выживет, мисс Грейнджер, - устало произносит мистер X., - у нее слабое сердце. И с психикой не все в порядке, вы же видите.
- Да, да, - устало отвечает Гермиона, - но неужели СОВСЕМ ничего нельзя сделать?
Мистер Х. грустно качает головой, гладит Луну по волосам, и уходит, оставив за собой невкусный запах медицинского спирта и таблеток – они разноцветные такие, красивые, желтые, оранжевые и синие, и их нужно пить каждый час. Обязательно – с зеленым чаем или молоком.
Но Луна ничего этого не знает, и поэтому ей так сладко, сладко спится.
~ * ~
- Ля-ля-ля, - Луна весело болтает ногами, сидя не жесткой больничной койке, - ля-ля-ля. Я не буду пить микстуру, не буду!
Перед глазами порхают стайки пестрых бабочек. У них такие чудесные крылья! И они умеют ловить солнечный свет усиками. Луна прежде никогда, никогда такого не видела! А вдруг они волшебные? Взаправду, а не понарошку, как говорит противная медсестра.
- Гермиона! – Луна бросается ей на шею, целует в губы, гладит большим пальцем по щеке, - я так рада, что ты пришла! У меня есть сачок! Мы можем ловить им воооон тех бабочек, ведь правда?
- Не сейчас, - Гермиона прижимает к себе Луну и нежно гладит по волосам, - лучше мы поговорим с тобой, Луна.
Луна удивляется. И ее большие, будто рыбьи, глаза стали совсем прозрачными в последнее время. Ей это чуть-чуть не нравится, но что же поделать? Все оттого, что она выплакала много слез. Кап-кап-кап, и золотые рыбки в лужах резвятся.
- Луна, ты хорошо себя чувствуешь?
- Да, - Луна с рассеянной улыбкой смотрит в окно.
- Луна, а ты… ты меня любишь?
Сердце Луны замирает на мгновение. А потом она заливисто смеется.
- Вот глупая! Я тебя одну, тебя одну люблю, ну конечно! А ты меня?
- И я тебя люблю, - Гермиона обнимает ее, и Луне кажется, что руки Гермионы дрожат, будто у старухи.
Старуха-смерть. Костлявые пальцы тянутся к Луне, а она, глупая такая, совсем этого не замечает.
~ * ~
В августе очень душно, и слышится стрекотание цикад на террасе.
Луна крадется по коридору – она стащила ножницы из кладовой, чтобы отрезать пуговицы от сарафана. Сарафан – красивый, ситцевый, клетчатый, а пуговицы почему-то маленькие, черные и неприметные, будто глазки и какого-то чересчур грустного зверька. Скоро Луну выпишут, и они с Гермионой буду гулять в парке с розами, крепко держась за руки. И еще пить чай с шоколадным тортом.
Это - правильно. Это – можно.
Луна замирает, когда слышит приглушенные голоса.
- Я не хочу, Рон. Я боюсь за нее.
Голос – хрупкий, мелодичный, и как будто надломленный. Что-то такое звенящее, словно голубой-голубой колокольчик, и одновременно невыразимо печальное. «Хрустальный голосок», - с упоением думает Луна.
- Все будет хорошо, Гермиона. Я рядом, видишь, я рядом с тобой.
Луна взволнована: что значит, рядом? И кто может быть рядом с чудесной, милой Гермионой, которая принадлежит ей одной?
- Рон… - слышится плач, и Луна с ужасом наблюдает как ее – ее Гермиона – бросается на шею высокому рыжему мальчишке.
А дальше… калейдоскоп красок, событий и эмоций. Кто-то плачет, кто-то зло смотрит в след, кто-то сочувственно утирает лицо кружевным платком. Перед глазами Луны два лица: удивленное, все в веснушках, с царапиной на носу – того мальчика, и мертвенно-бледное, неживое, по-ста-рев-ше-е – Гермионы. Милой, красивой Гермионы…
Когда на суде выносят приговор – поцелуй дементора – Луна удивляется только одному: как кто-то сможет ее поцеловать, кроме Гермионы. Это ведь… это нечестно, правда?
Название: История не для меня; Автор: Аэли; Пейринг: Гермиона Грейнджер/Луна Лавгуд; Тип: фемслэш; Рейтинг: PG; Саммари: Маленькая история об очаровательной лжи и невинной детской игре; Дисклеймер: все принадлежит Роулинг;
читать дальшеОна любила смотреть на нежно-золотистые лучики, теряющиеся в густой листве. Ей нравилось вдыхать горьковато-свежий аромат скошенной травы и ощущать босыми ступнями влажную тёплую землю. Наблюдать, как круглое оранжевое, как кухонный абажур, сияющее солнце медленно катится к горизонту, очерченному плоскими крышами пятиэтажек. Слушать, как гудят пыльные улицы миллионами звуков. Легонько дуть на поверхность стола и внимательно следить за безумным танцем серебристых пылинок в луче настольной лампы. Она любила, когда по рукам струится липкий персиковый сок, а щёки испачканы в карамели-тянучке... А может, она просто притворялась?
Она, смеясь, любила говорить, что летом каждое утро видит всего две улыбки: свою собственную, в зеркале с отколотым уголком, и улыбку маленького чёрного котёнка, каждое утро трущегося возле двери её дома. Я часто ей говорила: котёнок не умеет улыбаться. В ответ на это она обыкновенно отворачивалась и убегала. Позже она всё же возвращалась с очаровательно раскрасневшимися щеками, хлюпая покрытым еле заметными веснушками носом, и шептала: «Умеет. Умеет-умеет-умеет...»
Если вы спросите её сейчас, как дела, она ничего не ответит. Потому что ещё не написала очередной роман со счастливым концом, по канонам которого можно провести жизнь. Но она обязательно что-нибудь придумает.
Я впервые увидела её в середине апреля 1992 года. Она стояла возле теплиц и кормила хлебными крошками воробьёв. В это время солнце уже начало немного пригревать, и многие студенты убрали тёплые мантии подальше в шкафы. По этому поводу я была одета в восхитительный лёгкий серенький свитер, привезённый когда-то отцом из Швейцарии. «Очень качественный. Гермиона, на тебе он смотрится замечательно!» - так сказала мама. Я очень гордилась и отцом, и свитером... И вообще мне на душе было радостно от того, что скоро, уже совсем скоро наступит лето. И мы с родителями отправимся вместе на пикник возле пруда, будем играть в бридж, кататься на нашем стареньком «Моррисе», листать новые, пахнущие типографской краской книги в магазинчике возле нашего дома, потом я уговорю отца отпустить меня гулять одну... Я шла и думала, думала, думала... О летнем зное, о солнышке, ярком, как лампа у мамы на работе, о разноцветных открытках, которые мне наверняка пришлёт тётушка из Женевы... Под тонкими подошвами сношенных туфель хлюпает весенняя грязь – это просто замечательно, что ещё не просохла земля, ведь идти так намного веселей! Пахнет сыростью и почему-то немного мелиссой... На секунду захотелось закрыть глаза, как будто так можно лучше прочувствовать эти необыкновенные, чудесные минуты и удержать их.
-Ой!
Сначала я и не поняла, что передо мной стоит девочка: хрупкая фигурка полностью была скрыта под грязным пепельно-серым балахоном. Только из-под полы виднелись босые ноги, перепачканные в грязи.
Я хотела её научить жить. Даже тогда, когда и сама не умела. Я верила ей, я верила в неё и слепо верила в то, что она – моя находка. Только моя, и только для меня.
-Ты кто? Мама говорила, что ходить весной босиком чревато насморком! -Неужели я - это я? - и из-под растрёпанной копны сливочно-русых волос на меня с недоверием поглядели большие серые глаза. -Хочешь, я отведу тебя в замок? Она, как будто немного подумав, кивнула. -Только... Там нету нарглов?..
Я взяла девочку за руку. Ладошка была холодной и липкой. Девочка сказала, что она только что выжимала сок из земляной груши, и теперь её руки не должны мёрзнуть даже зимой в пятидесятиградусный мороз. Я почему-то не стала с ней спорить... В ушах у девочки раскачивались огромные серёжки в форме редисок.
Спустя восемь лет я отколола уголок от зеркала, висящего у меня на стене. И улыбнулась, совсем как она. Её, оказывается, зовут Луна... Представляете? Такое звонкое, такое... волшебное имя! Я сразу же решила, что с этой девочкой нужно дружить, и на это есть несколько причин. Во-первых, она младше меня на целый год, и поэтому я могу ей рассказать много всего интересного. Во-вторых, она сказала, что иногда ходит босиком, потому что не может найти свою обувь. В этом случае я должна ей помочь, иначе она когда-нибудь простудится и пропустит свои занятия. В-третьих... Что-то мешало мне сформулировать это «в-третьих». Я просто понимала, что никогда больше не увижу такого волшебного и странного человека, как Луна. Луна... Имя звенит, как хрусталики на люстре.
Луна рассказала, что её мама – солистка группы «Ведуньи» (жаль, что я такую не знаю), а отец – полярный исследователь. Он исследует какие-то неведомые «полярности магических артефактов» и постоянно работает то в Египте, то в Греции. Они живут в Ирландии, близ Дублина, и вся их собственность составляет около нескольких гектаров земли, которую затопило ещё прошлой весной. Теперь Лав-гу-ды перебрались в гостиницу для туристов, и у родителей Луны постоянно в номере гости, которые просят автографы.
Всё это я узнала по дороге от теплицы до замка. Девочка шла рядом со мной и рассказывала, рассказывала, рассказывала... И мне вдруг даже перехотелось ехать на пикник с родителями, когда я представила себе тесную уютную гостиницу где-то в Ирландии.
-Ну вот, мы пришли! – Я разжала пальцы, но рука Луны продолжала держать мою. – Замок... – неуклюже добавила я. -Обещай мне, что ты никому не расскажешь про моих родителей! Все захотят их увидеть, там, в Ирландии, а мне опять придётся готовить мятный чай для гостей!.. Ненавижу мятный чай! – доверительно сообщила девочка, наклонившись близко-близко к моему уху, так, что мне стало немного щекотно. От Луны пахло фруктовыми леденцами и розовым маслом. -Я... Обещаю, Луна! – серьёзно сказала я и сжала тоненькие пальчики, вцепившиеся в мою ладонь. Девочка заглянула мне в глаза, при этом наши лбы почти что соприкоснулись. Мне удалось разглядеть мелкие, еле заметные веснушки, покрывающие её нос.
Мне до сих пор чудится запах чудесного розового масла и фруктовых леденцов.
Мы много раз сталкивались в коридорах, и каждый раз она подходила очень близко ко мне и брала меня за руки, и вновь я ощущала холод тоненьких пальчиков и ладоней. Луна полушёпотом рассказывала мне об исследованиях своего отца, о творчестве матери, о нарглах, кирзляках и немного об отдалённых деревнях, где люди всегда ходят босиком и не болеют насморком, потому что по утрам пьют топлёное молоко. Кожа Луны по оттенку тоже напоминала топлёное молоко, а глаза у неё были большие и матово-серые. Я была очень рада, что нашла Луну. Я думала, что ей необходима моя поддержка, мои рассказы об истории Хогвартса и о вреде некоторых трав, думала, что она доверяет мне, и поэтому так много рассказывает о своих родителях и доме... Я представляла, как мы будем сидеть вечером (не очень поздно, разумеется) во дворе, есть маленькие конфетки в шуршащих обёртках, шептаться о чём-нибудь и много-много смеяться, как настоящие подружки. А на небе обязательно будет виден огромный диск молочно-белой сияющей луны... Луны.
Однажды она сказала, что хочет пригласить меня на каникулы в Ирландию пожить с мистером и миссис Лавгуд. Я написала маме огромное письмо с просьбой меня отпустить к этим чудесным людям, а главное – к Луне. Теперь я понимаю, что всё это было жутко унизительно для меня. Я тогда натёрла уголки пергамента розовым маслом.
Она заставила меня заболеть. Заболеть её холодными руками, маленькими фруктовыми леденцами, доверительным шёпотом слишком близко к уху... Я заразилась от неё жгучей любовью к Ирландии и даже почти начала верить в то, что нарглы существуют. Мы вместе писали письма её маме, а потом и отцу. Мы писали, как мы хорошо дружим вместе, как гуляем возле теплиц и смотрим на мандрагоры, а летом обязательно к ним приедем. Луна уверяла, что отправляет все наши письма, а позже начала показывать мне ответные. Они были написаны рубиново-красными чернилами. Почерк напоминал почерк самой Луны... Как это всё было странно и замечательно! И это длилось целый месяц! Я тоже стала ненавидеть мятный чай.
А потом был душный майский вечер, наполненный запахом жасмина, хвои и горького шоколада. Мы сидели рядом на траве, и наши руки вновь были переплетены. Моя, карамельно-смуглая от загара, и её, молочно-белая и восхитительно тонкая. Запястье моей подруги (да, я хотела её так называть) обвивала тонкая ниточка из ярких пластмассовых бусинок. Я чувствовала себя старшей, я накинула на её угловатые плечи, покрытые прыщиками, свой свитер из Швейцарии... Я снова, снова была счастлива! Луна придвинулась ко мне поближе и протянула конфету. -Возьми, это лимонная! Я рассеянно развернула жёлтую обёртку и отправила карамель в рот. -А знаешь, что эти конфеты могут содержать экстракт крылышек фей? – спросила Луна и зачем-то провела холодным тоненьким пальчиком по моим губам. У меня в горле как будто застрял комок, а лоб моментально покрылся испариной. Она чего-то ждала; в огромных серых глазах отражались отблески медовой майской луны. -Луна?.. – я прижала свои ладони к её щекам, гладким и фарфорово-нежным. – Ты такая замечательная... Я обещаю, клянусь, что приеду летом к тебе в Ирландию, и мы будем жить с твоими родителями в маленькой комнатке, и искать нарглов, и читать книги, и... -Твои губы напоминают мне крылышки фей, - шептала Луна, и её губы, мягкие от гигиенической помады, пахнущие сладкой малиной, легонько при этом соприкасались с моими, а мне это жутко нравилось. Было чуть-чуть щекотно и горячо где-то внизу... Я крепко зажмурила глаза и нежно поцеловала кончик остренького веснушчатого носа, потом щеку, потом шепчущие что-то неразборчивое губы... Мой первый поцелуй со вкусом малины и лимона, а наверху – золотистая, как будто покрытая нежными бронзовыми румянами, ЛУНА.
Я иногда (ведь прошло уже больше восьми лет) думаю, что мне удалось забыть всё это. Только вот зеркало с отколотым уголком и чай, этот жуткий мятный чай... Ненавижу!
Иногда за слизеринским столом о ней говорили так: -Лавгуд? Ха, это же та самая нищенка, которая живёт в лачуге со своим сумасшедшим папашей! -... Да, он редактор журнала «Придира»! Сплетник, да и всё! -...Журнал для таких же психов, как он сам! И его доченька! ... Я ничему этому не верила. У меня была превосходная, милая и счастливая Луна. У Луны была чудесная, нежная (судя по письмам) мама и серьёзный, но всё же добродушный отец-исследователь, постоянно работающий в жарком Египте. И я хотела приехать к ним в Ирландию, в конце концов, я обещала. Я даже поссорилась со своей мамой, потому что она планировала забрать меня к тётушке в Женеву.
Она часто повторяла: «J’adore des fleurs! Et toi?». И я ей отвечала: «Oui, je les aime!» - и мы смеялись, долго и с упоением. Мы дарили друг другу цветы, обычно я ей жасмин, а она мне настурции. Всё это длилось до одного происшествия. Тогда-то уже я всё поняла...
Журнал «Придира» попал ко мне в руки в конце мая нечаянно, кажется, он принадлежал Рону. Фамилия редактора показалась мне очень знакомой. Внутри у меня словно что-то перевернулось и оборвалось. «...он редактор журнала «Придира»!...» -Теперь я точно не поеду в Ирландию!
Я хватаю её за руку, что есть силы сжимаю хрупкие пальчики и тащу по коридору. В глазах щиплет, как будто туда попало туалетное мыло. Я не хотела себе признаваться, что это слёзы. Я – старшая. Я – сильная. Я... -Луна, мне нужно с тобой поговорить... -...Да, сегодня я не видела ни одного книззла! – сообщает мне девочка, почему-то отводя взгляд. Волосы у неё в тот день спутаны, и они больше не отливают сливочным оттенком. А возможно, в этом виновата полутень коридоров. -Зачем ты меня обманывала?
Она всё поняла. Посмотрела на меня грустно-грустно и легонько прикоснулась своими губами к моим. Такой знакомый вкус... -...Эти ребята плохие и не хотят со мной общаться! Я думала, и ты не захочешь... Всё это время она играла. Всё-предельно-просто, Гермиона. Остаётся лишь чувствовать, как непрошенная слёзка всё-таки оставляет мокрую дорожку на щеке, а сумка падает на пол. -Ну-ну… Хорошая была история? И ты думала, что я тебе поверила? Думала, что мне нужна твоя Ирландия, да?!?
-Подумаешь! - сказала она спокойно, - я сочиню другую историю! - и отчего-то опустила глаза. Потом резко развернулась и пошла прочь, часто стуча набойками по выщербленной плитке. В конце коридора, как маленькое тусклое солнце, светил фонарь…
tomato juice, celery, vodka. looks like lunch to me.
Название: Принцесса Автор: Evie Пейринг: Гермиона/Лаванда Рейтинг: PG-13 Предупреждение: очень-очень сладкий флафф с запахом мармелада, рождественских мандарин и совсем чуть-чуть маргариток)
Тебе за то, что ты знаешь, как меня утешить.
читать дальше- Что ты сказала? – Гермиона поднимает голову и напряженно смотрит на светловолосую девушку.
- Я спросила не занята ли ты, мне нужна помощь по трансфигурации, - с нажимом отвечает Лаванда, присаживаясь на кровать Гермионы, и добавляет капризным тоном маленькой девочки. – У меня никак не получается это заклинание.
Лаванда вся такая принцесса, красивая, яркая, привыкшая к вниманию и обожанию. Она всегда пахнет чем-то цветочно-фруктовым, невероятно сладким – маргаритками, рождественскими мандаринами и мармеладом. Лаванда обычно требует и берет, но никогда не просит. Принцесса.
- Я не занята, - шепчет Гермиона, сдувая надоедливую прядь со лба. – Но у меня есть дела и поважнее этого, Лаванда, извини.
Принцесса заметно обижается – хмурит идеально выщипанные брови и кривит ярко-накрашенные губки.
- Но, Гермиона, ты не можешь так поступить со мной. Я провалю экзамен, - с ноткой отчаяния и совсем-совсем скрытой злости говорит Лаванда.
Светлые волосы ее переливаются, искрятся под лучами солнца, проникшего в комнату. И к ним так красиво подходит голубая лента, вплетенная в это великолепие пшеничного цвета.
- Попроси Парвати, у нее получалось, - неумолимо отвергает ее доводы староста, возвращаясь взглядом в книгу.
Принцесса потихоньку выходит из себя. Ей не нравится тон разговора, она начинает думать, что ничего – как же так? – не выйдет. Гермиона ей откажет и тогда она точно не сдаст трансфигурацию. Папа лишит ее карманных денег, а мама будет осуждающе смотреть и говорить Лаванде, какая она бестолочь и совершенно ни на что не годная девчонка. Все это проносится в мгновение у нее в голове, и она опечаленно смотрит на свою соседку большими голубыми глазами, слегка подернутыми сказочной синевой. А Гермиону это начинает только забавлять.
Не нравится, когда кто-то тебя не слушается?
- Парвати бросила меня и убежала на свидании с каким-то хаффлпафцем, - хмуро и слегка растягивая слова продолжает блондинка, подвигаясь ближе к Гермионе. – Нет, если тебе это сложно, то я не буду настаивать.
Черт, она знает на что давить!
- Ладно, - соглашается Гермиона, вздыхая. – Что там у тебя не выходит?
Черты лица принцессы светлеют, морщинка между бровями разглаживается и на губах играет совершенно счастливая улыбка.
Она достает палочку из-за пояса юбки и протягивает ее старосте.
- Не могу понять, как делать правильно движение при этом заклинании… Гермиона не спеша берет палочку из ее рук и, махнув ею правильно, описав идеальный круг, произносит заклинание.
- Вот так! Раз-два и оборот, все просто, попробуй!
Лаванда хмуро наблюдает за движениями Гермионы, кусает губы, а потом повторяет показанное несколько раз подряд, но все безуспешно. В мыслях снова, как вихрь, проносятся лица ее родителей и горькие слова, которые она наверняка услышит. И новые помады, заколки, банты и сережки, которые она так и не купит. И те замечательные цветочные духи, которые так дивно ей подходят, от которых отдает рождественскими мандаринами и мармеладом, и совсем чуть-чуть маргаритками. Она больше не сможет их купить.
- Ну же, Лаванда, это совсем не сложно! – говорит Гермиона и, повернувшись лицом к соседке, замечает, что у той из глаз капают слезы. – Ну, что ты?
Староста совершенно теряется в этой ситуации и абсолютно не знает, что делать. Научить кого-то чему-то для нее совсем не сложно, но только не успокаивать чрезмерно нервных девиц.
- Лаванда? – шепотом говорит Гермиона, боясь напугать ее, потому что сама она уже напугана, до той степени, что начинает забывать слова. – Ты только не плачь, я тебе помогу…
Лаванда обнимает ее за шею и утыкается лицом в плечо – так удобнее всего плакать. Гермиона удивительно теплая и хрупкая, а она даже не представляла себе раньше, что она такая хрупкая и тоненькая. Блондинка едва заметно дрожит и Гермиона, поборов смущение, дотрагивается пальчиками к светлым волосам и легко-легко гладит их. Ей кажется, что если она сделает это немного сильнее, то разрушит какую-то хрупкую связь, возникшую между ними в этот момент.
Гермиона молчит и недоумевает. Как же так? Ведь принцессы никогда не плачут.
Солнечные лучи, пробираясь через тонкое стекло, падают на фигурки двух девушек, которые молчат, крепко обнявшись и не глядя друг на друга. Лучи ласкают светлые волосы Лаванды, переливаются в голубой ленточке и медленно ползут по гермиониным кудрям, а потом глазам. Гермиона крепко зажмуривается и тонет пальцами в дивно пахнущих прядях подруги, слегка касаясь шеи.
А потом чувствует, как кто-то легонько притрагивается к ее щеке своей слегка влажной кожей.
- Ты ведь не сильно удивлена? – произносит нежный голос, у которого такой приятный запах. Гермиона, все так же сидя с закрытыми глазами, сильно-сильно качает головой, а потом неожиданно натыкается на мягкие, тоже слегка влажные губы. И спустя некоторое мгновение тонет-тонет в самом волшебном в своей жизни поцелуе. Блуждает в танце с чудесной девушкой, а их языки влажными бабочками кружатся друг вокруг друга.
И солнечные лучи замирают на фигурах двух однокурсниц, которые прижимаются друг к другу в самых крепких объятьях и все так же не смотрят друг на друга.
Принцесса иногда склонна к благотворительности и любит творить чудеса, даже не взмахивая волшебной палочкой.
Но пусть, пусть это всего лишь на секунду. Лишь на какое-то самое сладкое мгновение, Гермиона тешит себя иллюзией того, что смогла почувствовать себя такой счастливой рядом с самой настоящей принцессой на свете.
Хлопает дверь комнаты и прядь волос снова падает на глаза, подхваченная внезапным вихрем воздуха. Гермиона открывает их и видит в своей ладошке небесно-голубую ленточку.
Она ставит ее вместо закладки, между страницами книги и, хлопнув фолиантом, удаляется прочь из комнаты.
А Лаванда снова провалила экзамен. Но слушая горькие упреки мамы, и разочарованные – отца, вспоминает совсем не об потерянных уже для нее заколках, брошках, ярко-цветочных бантах, помадах и сережках. И даже не о дивном сладком, фруктовом запахе – мармеладе, рождественских мандаринах и маргаритках. А о самых серьезных карих глазах на свете и о улыбке, которая была подарена ей одной.
tomato juice, celery, vodka. looks like lunch to me.
Название: В день, когда ты выходила замуж... Автор: Evie Рейтинг: PG-13 Пейринг: Гермиона/Флер Жанр: ангст
читать дальшеВ день, когда ты выходила замуж, дул сильный ветер и мои волосы трепыхались под его безжалостными порывами. Я чувствовала, что по лицу вот-вот потекут слезы и уже мысленно готовилась доставать платок из кажущейся безразмерной сумочки. Ветер неистово бил по лицу, вызывая болезненные гримасы и заставляя лицо кривиться в мучительных судорогах. Хотя, наверное, здесь ветер был не при чем.
На твою свадьбу я надела черное платье, словно в трауре, что и было отчасти правдой. Моей правдой. Как ни странно, ты не сказала мне ничего осуждающего, даже посмотрела с одобрением. А в моей душе бушевал точно такой же ветер, как в этом саду, который сметал шляпки с голов ваших престарелых тетушек-родственниц. У меня внутри все болезненно сжалось, а сердце сдавило еще одной судорогой, так, что я едва могла пошевелиться, когда ты прижималась лицом к моему животу.
Ты стояла передо мной на коленях, а твои светлые, серебристые волосы развевал все тот же ветер. Он легко перебирал пряди – привычно и беспечно – словно твой муж. А я молчала, мужественно стараясь не дать вырваться тем словам, которые я хотела сказать тебе больше всего на свете. Я просто не хотела, чтобы ты чувствовала себя виноватой. Сейчас. Здесь. В день своей свадьбы.
Впрочем, вместо меня говорила ты. Ты что-то шептала с милым французским акцентом, но слова, подхваченные злым порывом ветра, не долетали до моих ушей. А ты все повторяла и повторяла. Как будто это могло что-то изменить.
- Гермиона, я не люблю Билла, просто так надо, понимаешь?
Я не понимала. И не хотела понимать.
Понять – значит простить тебе все и принять тебя замужней.
Понять – значит вновь стать для тебя непонятно кем и ловить твои нежные, торопливые французские поцелуи…
Понять – значит вновь воскресить в себе те вечера, когда ты приходила ко мне в черном пальто и с помятой пачкой сигарет в кармане.
Понять – значит признаться себе, как жадно я тебя люблю.
В тот день, когда ты выходила замуж, ты стояла на коленях, в саду, где праздновалась свадьба. Умоляла меня о прощении и целовала теплыми, сладкими губами мои руки. Ты нежно касалась щекой моей ладони, а другой рукой я ласково гладила тебя по блестящим, серебристым волосам.
- Будь счастлива, Флер, - шептала я, как очередной постулат донося то, что больше не хочу тебя видеть. Просто выйди замуж и уезжай вместе с Биллом хоть на край света. Не присылай мне письма с совой, не стучись в камин и не аппарируй воскресным утром в мой дом, принося свежие французские булочки к утреннему кофе.
И не целуй меня своими горячими губами, возбуждая непристойные желания и заглушая голос рассудка. Не ласкай меня своими длинными, утонченными пальцами, прикасаясь к моей коже там, где тебе только заблагорассудится. Пожалуйста, не заплетай мои пышные волосы в косы, поминутно целуя в шею, дразня, прикусывая…
- Просто так надо, Гермиона…
Так всегда было надо. Тебе была нужна помощь по расшифровке рунных надписей на шкатулке, которую Билл привез тебе из Египта. Тебе нужен был человек, которому ты смогла бы жаловаться на свою работу и мизерную зарплату. Тебе нужны были губы, которые ты могла бы целовать, приговаривая, что они самые сладкие на свете, как клубника, которую твоя мама выращивает дома, во Франции, и собирает по утрам, стряхивая утреннюю росу. Тебе нужны были пальцы, которые могли бы гладить и проникать в тебя, даря секунды блаженства. Тебе нужно было сердце, которое ты смогла бы разбить, и душа, которая принадлежала бы одной тебе.
Тебе нужна была я.
Нет, я не против дружбы, зависимости, выручки, секса. Я против любви. Потому что она навсегда вовлекает тебя в пучину, из которой нельзя выбраться, не потеряв себя.
В день, когда ты выходила замуж, я старалась не думать о любви, которой было пропитано все вокруг. Любовь струилась по воздуху, носилась, как безумная, верхом на холодном ветру, касаясь всех, кто находился рядом.
Я обнимала твои плечи, пропуская сквозь пальцы светлые волосы, борясь с желанием поцеловать тебя и увести с этих похорон.
У моей любви были седые волосы и гнилые зубы. И она смеялась надрывным, диким хохотом, показывая на меня пальцем. У моей любви была грязная одежда, вся в заплатках и дырах, и деревянные башмаки. Моя любовь не хотела умирать, но я ее упрямо душила, отравляла и губила, в надежде, что когда-нибудь избавлюсь от нее совсем.
- Будь счастлива, Флер…
Как тогда, когда ты звонко смеялась переливчатой трелью серебристых колокольчиков, над умелыми заклинаниями, которые я производила своей волшебной палочкой. Как тогда, когда ты дожидалась меня в Хогсмиде и мы запирались в уборной «Трех метел», чтобы жадно выпить друг друга. Чтобы я смогла отдать себя – лучшую ученицу Хогвартса – в твои руки, а ты смогла поглотить меня и выплюнуть назад, небрежно прожевав.
Потому что ты вейла, красавица, идеал, а я все равно останусь в твоей тени. Со своими кудрявыми каштановыми волосами и невзрачными карими глазами. Потому что я всегда была сильна в науке, но никогда – в любви. Я всегда умела влюбляться в кого-то, но не влюблять в себя.
А ты притягивала к себе взгляды, дарила красивые улыбки, а твои голубые глаза заманчиво блестели.
В тот день, когда ты выходила замуж, я уходила из сада, где проводилось празднество, в надежде больше никогда сюда не возвращаться.
А ты стояла на коленях, под густыми ветвями ели, пачкая свое белоснежное, дорогое платье, привезенное из Франции, и плакала, размазывая слезы, косметику и боль по своим прелестным, идеальным белоснежным щекам.
читать дальшеКожа у Лаванды – бледная-бледная, почти до синевы, и пахнет переспелой клубникой.
- Вы знаете, это же чудо, чудо как красиво! Тысяча бабочек! Разноцветные такие, крылышки перламутровые, и вокруг тебя кружатся… ааах.
Гермиона думает, что это совсем не сложно. Тысяча бабочек. И пыльца. Золотистая, будто звездная пыль, на носу и щеках.
- Совсем, совсем волшебно…
Голос у Лаванды – нежный, мелодичный такой, будто у птички певчей.
- Мы могли бы так же сделать, ведь правда? Гермиона, ты же мне поможешь?..
Гермиона вздрагивает, когда теплая ладошка Лаванды касается ее руки.
- Я, - Гермиона пытается выдавить из себя хоть слово, - я помогу, если ты так хочешь.
- Конечно, конечно хочу, - Лаванда радостно смеется и крепко обнимает Гермиону.
«У нее свитер колючий», - невпопад думает Гермиона, закрывая глаза. Счастье – оно такое короткое, словно миг, а Лаванда – бабочка. И вот она сейчас расправит крылышки и улетит на цветок, прекрасный-прекрасный, и будет жить дальше в своем волшебном мире диких орхидей и гладиолусов.
А Гермиона… Гермиона выучит заклинание и обязательно, обязательно превратит свою чернильницу в тысячу самых красивых бабочек на свете.
читать дальше- Я уродина. Уродинауродинауродина, - исступленно шепчет Флер, касаясь дрожащей рукой своего отражения в зеркале.
Она бледна, будто утопленница, и длинные светлые волосы струятся по спине.
Флер с рыданиями бросается на кровать, закрывает лицо ладонями и плачет, плачет, плачет, словно маленькая девочка.
Она так хочет быть по-настоящему красивой. Хочет носить растянутые майки со стразами и большие солнечные очки, делающие ее похожей на сову. Хочет пить кефир перед сном. Хочет петь охрипшим от простуды голосом под дребезжание гитары. И еще хочет сумку – большую такую авоську, облепленную значками.
А получается: шелк, бархат, и снова шелк.
- Я могу войти?
В дверном проеме появляется Тонкс. Лохматая, со своими дурацкими розовыми волосами, эта глупая Тонкс, которая может менять свою внешность так, как ей вздумается.
- Я тебе тут чая принесла. Зеленого.
Флер сотрясается в беззвучных рыданиях, накрыв голову подушкой.
- И еще бутерброды. С сыром.
Тонкс осторожно садится на кровать, откидывает край мягкого ватного одеяла.
- Боже, Флер, что случилось?
Флер не отвечает.
- Флер, - Тонкс нежно касается ее плеча, гладит по волосам, плечам, спине. – Флер, все будет хорошо, чего ты…
Руки у Тонкс чуть грубоватые, с мозолями, и Флер невольно отстраняется от нее.
- П’гости, - шепчет она, - я такая глупая. Я нек’гасивая. Я не нужна никому.
- Флер, я думаю, ты совершенно потрясающая.
- П’гавда?
- Конечно, - Тонкс улыбается. – Ты мне нужна.
Флер улыбается ей в ответ, а потом неожиданно целует ее. У ее губ – вкус ванили и горького шоколада. Тонкс обнимает ее в ответ. Они сидят, обнявшись, будто феи, и Флер понимает, как она прекрасна. Как они прекрасны. Вместе. Вдвоем и навсегда.
читать дальше- Цисса, застегни мне, - Андромеда вбегает в комнату, вся растрепанная и взъерошенная, будто еж.
- Выйди из комнаты.
- Цисса, миленькая, ну пожалуйста.
- Я сказала тебе: выйди-из-комнаты.
Голос у Нарциссы надменный и холодный-холодный - словно Снежная Королева.
Андромеда подходит к ней, прижимается щекой к щеке. От нее пахнет яблочным пирогом и свежескошенной травой.
- У тебя веснушки на плече, - замечает Андромеда. Голос у нее хриплый, словно во время простуды.
Нарцисса склоняет голову на бок - так, что белокурые локоны смешиваются с каштановыми, и ей кажется, что это похоже на шоколад. Липкий, сладкий, который они так любили слизывать с пальцев душными августовскими вечерами, сидя вдвоем в беседке, увитой плющом и бледно-розовым шелком вьюна.
- Ужасно.
- Красиво как, - Андромеда мечтательно щурится на солнышке, и нежно-нежно целует Нарциссу в плечо.
Андромеда - еж. Или енот. Смешной пушистый зверь, который пьет молоко из блюдца.
Нарцисса улыбается уголками губ, и легонько целует Андромеду в лоб.
- Поворачивайся, я застегну тебе платье.
Андромеда заливисто смеется, запрокинув голову назад, снова целует Нарциссу.
Они стоят, крепко прижавшись к друг другу, боясь пошевелиться. В воздухе пахнет весной и чуть-чуть - талым снегом. Это так хрупко и нежно, и Цисса боится, что мгновение вот-вот разрушится, и она снова будет другой. Снежной Королевой в ледяном замке.
читать дальшеКогда Луна зевает, она сладко-сладко потягивается, будто чеширский кот, и жмурит глаза.Совершенно неприлично.
Пэнси хмурится и ставит на стол свой стакан апельсинового сока.
- Она меня бесит.
- Кто, - интересуется Драко, доедая пудинг.
- Лунатичка..
- Ого.
- Ага, - мрачно отвечает Пэнси.
На следующий день Пэнси замечает, что Луна вообще не общается с одноклассниками. Сидит себе, одна-одинешенька, за столом, пьет молоко из большой пестрой кружки и таращиться на всех. Глазищи - огромные, будто чайные блюдца, и водянистые какие-то, не то как у рыбы, не то как еще что-нибудь эдакое.
- Такая страшная, да? - с отвращением спрашивает Пэнси у Миллисент, на что та только пожимает плечами.
Пэнси обиженно сопит, а потом думает, что плевать на эту глупую Лунатичку. И чего она столько в последнее время о ней думает?
После ужина Пэнси дольше всех задерживается в Большом Зале. Школьная сумка порвалась, и теперь ей приходится ползать по шершавому полу, собирая школьные тетради и учебники. Она чувствует себя ужасно - чулки сползли и, наверное, все испачкались, а платье помялось.
- Это все нарглы, - напевая, произносит Луна. И как она только рядом оказалась?
- Лунатичка, - тяжело дышит Пэнси.
- Ты не боишься нарглов? - спрашивает Луна, и по ее губам скользит легкая полуулыбка.
- Вот еще, - бурчит Пэнси, пытаясь справиться с охватившим ее волнением.
- А почему ты все время наблюдаешь за мной? Ты влю-би-лась? - беззаботно говорит Лунатичка, посасывая кончик карамельного пера.
- Ч-что? - заикаясь, спрашивает Пэнси, а сама завороженно смотрит на длинную, тонкую шею Луны, на ее узкие запястья, на смешные сережки-редиски в ушах.
Пахнет розмарином и конфетти.
- Это хорошо, а я ведь могла подумать... - нараспев произносит Луна, - я думала, что ты влюбилась в меня. Правда было бы смешно?
И Луна выпархивает из зала, будто птичка, а Пэнси еще долго сидит на холодном каменном полу и думает, как все это странно и непривычно.
читать дальшеТяжелые темно-лиловые бархатные портьеры, черный жемчуг и зеркала. Андромеда боится заходить в комнату, в которой никогда не бывает света, комнату, в которой горько пахнет полынью и кисло-сладко - кровью, комнату ее старшей сестры Беллатрикс.
- Зайди к сестре, Андромеда. Она больна. И она хочет тебя видеть, - голос у матери высокий и пронзительный, и больше всего Андромеде хочется заткнуть уши, чтобы не слышать ее.
Андромеда дрожит, и ладони стали ледяными и мокрыми, словно лапки у мыши.
Раз. Два. Три. Она считает ступеньки. Лестница скрипит, и в этом скрипе - что-то злое, что-то очень-очень нехорошее.
Три. Четыре. Пять. Комната Беллы - направо. Вдоль фамильных гобеленов, мимо библиотеки, потом снова свернуть направо, чтобы нос к носу оказаться у высокой двери из красного дерева.
- Я могу войти? - шепчет Андромеда, и ее голос утопает в темном бархате и атласе.
- Входи.
Белла лежит на кровати, и ее левая рука перебинтована от плеча до самой кисти. Андромеда не хочет даже представлять, ЧТО случилось с ее старшей сестрой.
- Сядь рядом.
Андромеда робко садится на краешек кровати.
- Ближе.
Андромеде так страшно, и так хочется вскочить и убежать в сад, чтобы светило солнышко и было тепло-тепло.
- Я должна сказать тебе одну вещь, Андромеда. О выборе. Выборе друзей и врагов.
Андромеда с трудом сглатывает комок в горле.
- Дело в том, - Белла садится в кровати и сжимает горями пальцами запястье Андромеды, - дело в том, моя дорогая сестра, - она обнимает ее за плечи, - что мы должны знать, с кем нужно общаться, а с кем - нет. - Последние слова Белла шепчет ей на ухо, и сердце Андромеды стучит так часто, что, кажется, вот-вот выпрыгнет из груди.
Белла целует ее шею, губы, волосы, и говорит что-то вкрадчивым, шипящим голосом - будто змея. Ее руки скользят по груди Андромеды, по бедрам, талии, и Андромеда едва-едва не падает в обморок от страха, а потом снова слышит голос Беллы, словно у тумане:
- Что бы ни случилось, помни, что у тебя есть я. Я могу сделать этот выбор за тебя, Андромеда. А теперь ступай, я хочу побыть одна.
И Андромеда на ватных ногах идет к двери, пошатываясь, цепляясь за стены и дверные косяки. Ей хочется, чтобы выбора не было. Хочется... хочется, чтобы у нее больше никогда, никогда не было старшей сестры.
Название: О таинственном, книжных червях и книззлах Автор: Lilly Пейринг: Луна Лавгуд/Гермиона Грейнджер Жанр: флафф/роман Рейтинг: PG Саммари: верх абсурда о прекрасном. Написано в подарок для Сумирэ. Дисклаймер: не мое.
читать дальше- Прыг-прыг воробушек, чирик-чирик, - напевает Луна себе под нос.
В ушах – сережки-редиски, а платье – легкое, воздушное, в крупную ромашку, с желтой атласной каймой.
- Танцуют, танцуют вальс…
Она кружится, кружится на месте, и подол платья вздымается вверх, оголяя по-мальчишечьи острые коленки, все в ссадинах и синяках.
Луна запрокидывает голову назад, смеется, тянет руки к небу – пытается взлететь, будто большая птица. Небо – голубое-голубое, в мягких ватных облаках – они плывут медленно, неторопливо, так ос-но-ва-тель-но. «В них так сладко спать», - с упоением думает Луна.
Она строит воздушные замки, играет с водяными котятами, и поет смешные странные песни, которые разливаются по миру, словно молоко. Крынка молока – и кап-кап, вылилось на дощатый пол. А котенок прибежал, лизнул тихонько из блюдца и – хлоп - исчез. Будто бы в воздухе растворился.
- Сверчки и кузнечики пьют чай…
В воздухе пахнет ванилью и чем-то таинственным. Луна принюхивается, зажмуривает глаза. Вытягивает руки вперед, шагает. Правой-левой. Левой-правой. Раз-два-три. Раз-два-три.
- Танцуют вальс… - бормочет она уже тише.
Луна слышит, как звонко журчит ручеек, как шумят ребята, играющие в квиддич, слышит, как книззлы злобно шуршат в своих темных норах.
- Гадкие, гадкие книззлы… - почти шепчет она, не переставая идти. Луна знает, совершенно точно знает, что там – в конце пути – есть что-то волшебное, даже, можно сказать – по-настоящему таинственное и загадочное.
Оно, наверное, совершенно удивительное.
- Ой.
Луна понимает, что нечаянно наступила кому-то на ногу.
- Ты могла бы извиниться.
- Постой, - медленно произносит Луна, проверяя, не помялся ли ее чУдный карманный вредноскоп из серебристой фольги. – Ты книззл?
- Нет, - раздраженно отвечает Незнакомка – почему-то Луна была совершенно уверена, что это - девушка.
- Я не могу тебе верить, - нараспев говорит Луна, - ты можешь говорить так специально, чтобы сбить меня с толку.
- Вот еще, - кажется, Незнакомка ужасно сердится, - никакой я не книззл. Книззлов не существует. Это – глупая выдумка. Достаточно хотя бы почитать учебник по травологии и уходу за магическими существами, я уже не говорю о нынешней степени развитии генной инженерии и биотехнологии в целом, которые тебе докажут, что книззлов не существует.
- Я тебе не верю, - поет Луна, - но если ты не книззл, дотронься.
- Чего?
- Дотронься до моей руки.
- Вот еще. Не стану я делать таких глупостей. Если бы я была у тебя исключительно на подсознательном уровне, то тогда галлюцинации появлялись бы куда чаще, чем один раз.
- Просто дотронься. Пожалуйся, - просит Луна.
- Луна, перестань дурачиться.
- Ты знаешь, как меня зовут? - озадаченно бормочет Луна. - А может, мы даже знакомы? Подумай только, это ведь как Алиса и Белый Кролик. Так странно… А что, если мы вдруг провалимся в какую-нибудь дыру? У тебя есть грибы?
- Глупость какая. Я ненавижу грибы.
- Но грибы – это же обязательно! Одна половинка – и станешь выше, другая – станешь ниже.
- Неправда. Если ты мне снова не веришь, мы можем взять книги в библиотеке.
О, Луна помнила те книги. Она заботливо вплетала меж страниц разноцветные атласные ленты, чтобы книги не могли улететь. Это было бы так здорово! Луна летела бы на книгах-птицах высоко-высоко, над самыми белыми облаками, и нашла бы даже морщерогих кирзляков.
- Я думаю, могли, - нараспев отвечает она, - но я все еще не знаю, настоящая ли ты.
- Проверь, если хочешь, - обиженно бурчит Незнакомка, - мне все равно.
Луна тихонько улыбнулась своим мыслям, а потом шагнула вперед.
Бедра-талия-грудь-шея. Кожа нежная и пахнет розовым мылом, которое каждый год выдают всем девочкам в Хогвартсе. Оно так сладко пахнет, и чуть-чуть – магнолией.
- Что ты делаешь такое?
Луна улыбается и прикладывает палец к губам Незнакомки. Обнимает за талию, прижимается всем телом, нежно-нежно целует – поцелуй, словно крылья бабочки.
- Ааах, - голос девушки дрожит. Будто листики на ветру, или сережки переливаются мелодичным звоном. Что-то такое воздушное, теплое, да еще звонкое-звонкое такое.
- Ты не книззл, - шепчет Луна, зарываясь носом в длинные шелковистые волосы.
- Я – книжный червь, - Незнакомка усмехается и легонько целует Луну в нос.
- А такие и правда бывают? – озадаченно спрашивает Луна.
- Конечно, - Незнакомка смеется, - а теперь, Луна, мы должны пойти в замок. А завтра я обязательно пойду искать с тобой книззлов. И морщерогих кирзляков. И нарглов. И кого там еще тебе надо…
- Не надо книззлов, - бурчит Луна, - они страшные. Поцелуй меня, пожалуйста, еще раз.
И Луна чувствует вкус ванили на губах.
«Это все так странно и необычно», - думает она. «Может это оно, то самое таинственное? Такое и таинственное, и прекрасное одновременно. И еще смешное такое», - Луна улыбается своим мыслям, - «неужели она и правда не знает, что книжных червей не существует?»
Название: Шепотом в полутьме Автор: Lilly Пейринг: Лаванда Браун/Парвати Патил Рейтинг: PG Жанр: роман Саммари: Парвати спит голой, а Лаванда слишком любит мечтать об Индии. Легкий фемслэш. Дисклаймер: не мое Посвящение: для Аэли, моего персонального очарования.
Наманикюренный пальчик, горячий шепот в полутьме. В комнате невыносимо жарко, и Лаванда мокрая, как мышь.
- Смотри, куда идешь! Ты мне все ноги оттоптала!
От духоты кружится голова, и Лаванда едва успевает схватиться за спинку стула, чтобы не упасть. Парвати обеспокоено оглядывается, кладет теплые ладошки подруге на плечи.
- Ну, чего ты?
- Все нормально, Парв, - она пытается слабо улыбнуться.
- Точно? – с подозрением спрашивает Патил.
Лаванда кивает.
- Давай сегодня не пойдем никуда. А то ты свалишься по дороге, - ворчит Парвати, медленно бредет к кровати. Забирается под полог, срывает с тела тонкую ночную рубашку. Кожа у нее – бронзовая от южного загара, с голубоватой сеточкой лунного света, нечаянно упавшей от оконной рамы.
- Ты чего, голой спать собираешься? – удивленно вытаращилась на подругу Лаванда.
- И что? – Парвати сверкает оголенными плечами, лукаво улыбается – Лаванда невольно замечает, что улыбка у нее красивая-красивая, светлая такая, словно солнышко из-за туч вышло.
- Да ничего.
- Тогда иди спать.
Лаванда мягко ступает по теплому ворсу ковра, а потом взвизгивает, отпрыгивает назад, будто птичка.
- Чего ты опять кричишь? – из-под одеяла появляется чуть сонное, недовольное лицо Парвати.
- Там кто-то был, - голос у Лаванды жалобный и чуть-чуть виноватый, - я испугалась.
- Вот дура, а?
- Сама такая, - недовольно бурчит Браун в ответ.
Кровать Лаванды стоит у самого окна. Небо – темно-синее, бархатное, с крошечными бриллиантами звезд далеко-далеко. Лаванда думает, что будь они сейчас в Индии, в пестрой, пряной Индии – родине Парвати – за окном слышалась бы трескотня цикад. И тогда они, заспанные, но счастливые, шли на террасу, садились в невысокие плетеные стульчики, пили грейпфрутовый сок и вместе смотрели на звезды. Это было бы так романтично, и Парвати обязательно была бы одета в сари из разноцветного шелка, и золотые сережки в ее ушах переливались мелодичным звоном от порывов теплого южного ветра.
- Браун.
- Чего тебе?
- Я уснуть не могу.
- Ты овец считай. Не пробовала?
- Пробовала, - бурчит Парвати, а потом вылезает из кровати и медленно плетется к постели Лаванды.
- У тебя волосы лохматые.
- Как у Грейнджер?
- Как у Грейнджер, - охотно подтверждает Лаванда, - даже хуже.
- Кошмар, - Парвати картинно закатывает глаза, - теперь я могу умереть долгой и мучительной смертью.
- Знаешь, а я ведь раньше не замечала у тебя склонности к мазохизму.
- Ты вообще мало что замечаешь, - меланхолично ответила Парвати. Потянулась к тумбочке, достала сигарету из пачки, закурила, выпуская в воздух колечки сизого дыма. Лаванда вздохнула. Парвати – настоящая красавица. Со своими длинными темными волосами, и бровями, будто подведенными углем.
Несколько минут они сидели молча. Лаванда думала о чем-то своем, Парвати курила, искоса глядя на свое отражение в зеркале, висевшем у комода.
- Я толстая. Как корова.
- Ты красавица.
- Это не отрицает того, что у меня жир с боков висит. Нет, ты только посмотри на это.
Парвати спрыгивает с кровати – словно кошка – подходит к зеркалу. Крутиться на месте, разглядывает собственное отражение. Втягивает живот, проводит руками по груди, бедрам, откидывает со лба челку.
- Иду, иду, - бурчит Лаванда, слезая с кровати. Подол ее рубашки задирается - так, что видны по-мальчишечьи острые коленки. Она уныло плетется к подруге, а потом все равно устало плюхается на ковер, скрестив ноги по-турецки. – И что теперь?
- А вот я что тебе сейчас расскажу… - загадочным голосом шепчет Патил.
Лаванда невпопад думает, что у кожи Парвати запах восточных сладостей.
- Я видела, как Чанг и Боунс целовались в туалете для девочек, ты представляешь?
Краска заливает лицо Лаванды, и дыхание учащается. Сейчас ей больше всего хочется провалиться сквозь землю – она будто стала невольной свидетельницей какой-то совершенно отвратительной сцены.
- И потом я видела их на квиддичном поле…
Горячее дыхание Парвати обжигает кожу, и Лаванда боится даже шелохнуться.
- Это так странно, ты не находишь?
Сапфировые глаза Лаванды – глаза богини Бастет – мутнеют, словно передернутые пеленой предрассветного тумана.
- Эй, Браун, я вообще-то с тобой разговариваю!
- Что?
- Я говорю, что Чанг и Боунс – лесбиянки. Разве это не странно?
- Ах, да, лесбиянки, - растерянно повторяет Лаванда, и встряхивает головой, словно пытаясь отогнать ненужные мысли, - конечно, странно.
- Ох, ты такая забавная, - смеется Парвати, обнимая подругу. В какое-то короткое мгновение Лаванда понимает, что между ними, черт возьми, только тонкая ситцевая ткань ночной рубашки, и они мокрые-мокрые, а в комнате так душно, и кожа Парвати пахнет магнолией и восточными пряностями, а еще она, Лаванда, кажется, влюблена, невозможно влюблена в свою лучшую подругу… но мгновение проходит, и Лаванда вздыхает с облегчением.
- Пойдем спать. Завтра зелья первыми.
- Ага.
- Спокойной ночи, Лаванда.
- Сладких снов, Парв.
Лаванда с улыбкой на губах закрывает глаза. Она точно знает, что ей будет сниться Индия, пряная и цветочная Индия, и Парвати, одетая в разноцветное сари, с гордой улыбкой восседающая на разноцветном, почему-то фарфоровом, слоне.
читать дальше- Стой, глупая! Куда ты?? Веточки тоненькие-тоненькие, ломаются от прикосновений. Пахнет свежескошенной травой и озоном после грозы. Лето. - Парвати, подожди! Длинные темные косы ударяют по спине - хлоп-хлоп, будто лягушка с кочки на кочку скачет. Сережки переливаются на ветру мелодичным звоном, и есть в нем что-то цветочное, хрупкое и невозможно звонкое. - Парвати, пожалуйста... Лаванда останавливается, тяжело дыша, падает на мокрую траву, обхватывает ладошками разодранные о ракитник коленки. Пластыри-зеленка-царапины - у них запах медицинского спирта, стерильно чистых бинтов и чего-то неживого. Парвати замирает, и мир вокруг нее останавливается, словно на картинке. Она поворачивается - медленно-медленно - прижимает палец к губам, грустно смотрит на Лаванду. - У тебя платье порвалось, - тихонько замечает она. - Плевать, - Лаванда чуть не плачет. В ее небесно-голубых глазах застывают слезинки. - Я... - Ничего не говори, - у нее дрожат руки, - ничего не надо говорить, - голос срывается, и она начинает задыхаться, схватившись за сердце. Парвати бежит ей навстречу, падает рядом на траву, прижимается щекой к щеке. Пахнет пудрой и чем-то цветочным. Лилии? - Я не хотела ведь тебя обидеть. Я люблю тебя, конечно, но это все так странно, правда? - Чуть-чуть, - Лаванда улыбается сквозь слезы и крепче обнимает Парвати. - Совсем чуть-чуть. - Ну тогда, - Парвати шепчет ей это на ухо, и горячее дыхание обжигает кожу, - тогда мы могли бы... могли бы... - Могли бы что? - Могли бы попробовать. Это же совсем чуть-чуть странно, значит - могли. Я люблю тебя, Цветочная Девочка. - А я тебя, - Лаванда говорит это тихо-тихо, так, что слова рассыпаются на ветру. Слышится пение птиц, и на горизонте - яблоко золотого рассветного солнца
2. Лили Эванс/Андромеда Блэк
читать дальше- Буду колдомедиком, - Лили мечтательно прикрыла глаза и улыбнулась, - помогать волшебникам. - Я тебе удивляюсь, - серьезно ответила Андромеда, накручивая на палец длинный темный локон. Нахмурилась чуть-чуть и нежно сжала пальцы Лили. Теплые. Пахнут розовым маслом и земляникой. - Ммм? - Эванс сощурилась от ослепительно ярких солнечных лучей. - Нет, ничего. Потрясающе талантливая девочка. Лили Эванс. - Магглорожденная, - засмеялась Лили, запрокидывая голову назад. - Чудо, маленькое чудо, - Андромеда нежно посмотрела на нее, и в ее глазах - орехово-карих, с золотистыми крапинками - светилось что-то... что-то невозможно светлое. Тепло-тепло. Лили помолчала еще пару минут, а потом приподнялась на локте и тихо произнесла: - Я пойду, наверное. Андромеда сухо кивнула. - Ты не обижаешься? - обеспокоенно спросила Лили, - мне правда нужно идти, я ведь на поезд опоздаю. Ты уверена, что не хочешь поехать со мной? Родители будут рады. - Нет, спасибо, - голос Андромеды чуть-чуть задрожал. Глухо, и что-то застряло в горле. Больно, как же больно говорить. - Точно? Я буду скучать. - И я, - Андромеда вздохнула, а потом смахнула слезинку рукавом мантии и улыбнулась, - просто меня родители не отпустят. Я не могу рассказать им про нас. - Я знаю. Ты не грусти только, ладно? Ты такая красивая. Самая-самая удивительная волшебница на свете. - Нет, это ты. Магглорожденная Лили Эванс. Будущее Британской колдомедицины. Выйдешь замуж за своего Поттера и будешь жить долго и счастливо. - Ох, перестань. Я тебя только люблю, какой тут Поттер. - Я вас видела, - Андромеда фыркнула, - он чертовски красивый. А у нас ничего не получится. Потому что. - Я люблю тебя, - Лили прильнула к ней, поцеловала в губы - словно бабочка крылышками - и... исчезла куда-то. Андромеда закрыла лицо руками. Рождество, сказка и милая, милая любимая девочка в шелковом бирюзовом платье, с выжжеными солнцем медно-рыжими волосами и нимбом над головой. Фея.
3. Флер/Гермиона
читать дальшеГермиона обрезала кудри - вжих-вжих ножницами, и все. Только от лица и осталось, что глазищи, да еще такие огромные, будто Гермиона все время чем-то сильно удивлена. Впрочем, с ее любовью к книгам это не удивительно, а совершенно, совершенно нормально. Нет больше шелковистых каштановых локонов. Все они, завернутые в плотную желтоватую бумагу, сгорели на ритуальном костре вместе с "Историей Хогвартса" и старой, потрепанной школьной мантией. Ведь нужно же что-то менять, правда? Теперь Гермиона сидит на чердаке "Норы". Целыми днями. Свесив вниз ноги, словно птичка на ветке, придумывает новые заклинания. На чердаке пахнет соломой и полевыми цветами, а дощатый пол чуть-чуть скрипит, когда на него ступаешь, даже если очень осторожно. Теплый июньский ветерок треплет волосы - теперь уже совсем короткие - и приносит с собой желтую дорожную пыль, которая оседает а одежде. Гермиона думает, что она похожа на Великую Странницу, которая идет вперед и вперед, лишь бы узнать что-то новое и совсем необычное. А внизу, под самой лестницей, комната Флер. Гермиона знает это, и презрительно морщится, когда слышит голос той, которая так похожа на принцессу из сказки. У Флер золотое сердце - так все говорят. И еще она невероятно красивая - недаром настоящая вейла. С длинными золотыми локонами до самого пояса, темно-синими глазами и легким румянцем на щеках. Иногда Флер поднимается на чердак, и тогда вокруг становится будто светлее. Гермиона думает, что это так странно - ведь окон не стало больше, правда ведь? Если только солнце как раз в тот миг заглядывает на старый полуразрушенный чердак чаще прежнего. А Флер улыбается и говорит мелодичным голосом всякие волшебные вещи, от которых сердце Гермионы готово выпрыгнуть из груди. Гермиона думает, что Флер - удивительная. Она даже думает, что однажды перестанет на нее сердится за Рона, правда-правда. Разве может такая прекрасная девушка, как Флер, кому-то не нравиться? Однажды утром Гермиона сама идет к Флер. Она крепко сжимает во влажной руке крошечный букет ландышей - белоснежных колокольчиков. Флер еще спит. Ее длинные волосы разметались по подушке, дыхание теплое и ровное, и Гермиона наклоняется ниже, касается сухими губами лба Флер. Потом резко-резко отстраняется, и букетик падает из рук прямо на покрывало, и теперь вся постель Флер - цветочное поле. Гермиона поспешно прикрывает рот руками, медленно отходит назад, боясь даже дышать, и ей так страшно и так сильно хочется оказаться снова на чердаке, а лучше сразу в Хогвартсе, и чтобы снова были вечно взлохмаченные каштановые волосы, и нелепые черные ботинки, и любимые книжки, потертые от времени, и стены из холодного серого камня, и... только бы не было этого сладкого, дурманящего запаха, этой комнаты и Флер, красивой и прекрасной Флер, которая спала в своей постели даже не подозревая о тех удивительных и невозможно странных вещах, которые происходят вокруг.
Название: Мы обе - феи Автор: Lilly Бета: И-Тиу Пейринг: Луна Лавгуд/Нимфадора Тонкс Жанр: роман Рейтинг: PG Саммари: В общем-то, просто история, посвященная и подаренная Тиу. На стихи Марины Цветаевой. Дисклаймер: не мое.
читать дальшеВладенья наши царственно-богаты, Их красоты не рассказать стиху: В них ручейки, деревья, поле, скаты И вишни прошлогодние во мху.
Луна все говорит и говорит – сумасшедшая. В ее волосы вплетены атласные ленточки смешного цыплячьего цвета, а в ушах сережки – большие одуванчики.
- А имя у тебя какое красивое-красивое… Нимфадора.
Она говорит это с блаженной улыбкой на губах, кружась, и ее длинные светлые волосы разметались по спине. «Вот странная девчонка», - думаешь ты, и на губах застывает легкая полуулыбка. А она все кружится и кружится, и смеется, и протягивает тонкие бледные руки к солнцу.
Это – ее мир.
Мы обе – феи, добрые соседки, Владенья наши делит темный лес. Лежим в траве и смотрим, как сквозь ветки, Белеет облачко в выси небес.
- Все, привал, - Тонкс устало плюхнулась на землю.
Луна посмотрела на нее с какой-то странной смесью разочарования и, быть может, некоторого восхищения, а потом села рядом, пожевывая травинку. Они сидели минут пять в молчании, и слышно было только уханье филина, да шелест прошлогодней пожухлой травы на ветру.
Потом Луна тихонько произнесла:
- Сейчас дождь будет.
- С чего ты взяла? Небо чистое.
Луна опустила голову и прижала коленки к груди. Тонкс могла поклясться, что слышит учащенное биение ее сердца.
- Эй, все нормально? Потерпи чуть-чуть, совсем немного до портала осталось. Завтра днем будем на месте. А там с меня пирожное, договорились? – Тонкс фальшиво улыбнулась. Будто все хорошо. Ни черта. Все ужасно, и никто не знает, в какой сточной канаве все они сдохнут.
- Конечно, - ты кивнула. - Просто понимаешь, я не слишком люблю дождь…
Ее последние слова утонули в оглушительных раскатах грома.
Мы обе – феи, но большие (странно!) Двух диких девочек лишь видят в нас. Что ясно нам – для них совсем туманно: Как и на все – на фею нужен глаз.
Луна все говорила и говорила, захлебываясь, путая строчки, крепко, словно клешнями сжимая твои тонкие запястья. Ты не слышала ее слов – ты слышала дождь, слышала взволнованные крики птиц, слышал раскаты грома вдали – только не ее. Это было как-то неправильно и глупо, слишком нелепо, слишком по-детски, слишком странно для тебя и слишком обыденно для нее.
У нее не было знаков препинания – сплошной текст, написанный мелким почерком на тонкой желтой бумаге. Ее мысли путались в разноцветный клубок, в витиеватый узор, в необъяснимую последовательность цифр и букв, когда нет смысла, но есть что-то большее – чувства, которые, кажется, словами описать невозможно, и в итоге получается сплошная путаница, игра, головоломка.
Ты хотела бы ее понять. Всем сердцем хотела. Потому что она – другая. Другая для других. И своя для тебя. Ты надеялась на это так чисто и искренне, ты так хотела тоже стать другой, такой же непонятной, такой же очаровательно прекрасной во всех этих глупостях… и ты понимала, что ты не похожа на нее. Ты – это что-то между ней и миром обычных людей. Ты тоже, фея, наверное, но у тебя больше нет крыльев, а может, и никогда не было. Может, все твое прошлое было только сном. А может… может, ты запуталась. Запуталась так сильно, как не путалась никогда раньше.
Нам хорошо. Пока еще в постели Все старшие, и воздух летний свеж, Бежим к себе. Деревья нам качели. Беги, танцуй, сражайся, палки режь!..
- Ты меня слышишь? Эй, - твое горячее дыхание на шее Тонкс. Твои пальцы прижимаются к ее губам. Твои острые коленки упираются в ее бедро. – Нимфадора…
- Я же просила не называть меня так, - ее голос звучит глухо и чуть-чуть обиженно.
- Ты загрустила, а это ведь так нехорошо – грустить.
- Я знаю, Луна. - Она улыбается тебе. - Ты не замерзла?
- Чуть-чуть совсем, но это не в счет, сейчас ведь лето и книззлов не видно. А от них ух как холодно, ты знала?
- Нет, - она выглядит удивленной. Ты думаешь, что тут уж удивляться нечему. Это же книззлы. Они очень мохнатые и очень холодные, почти как варежки, заледеневшие после долгого катания на замерзшем пруду. Странно, что Нимфадора этого не знает. Ты ведь думала, что ей известно все-все на свете.
- А можно... - У тебя пересохло в горле, и голос дрожит. - А можно я тебя поцелую?
Нимфадора не выглядит ошарашенной. Она даже почему-то не краснеет. Она просто кивает, и в ее глазах какой-то непривычный, слишком яркий для ночного неба блеск.
Губы Тонкс сухие и пахнут вишней. Луна сначала думает, что это сладко, а потом ей становится грустно-грустно, и ведь, наверное, никто просто так не станет целовать Нимфадору, влюбленную в своего странного Люпина – всего в дырах и заплатках. И Луне хочется плакать. И она плачет, с трудом глотая слезы, и они соленые-соленые, а потом засыпает, крепко прижавшись к притихшей Тонкс.
Но день прошел, и снова феи – дети, Которых ждут и шаг которых тих… Ах, этот мир и счастье быть на свете Еще невзрослый передаст ли стих?
Ты думаешь, что любишь ее особенно сильно в эту минуту. И… и еще любишь рассвет, и птичек, и небо без единого облачка над головой. Ты любишь то, что не замечала раньше. Любишь те волшебные вещи, которым в твоей жизни в черно-белых тонах просто не было места. А теперь что-то изменилось. Что-то то ли сломалось, то ли перевернулось с ног на голову.
Ты не знаешь, хорошо это или плохо. Ты знаешь, что это есть. И ты будешь думать, как жить с этим знанием дальше.
читать дальшеГермиона философски вздохнула, в очередной раз, наткнувшись взглядом, на нарезающего круги по комнате, Гарри.
Выглядел он взвинчено и очень плохо: синие круги под глазами, выступившие вены на шее, осунувшееся лицо - все это наводило на мысль о бессонных ночах, плохом питании и сердечных муках - не иначе. На минуту Гарри остановился, глотнул воды из стакана на прикроватной тумбочке, сфокусировал мутный взгляд на Гермионе и снова продолжил свое высоко - интеллектуальное занятие. Попытки заговорить с ним Гарри пресекал быстро и жутко: стоило кому-нибудь сказать ему хоть слово, он садился, обнимал колени и начинал самозабвенно реветь. Гермиону начало это побешивать. Девушка неслышно выскользнула за дверь. Нулевая реакция золотого мальчика на это действие была уже большим достижением.
Когда Гермиона появилась в дверном проеме на нее, словно в плохом сериале, с надеждой уставилось 5 пар глаз. Аля "Доктор, а он будет жить?"
-В общем так. Я признаю свое поражение, как психолог, педагог и подруга. У него истерика. Надо позвать мадам Помфи, пусть вколет ему чего-нибудь, чтоб спал. Проснется, сможет нормально говорить, тогда и разберемся в тонких материях. Сейчас он просто невменяемый. И не ходите к нему никто, чем сильнее его жалеешь, тем сильнее он истерт.
-Гермиона, а есть вообще что-нибудь, в чем ты не разбираешься?- весело спросил Рон.
-мммм..думаю, нет. - Девушка отчаянно пыталась сохранить серьезный вид.
-оооо спасибо за откровенность.
- Незачто.- жестко ответила Гермиона, собирая губы в презрительной ухмылке. Безумно хотелось простить его уже. Но бомбы вонючки за три дня не прощаются.
-Кстати, народ, никто Чанг не видел?
-Видел - Шеймус томно прижимался к дверному косяку - И в сопровождении того ..новенького..из Слизерина. Симпатичный малый кстати. На квидичное поле шли вроде. Девочка, небось, хочет показать, как она сексуально летает, но вот присмотрится Лео к нашему Гарри...
-Шеймус!!!! - привычно взвыл Невилл.
Гермиона быстрым шагом шла по направлению к квидичному полю. Настрой ее можно было охарактеризовать как очень боевой. Один Мерлин знает, почему ее так бесила Чанг. Высокомерная, непробиваемая Рейнкловцовская дура, неизвестно чем охмурившая их Гарри. Став его девушкой, она отравляла собой все вплоть до самого незыблемого -гриффиндорской гостиной. О, да она вела себя, как настоящая девушка героя. Вроде бы умная, но явно чего-то не понимающая по жизни. По сути, так сказать. Сука.
И теперь еще она мутит воду в отношениях с Гарри. Постоянно изменяет, притягивает (Мерлин, чем там притягивать??), отпускает, снова притягивает. И теперь Гермиона почти наверняка знала, что послужило поводом для участившихся (ох как участившихся) истерик Надежды магического мира.
Лео. Ну что.. Лео, а если на русский манер, то Лев. Истинный слизеринец. Коварный, подлый, красивый и ироничный. Мечта домохозяйки, одним словом. Красавец негодяй, не обремененный большим интеллектом, но не плохо образованный и умеющий ввернуть вовремя вычитанное словечко. Малфой довольно быстро успокоился, но выходило, что зря. Потому что если авторитет со стороны мужской половины Слизерина однозначно принадлежал ему, то со стороны женской половины Хогварса он безраздельно принадлежал Лео. Даже Поттер вышел из игры. И вот теперь Лео охмуряет очередную дурочку, которая от восторга врядли даже заметит, когда ее затащат в постель. Но это уж ее проблема.
Гермиона очнулась от своих яростных мыслей у самого квидичного поля. Открывшаяся ей картина была несколько неожиданна. У двери раздевалки, привалившись к стене и сидя прямо на земле, горько плакала Чанг. Рядом стоял красный от смущения Лео и абсолютно не знал, что делать. Он пару раз неуверенно погладил девочку по плечу, но та резко отдернула его. Гермиона прокашлялась и подошла к ним. -Ребят извините, что мешаю, но мне кажется, будет лучше тебе Чжоу пойти в свою гостиную, а тебе Лео в подземелья, потому что Снейп безумно хотел тебя видеть. Красивое личико Лео сразу покислело и он нехотя отправился в сторону замка, но без единого слова, что свидетельствовало о том, что он был безмерно благодарен Гермионе, которая соизволила избавить его от проблем. Он был красив, хоть и смазлив. Брюнет. Волосы по пояс, острые скулы и огромные синие глаза. Герми невольно засмотрелась...
Чжоу тоже проводила взглядом удаляющегося Лео и заплакала еще сильнее. На Гермиону вдруг накатила волна усталости и раздражения... причем такая, что грозила ее смыть. У девушки отчаянно закружилась голова. Она прикрыла глаза. Ну не обязана она, в самом деле, терпеть срывы всех этих истериков. С утра - Рон, днем - Гарри, вечером - эта. Гарри - Рон - понятно. Но третья истерика за день это перебор.
-Вот что Чанг, вставай-ка ты. Если хочешь, помогу дойти, до своей гостиной. Сидеть тут с тобой и утешать тебя, я не намеренна. Я чертовски устала, а мне еще Прорицания делать. Если в течение 6 секунд не поднимаешься, начинаю снимать баллы на правах старосты. Что-то в голосе Грейнджер подсказало Чанг, что лучше встать. -Я и не прошу тебя меня утешать. Чанг злобно сморгнула слезы, и они вместе пошли в сторону замка. -Вообще-то я хотела с тобой поговорить о Гарри, но как я вижу ты сейчас не в состоянии. - Зачем-то начала Гермиона, прекрасно понимая, что поговорить все равно не получится. -Гарри? А что Гарри? - мигом очнулась Чанг и даже перестала плакать. - С ним все в порядке? - Она выглядела виноватой. Гермиону перекосило от отвращения... фу. Как банально. Как вы предсказуемы мисс Чанг. -С ним не ВСЕ в порядке. Именно об этом мы с тобой завтра и поговорим. - Нет. Сегодня. Или я не буду с тобой разговаривать. - Чжоу капризно надула губы. - Будешь. Завтра в 9 в Астрономической башне. -Чанг как-то странно посмотрела на Гермиону, слегка ухмыльнулась, и, не говоря ни слова, пошла в сторону своей гостиной. Хоть бы спасибо сказала.
- В гостиной было уютно. Особенно мило смотрелась группа у камина "Гарри и его лучшие друзья" Поттер был бледен, но уже немного улыбался. Играл в шахматы с Роном. А Шеймус с Невиллом изображали известных шахматистов, да так убедительно, что Ханна Эбот лежала на ковре в позе эмбриона и тихо стонала от хохота. Хорошо вернуться домой .... Гермиона обессилено села на ковер, улыбнулась и потеряла сознание.
-Греми... Голос Рона звучал, словно сквозь слой ваты. Вскоре появилось и его размытое изображение. -Слава Мерлину, ты очнулась. - Солнышко.... - добавил Рон нежно и как-то очень уж не решительно -А где я? Гермиона приподнялась на локтях и попыталась осмотреться, но размытость и относительность всего окружающего плюс гудящая голова, сильно усложняли задачу. -Ты в больничном крыле. -А времени сколько? -2 ночи. -Черт. -Ты спи сейчас. Мадам Помфи сказала, что у тебя переутомление, ничего по сути страшного, главное отдыхать и перестать нервничать по пустякам. Я пойду тоже лягу. Завтра Зелья первые. Не проспи - И Ран, чмокнув девушку в щеку, ушел. Уже пребывая на грани сна и яви, Гермиона поняла, почему ухмыльнулась Чанг. Астрономическая башня-место чертовых влюбленных.
Ну не дура, а?
А еще она так и не успела сделать Прорицания.
Глава 2
Утро было каким-то непривычным и злым. С острыми больничными запахами и холодным солнцем. Гермиона проснулась и тут же поморщилась от раздражения. Накрахмаленные простыни мадам Помфри не располагали к утреней неги или хотя бы утреннему сну. До завтрака было еще часа два. Гермиона поерзала, пытаясь найти удобное положение, но это ни к чему не привело. Кломедик оставалась единственной во всей школе, кто наводил казенную романтику, да еще и таким старинным магловским способом. От вчерашней слабости не осталось и следа, хотя настроение было препаршивым. Гермиона решила встать и прогуляться до завтрака..ну например к озеру. Девушка неслышно оделась и, воспользовавшись чарами аппарации, оказалась у самого берега.
Нащупав в мантии пачку сигарет, Гермиона с удовольствием затянулась. Фруктово-шоколадный запах табака странно успокаивал. Было красиво. Солнце всходило на востоке бледно-розовым пятном бликуя на озере. Холодно и по-осеннему свежий и неровный воздух.
Мне просто необходимо отдохнуть - с тоской подумала Гермиона отлично понимая, что отдых на 7 курсе в начале года ей никак не светит. Даже если отказаться от поста старосты и наплевать на факультативы... ну это в теории естественно. Вообще никак. Обычно ей хватало лета, чтоб полностью восстановится, но в этом году все наперекосяк. Все пошло не так после того, как она приехала погостить в Нору, по настоятельному приглашению Молли. Все было мило и даже более чем. Перси - сама обходительность, близнецы - сама жизнь, Чарли - красавец, пах драконами и солнцем. Джинни - как всегда невероятно привлекательна и интересна. Настораживал Рон - словно давясь каким-то чувством жгучей вины, он в прямом смысле выражения сдувал с нее пылинки. Был заботлив, обходителен и нерешителен до тошноты. Гермиону это раздражало и выматывало. Ужасно утомительно чувствовать себя за кого-то ответственной все время и потом было в этом что-то не правильное. Вина Рона и в чем она заключалась, вскоре начала всплывать. Все было до жути просто и невероятно. Во-первых, он ее больше не любил, а во-вторых, он любил кое-кого другого. Этот кто-то была сама Пенси Паркинстон. Прямых доказательств тому у Гермионы не было, но косвенных хватало для некоторых выводов, но она не стала выяснять отношения, а просто постаралась это игнорировать. В конце концов, на первом месте у нее дружба с Роном, а уж потом их аля " отношения". В этом году она чувствовала себя заброшенной. Рон был занят конспирацией и Панси, Гарри тем, что отбивался от Пророка, Волди и строил отношения с Чжоу, только Джини иногда приходила вечером поболтать на какую-нибудь вечную тему. А так...только недовольные первокурсники и Снейп, с которым приходилось (ох как часто) общаться. Гермиона последний раз затянулась и швырнула бычок в густые заросли травы.
-Герми.. -Да, Рон. -Ты как? - Спасибо. Впорядке. -Ты на меня злишься? -За что? -Не знаю. Просто ты смотришь так сердито. -Прекрати мне не за что злиться. -Если ты насчет бомб вонючек... то прости. - Давно простила. -А ты уверенна, что все в порядке? - с выражением преданного участия спросил Рон. Сильно захотелось закричать: Твою мать, разве не видишь, что ничерта не в порядке????? И не будет уже никогда? Разбить что-нибудь. Похуй, что урок Снейпа....взорвать котел что-ли. Залепить Рону пощечину и послать его с этой гребанной жалостью. -Нет, Рон, тебе кажется. Со мной все, действительно все, в порядке. -Ну, хорошо.- А Рон улыбнулся улыбкой человека, который хорошо и добросовестно сделал свое дело.
В девять Гермиона вспомнила про встречу с Чанг. Не хватало еще и разборок сегодня, но надо было. В Астрономической башне было наудивление тихо. Даже ни одной парочки. Чанг отыскалась у северного окна. Театрально заломив руки, она горестно смотрела на луну и что-то напевала. Гермиона разобрала слова популярной магловской песенки."Cant take my eyes on off you" -I love you baby..тихо и довольно чисто пела Чанг. Никогда не видела ее поющей. Странно. Талантлива ведь. Когда Гермиона поняла, что заслушалась, было слишком поздно. Чжоу обнаружила ее и победно улыбнулась. -Привет Грейнджер. Можешь не говорить. Я знаю, что великолепно пою. Так, что даже ТЫ заслушалась. -Не обольщайся Чанг. Хотя и в правду не плохо поешь. И не стоит меня сейчас надменно так спрашивать фразу типа: Нападение лучшая защита, ведь так, Грейнджер?" Иначе я в конец решу, что передо мной Малфой. Чжоу не нашлась, что ответить и долгие 2 минуты девушки изучали друг друга. Борьба воли и взглядов... точно Слизерин какой-то. Гермиона решила быть умнее и нарушила молчание первой: -Вообще так. Не подходи к Гарри больше или прекрати ему изменять. Ты - шлюха, а он не железный. Вот и все, что я хочу тебе сказать. Как говорят маглы: "Краткость сестра таланта" Чанг нахмурилась и скрестила руки. -Завидуешь, девственная Гриффиндорская зубрилка? Что Гарри сам не может подойти? Ты ему личная секретутка? Или он просто НАСТОЛЬКО труслив? - О, да. Чжоу. Оригинально то как - Не известно, что удерживало Гермиону от нервного смеха.-....Ладно, я надеюсь, ты уловила суть. -Покурим? - неожиданно спокойно предложила Чанг. Вообще-то Гермиона хотела идти, но курить уже действительно хотелось. Она молча закурила и посмотрела на оппонентку. Та стояла в насмешливо, сооблазнительной позе. Все линии тела изогнуты. Даже губы. Луна играла ее волосами.."o pretty baby".Гермиона встряхнула головой, прогоняя наваждение и крепко задумалась над тем, почему дуры почти обязательно красивые, а вот умным...фиг с маслом. Чжоу вот, например, ограниченна до омерзения, а красива почти до поклонения. Нежная матовая кожа, волосы иссиня черного цвета. Миндалевидные глаза. Этакая восточная штучка. -Вот мне интересно Грейнджер, почему ты так о Поттере печешься. Уизли не хватает? - Протянула Чанг и Гермиона раз и навсегда решила, что Чжоу ей нравится исключительно, когда молчит. -Это дружба. Если тебе, конечно, известно такое понятие. Знаменитая, Гриффиндорская, бескорыстная и непобедимая. - Зло усмехнулась девушка. -И откуда в твоих словах столько горечи? Не такая уж и непобедимая видимо?- выдохнула вместе с дымом Чанг. -Слушай, а чего тебе надо? - Опомнилась Гермиона. - На откровенный разговор раскрутить хочешь? Тогда зря. Я без предварительных 200 грамм перед Рейнкловцами не раскрываюсь. Да и после них тоже. Так что без вариантов. -Да мне просто интересно. - Примирительно сказала Чжоу. -А мне нет. Как и ты впрочем. Пока. И насчет Гарри я совсем не шутила. Гермиона развернулась в сторону выходу, но тут же оказалась прижатой к стене. -Сука - прошипела Чанг и принялась жестко целовать грифиндорку. В первые мгновения Гермиона просто офигела. Настолько неожиданным и непоследовательным было это действие. Второй мыслью было оттолкнуть...а третья потонула в ощущениях тела, которое просто не смогло проигнорировать твердую, упругую и возбужденную грудь Чжоу, которая прижималась к ее собственной. Чанг оставила ее рот, принялась кусать шею и поспешно содрала мантию, освобождая плечи. Гермиона, проклиная свою слабость, принялась с той же жадностью раздевать девушку. Чанг хищно улыбнулась и резко отпрянула. -Эй? Что за фигня? - Задыхающимся голосом пробормотала Грейнджер. -Да, так.... И наследница самого распоследовательного факультета в мире унеслась. Оставив после себя слабый запах лаванды, грейпфрута и дорогого табака.
Как обычно - миниминиминифик, как обычно - фемслэш. Как обычно ничего не ясно. Автор: Мышка aka Himemiko Название: Ящик в столе у Джинни Жанр: Драма/Роман Пейринг: Луна/Джинни, Джинни/Гарри. Рейтинг: PG из-за упоминания фемслэша. Саммари: Иногда по вечерам - в ноябре чаще, чем в остальных месяцах - Джинни Поттер, в девичестве Уизли, закалывает волосы, заваривает крепкий чай, выдвигает ящик стола и закуривает. Тогда её муж, всем известный бывший Избранный, Мальчик-Который-Выжил-И-Победил-Волдеморта не решается сказать ни слова. Он складывает в потрепанную сумку вещи, берет за руку детей и аппарирует в Нору. ВНИМАНИЕ: упоминание фемслэша, AU конца седьмой книги и её эпилога, возможно OOC. Дисклэймер: Всё оставляю маме Ро, мои лишь бредовые фантазии на тему Луны. Размещение: Предупредить. читать Иногда по вечерам - в ноябре чаще, чем в остальных месяцах - Джинни Поттер, в девичестве Уизли, закалывает волосы, заваривает крепкий чай, выдвигает ящик стола и закуривает. Тогда её муж, всем известный бывший Избранный, Мальчик-Который-Выжил-И-Победил-Волдеморта не решается сказать ни слова. Он складывает в потрепанную сумку вещи, берет за руку детей и аппарирует в Нору. Джинни провожает мужа и детей безразличным взглядом. Миссис Уизли, счастливая бабушка энного количества внуков, грустно улыбается и говорит:"Опять?". Гарри Поттер кивает и заходит. Вслед за ним заходят Джеймс и Альбус. Младший тихонько шепчет старшему,-Мама опять грустит, да?-Старший только кивает. Они идут на кухню - пить вкусный чай с печеньем, что готовит их бабушка Молли по выходным. Тем временем дочь миссис Уизли выкуривает вторую сигарету и всё так же смотрит внутрь выдвинутого ящика стола. В чашке - уже вторая порция чая, пять ложек сахара и столько же заварки. Крепко и сладко до невозможности. Джинни выпивает немного чая и вспоминает Луну. Та говорила:" Крепкий и сладкий чай, Джинни, лучшее средство от мозгошмыгов! Я всегда пью только такой чай". Джинни кивала, улыбалась и целовала Луну в виски. Сейчас миссис Поттер морщится, прикусывает губу и закрывает глаза. Слезы пытаются вырваться на свободу, а воспоминания не прекращаются. Вот Луна, улыбаясь, кормит Джинни клубникой. Июнь пятого курса для Золотой Троицы, все сдают С.О.В, а Джинни с Луной отдыхают, сидя под деревом у озера. Осталась последняя ягода и Джинни делит её с Луной - пополам. Дележ клубники переходит в поцелуй... Миссис Поттер выкуривает ещё одну сигарету, заваривает очередную чашку чая и вспоминает дальше. Вот шестой курс для Гарри - они с Луной ходят в ванную префектов по ночам, а иногда в Выручай-Комнату. Днем они стараются не показывать виду и лишь изредка встречаются взглядами и провожают друг друга до кабинета, держась за руки. Все считают, что младшенькая Уизли встречается с Поттером. На седьмом курсе Гарри нет в школе и Луна с Джинни целуются в коридорах – там, где потемнее. Они всячески противостоят новой администрации, ждут новостей от Золотой Троицы и ходят на отработки. Джинни шепчет любимой: «Мне страшно…ты вся в синяках», но Луна лишь улыбается и проводит пальцем по запястью девушки. Джинни, примерная жена и мать двоих детей, жмурится и пытается не выпускать слёзы из глаз, но – неудачно. Мокрые дорожки текут по щекам и падают на свитер. Сигарета докурена до фильтра. Всхлипнув, Джинни видит перед глазами Луну, которая гордо стоит перед Алекто, преподающей Маггловедение. Та только что сказала, что думает о магглах. Луна кричит. Луна срывается на визг, плачет, прокусывает губу до крови, Алекто хищно усмехается, а Джинни не может даже пошевелиться от страха за любимую. Остальные ученики со страхом смотрят на храбрую тоненькую девчушку, которая кричит на огромную и мужеподобную женщину. Джинни начинает трясти, она хочет встать рядом с Луной, взять её за руку, быть с ней…но страх не позволяет двигаться, дышать, думать. Кажется, что мысли становятся стеклянными, с легким звоном сталкиваются друг с другом и разбиваются. Луна срывает голос, и довольная преподавательница кивает, достает палочку, негромко говорит, злобно смотря исподлобья: «Это было очень содержательно, мисс Лавгуд». Джинни Уизли понимает, что сейчас произойдет и срывается с места, но – поздно. Алекто кричит «Авада Кедавра!», и Луна падает, стекленея, словно мысли Джинни. Всё кончено. Джинни Поттер, в девичестве Уизли, встает, оставляя пепельницу полной окурков, а чашку пустой и направляется в спальню. Из незакрытого ящика смотрит фотография улыбающейся Луны Лавгуд.
если все думают одинаково, это значит, что никто особо не думает...
Иллюстрация к фику Мобиуса "Итак, моя милая" старая-старая сказка... ("Well, my darling" будет на девианте, ибо по-другому там не поймут). И поскольку я не смогла договориться сама с собой КАКАЯ из них лучше, черно-белая или красная, то будет две картинки.
Автор: holidayonice Жанр: роман, драма Рейтинг: PG-13 Пейринг: Ханна Аббот/Сьюзан Боунс Саммари: Слова, произнесённые Сьюзан, не дают Ханне покоя. Переводчик: Ливлли Ссылка на оригинал: holidayonice.livejournal.com/10387.html Права: Всё принадлежит Джо Роулинг. Автор и переводчик ничего не получают, кроме морального удовлетворения. Разрешение на перевод: получено Размер: мини Статус: закончен
Пожалуйста.
- Пожалуйста…
- Нет.
Сьюзан тяжело выдыхает, приподнимая чёлку. Девушка шаркает ботинками по плиточному полу, смотрит по сторонам, чтобы убедиться, что рядом нет мадам Пинс, и уже громче повторяет:
- Пожалуйста.
далее - Повторяю, я не хочу схлопотать из-за тебя отработку,- серьезно говорит Ханна, переворачивая страницу, но Сьюзан чувствует весёлье в словах хаффлпаффки. Она наклоняется вперёд и проводит руками по учебнику.- Я пытаюсь заниматься, Сьюз,- Ханна равнодушно убирает пальцы с книги, но уже знает, что проиграла.
- Я бы тоже занималась, если бы ты дала мне свои конспекты!
-Тс-с!- Ханна ждёт, что сейчас сзади из-за книжных полок появится мадам Пинс, но ничего не происходит.
Долгая пауза. Сьюзан отклоняется назад на стуле и задерживается на двух ножках. Хотя Ханна наблюдала за этим уже тысячи раз, дыхание перехватывает от того, что подруга сейчас потеряет баланс. С громким стуком две передние ножки стула возвращаются на место, Сьюзан сидит напротив и значительно строит глазки Ханне.
- Пожалуйста.
Это невероятно, Ханна могла поклясться, что слово содержит куда больше слогов, когда его произносит Боунс. Она вздыхает, тянется за сумкой и извлекает из неё вчерашний конспект по Трансфигурации.
- Ты это просила?
-Да. Ну, пожалуйста, - пылко отвечает Сьюзан, протягивая руку за ним через стол.
- Ты должна мне,- слабо отговаривается Ханна в попытке поддержать хоть часть своего достоинства, отдавая свиток.
Сьюзан поднимает на неё глаза, но та уже неистово строчит неразборчивым почерком. Она усмехается.
- Так не всегда же я?
Но.
- Но…
- Никаких «но», Сьюзи, ты пойдёшь и точка.
Сьюзан замечает упрямый блеск в глазах Ханны. Она видела этот взгляд и раньше, и он никогда не был хорошим признаком. А на сей раз, определённо, девушка была настроена решительно.
- Одевайся,- твёрдо говорит Ханна.- Или Меган и я оденем тебя сами.
Меган, сидящая на кровати, выглядит встревоженной, услышав такое предложение.
Хмурясь, Сьюзан кладёт подушку на голову.
- Я никогда не выйду из этой комнаты,- отвечает она – или, по крайней мере, так послышалось Ханне. Слова были приглушены, поэтому нельзя быть полностью в этом уверенным. Но это не имеет значения, потому что намеренья Сьюзан и так понятны. Ханна тянет подушку из железной хватки девушки.
- Не буду спорить, - наконец соглашается Ханна, пересекая комнату. – Сегодня хороший день, - она смотрит из окна вниз. – Смотри, некоторые уже идут в Хогсмид. Давай, поторопись, и мы тоже успеем.
- Но…
Ханна снова подходит к кровати и кладёт руки на бёдра Сьюзан. Аббот с удовольствием наблюдает, как выражение лица подруги сменяется с бунтующего на покорное. Не говоря не слова, через несколько мгновений она свешивает ноги с кровати, начинает рыться в чистой одежде и затем скрывается в ванной.
Пока Сьюзан приводит себя в порядок и одевается, Меган откладывает книгу в сторону и спрашивает:
- Ты уверена, что правильно с ней поступаешь? По-моему, это жестоко. Её бросил Симус…
- Думаешь, ей лучше прятаться ото всех в комнате? – Парирует Ханна. – Я не хочу пропускать поход в Хогсмид, а без Сьюзан не пойду.
Меган пожимает плечами и снова берёт в руки книгу.
Десять минут спустя Сьюзан заходит в комнату. Девушка чувствует себя смущённо, но в тоже время испытывает благодарность. Ханна и Меган почти одновременно берут её за руки. Мысли быстро мечутся в голове Сьюзан, не остановить, но она с благодарностью сжимает их пальцы.
- Не переживай, - говорит Ханна, когда они уже идут по траве в направлении деревни. – В следующий раз мы найдём тебе симпатичного хаффлпаффца.
Сьюзан нервно оборачивается на эти слова.
- Но…
Ханна лишь невинно улыбается.
Нет.
- Что?
- Что значит «что»? Это ведь просто, правда, - два маленьких идентичных письма лежат бок о бок.
Сьюзан улыбается, а у Ханны чувство, «будто - кто-то – вынимает – коврик - из-под – ног», которое ей не нравится.
- Ты серьёзно?
Боунс хватает приличий выглядеть немного неловко:
- Ханна, мы ведь не о чём не договаривались. Не всерьёз.
- Мы только и говорили об этом последние три года, - отвечает Ханна, трудно скрыть горечь в голосе. Сьюзан откидывается на спину и сверлит взглядом полог своей кровати. Ханна тоже ложится на спину, но потом приподнимается на локтях, так она может внимательно наблюдать за лицом Сьюзан. – Скажи, почему ты передумала?
- Ты можешь пожить с Меган, - Сьюзан старалась смотреть чуть выше головы подруги. Ханна стиснула зубы.
- Я не хочу к Меган. Я хочу жить с тобой.
Взгляд Сьюзан фокусируется, и она смотрит пристально. Слишком долгая пауза. Так тихо, что Ханна начинает различать малейшие звуки. В спальне удушливо жарко и ко лбу Сьюзан прилип локон чёлки. С улицы доносится жужжание пчёл. Но это где-то далеко, а Ханне хочется убрать раздражающую прядь с лица хаффлпаффки и целовать веснушки на её щеках.
Сьюзан медленно выдыхает, а Ханна вдыхает. Они обмениваются дыханием.
- Я собираюсь навестить Джастина летом, - наконец говорит Сьюзан, почти не шевеля губами. Ханна резко дёргается.
- Ясно.
Сьюзан закусывает губу и робко касается руки Ханны.
- Что случилось? Ты не сердишься? Ведь даже если мы снимем вместе квартиру, мы не можем вечно быть соседками по комнате.
- Нет. Конечно, нет, - Ханна вытягивает торчащие пушинки из старого одеяла. Сьюзан хмурится.
Вдруг она вскакивает с постели и принимается расчёсывать волосы, делая грубые сердитые движения. Ханна, крайне расстроенная, изумлённо наблюдает за ней. Их взгляды встречаются в зеркале, и через мгновение Сьюзан разворачивается и с силой кидает в неё расческу.
- Я же сказала, нет! – Кричит она. – Почему ты не можешь быть за меня счастлива?
Страшно.
- Мне страшно, Ханна. Мне действительно, действительно страшно. Что мы делаем? Что мы будет делать? Ханна, скажи, что я должна делать? Мерлин, мне страшно. Страшно!
- Тсс! – С отчаянием говорит Ханна. – Сьюзан, пожалуйста, тише. Мне надо подумать.
Сьюзан нервно переплетает пальцы, глаза широко раскрыты, лицо побледнело. Она прерывисто кивает. Джастин лежит в неестественной позе на полу, его руки и ноги широко раскинуты в разные стороны. Повсюду кровь. Это варварское использование смертельных заклинаний Пожирателями Смерти, думает Сьюзан отстранённо. Почему так много крови? Столько не может быть в одном человеке… нельзя потерять так много и остаться в живых.
- У меня нет Кровь-восстанавливающего зелья, - произносит Ханна, словно услышала мысли подруги. – Я… Я не могу ничего сделать.
- Нет! – Сьюзан хватает её за руку и умоляет. – Нет, Ханна, пожалуйста! Ты должна что-нибудь придумать.
- Я пытаюсь, - Ханна вытирает слёзы отчаяния и снова направляет волшебную палочку на глубокую рану Джастина. – Я не целительница! Я даже не училась применять целительскую магию! Занималась только в теории, Сьюзан, но не знаю с чего начать.
- Ты знаешь больше меня! – Сьюзан опускается на пол и кладёт голову Джастина себе на колени, перебирая его волосы. Даже в такой страшной, ужасной ситуации с умирающим от потери крови однокурсником и заваленным проходом, Ханна ревнует. Она чувствует, как что-то горячее скручивает живот, признаёт это чувство, испытывая отвращение и стыд. Девушка вновь и вновь пытается залечить рану, но это не так просто, как она надеялась - сильное проклятье сопротивляется её магии.
У Ханны опускаются руки, она измученна, её испуганный взгляд пересекается с взглядом Сьюзан.
- Мне страшно, - в который раз шепчет девушка. – Что если…
Внезапно она замолкает. Рука автоматически гладит кудри Джастина, но Сьюзан насторожилась и больше не дрожит. И…
- Ты слышала? - спрашивает она, и Ханна напрягает слух, чтобы тоже услышать. Слабый шум доносится с другой стороны забаррикадированного каменными обломками проёма.
- Они откопают нас! – задыхается Ханна, понимание о приближении помощи моментально обрушивается головокружением. Хаффлпаффка закрывает глаза и прислоняется спиной к стене. Сьюзан кричит что-то, и они слышат в ответ:
- Не бойтесь, мы достанем вас…
Ханна складывает ладони вместе и просит Мерлина, чтобы её лечебные заклинания подействовали на Джастина. Хоть она и не произнесла этого вслух, но ей тоже страшно.
Я люблю тебя.
- Я люблю тебя, - говорит Сьюзан и не нужно других слов.
Мне очень-очень-очень нужна бета по стилистике и грамматике, никто не сможешь помочь?^^
Автор: Мышь Рейтинг: PG-13, потому что фэм-слэш Жанр: romance Пейринг: Гермиона/Луна Дисклэймер: Этот фанфик не используется в материальных целях, все авторские права у г-жи Роулинг и Ко. Размещение: Я не протестую, но желательно предупредить. Саммари: Возможно, через много лет это пройдет. Пройдет моя странная любовь, извращение над тобой…и над собой. Сумасшествие. Каждодневная боль в груди, бешеный стук сердца, отчаянное желание крикнуть, что люблю. Но пока я всё также смотрю на тебя, не решаясь подойти, посмотреть в глаза, улыбнуться тебе. Предупреждения: Внимание, микрофик aka почти драббл с возможным продолжением, ФЭМ-СЛЭШ и пространные рассуждения. Две главы как два маленьких кусочка большой недоделанной мозаики. Как-то так. А мы на скорости невероятной Разбиваемся без сожаления… (С) Маша Badda Boo Мое любимое занятие – смотреть, как трепещут твои ресницы, когда ветерок порывом пролетает по библиотеке. Видеть твои тонкие пальцы, перебирающие ветхие страницы. Ладони с маленькими точечками от чернил по всей ладони и едва заметной мозолью от пера. Наблюдать легкую улыбку, в которой растягиваются твои губы. Такие яркие, такие…желанные для меня. Я боюсь дышать, когда ты рядом – прекрасная и по-своему таинственная. Пропитанная почти неуловимым ароматом типографской краски, что исходит от твоих книг. Я наблюдаю за тобой – каждый день, час, минуту… Нужно дорожить любой секундой, в течение которой я могу смотреть на тебя. Изучать. Запоминать. Оставлять в сердце. За всё то долгое время, что продолжается это сумасшествие, я придумала тысячи названий моим наблюдениям. Ни одно из них не стало верным или правильным. Слова для тебя это что-то священное, наравне с твоими любимыми книгами. Потому я не могу осквернять тебя глупыми и лишними названиями своей любви. Из многих слов я выбираю одно. Нужное. Возможно, через много лет это пройдет. Пройдет моя странная любовь, извращение над тобой…и над собой. Сумасшествие. Каждодневная боль в груди, бешеный стук сердца, отчаянное желание крикнуть, что люблю. Но пока я всё также смотрю на тебя, не решаясь подойти, посмотреть в глаза, улыбнуться тебе. Когда ты заговариваешь со мной, мне становится страшно. Так страшно, что я готова убежать – куда угодно, лишь бы прекратилась эта страшная пытка! Я знаю, что ты, как и многие, считаешь меня странной. Но я ведь не виновата – просто у каждого своя защита. Что поделать – мне приходится притворяться, чтобы люди, посмотрев на меня повнимательнее, не поняли, что я чувствую. Я прячусь в улиточном домике, что всегда с собой, и тихо умираю от такой же сумасшедшей, как я сама, любви. Прикрываюсь маской, в любом случае более лицеприятной, чем мое настоящее «Я». И ради того, чтобы никто и никогда не узнал, НАСКОЛЬКО сильно я тебя люблю, приходится жертвовать. Но твой презрительный взгляд – слишком дорогая для меня цена, поверь… Иногда, ты бываешь жестокой, сама того не замечая. Или, возможно, я просто принимаю всё слишком быстро к сердцу… Думаю, я никогда не узнаю этого. Ведь никогда не признаюсь в своих чувствах. Слишком велика опасность того, что ты замнешься, посмотришь на меня и спокойно, но отчего-то слегка смущенно, скажешь: «Прости, но…». Лишь это меня и останавливает. Знаешь, если бы я хоть подозревала, что ты любишь девочек, то это меняло бы дело. У меня была бы надежда. Но, уверена, это не так. Я просто не имею права в это верить – ты для такого слишком правильная. Потому моя надежда умерла, не родившись. Я начинаю бояться – тебя, любви, Хогвартса, а в первую очередь себя. Мне кажется, что меня прокляли, причем давно и надолго. А со временем проклятье стало привычкой, которая превратилась в привычную болезнь. Эта болезнь заставляет меня мечтать только о тебе, жить тобой, любить тебя. Я отдаю всё в пустоту, воображая её тобой. Безграничная и прекрасная. А ещё самую малость пыльная, как твои книги. Пустота. Пустоте я доверяю больше, чем людям. Ведь люди непостоянны, правда? Ведь люди – как вода. Меняющиеся каждую минуту, преподносящие сюрпризы с каждой новой каплей. Сейчас я вспоминаю, как, когда ты пришла на Святочный бал, я первая увидела тебя. Раньше всех, даже раньше Крама! Он повернул голову, ища тебя, а я уже нашла. Как по веленью сердца – я просто знала, что ты там. Правда, это неудивительно…я сидела прямо рядом со входом. Тогда меня пригласил какой-то глупый хаффлпаффец, который поспорил с друзьями. Я слышала их подзуживающий шепоток , когда тебя вытолкнули ко мне:«Давай, давай! Слабак, не сможет, даже за миллион галеонов!» А он смог. Люди всегда такие – если поспорить, то горы перевернут, только бы выгода была. А тогда, на балу…я заметила тебя и задержала дыхание. Просто не смогла дышать рядом с тобой, такой ты была…чужой, странной и нереально прекрасной. Такой же удивительной, как всегда, но как-то по-другому. И тогда я поняла, что мне нечего ждать. Не на что надеяться. Я могу просто стоять в стороне и наслаждаться твоим присутствием и легкими, редкими касаниями. Так я до сих пор и делаю. Ведь кто я такая, чтобы быть с Гермионой Грейнджер, неповторимой и волшебной? Я просто-напросто влюбленная девчонка. Полоумная влюбленная девчонка по имени Луна Лавгуд…
Глава 2
От автора: Глава получилась немножко…другая, а ещё я попыталась объяснить чувства Луны к Гермионе и их природу. Получилось не очень-то хорошо. Впрочем, Луна – девушка странная, так что с ней всё может быть. Учиться затаивать сбитое с толку дыханье небрежным касанием, И не вычислять от себя до тебя расстояние, зная заранее. (С) Маша Badda Boo - Кофемания. Я до сих пор помню нашу первую встречу. В начале пятого курса, в поезде, ты вошла в купе. В сопровождении Рона, его сумасшедшей совы и своего кота. Крукшанкс, кстати, очень похож на Уизли. Такой же сумбурный, пушистый и рыжий-прерыжий. А ещё он относится к тебе также – ревнует без повода и безразличен, когда тебе нужна помощь. Кот мурлычет – я не сомневаюсь – когда у тебя болит голова и помогает. Прямо как Рон - в переносном смысле, конечно. Я сидела и читала «Придиру», журнал моего отца. Так вот, ты вошла тогда – запыхавшаяся и ещё думающая про свое собрание префектов. Волосы были растрепаны, а глаза немного затуманены. Ты всегда погружена в свои мысли – наверняка прекрасные и возвышенные. Мне даже тогда так показалось. А потом вы начали обсуждать что-то своё, гриффиндорское. И мне вдруг так захотелось оказаться рядом с однокурсниками. Не смотря на обзывательства, на прозвища – Полумна, Полоумная, Лунатичка, и тому подобное - я всё равно всех их знала и была там…к месту. Услышав знакомые имена - Гермиона перечислила наших префектов - я решила что-нибудь сказать.- С Падмой Патил ты был на Йольском балу,-заявила я уверенно. Рон вытаращился на меня, как на сумасшедшую - они наверняка тоже считают меня сумасшедшей, как и все, просто боятся сказать – и подтвердил,- Ну да, я помню. Задумавшись, чтобы ещё такого сказать, я добавила,- Ей не очень понравилось. Она решила, что ты вел себя неприлично, потому что не стал с ней танцевать. Я бы так не подумала,-сказала я и добавила, качая головой,- Я танцевать не очень люблю. Не зная, что ещё сказать, я уткнулась в свой журнал, только бы не смотреть на них. Я буквально чувствовала румянец на щеках. Пытаясь отвлечься, я начала представлять, что думает сейчас Гермиона. Наверное, про то, как ей повезло, что она и правда это заслужила… Во всяком случае, я сейчас думала именно так. А ещё думала, что она очень интересная. И что ей надо бы на Рейвенкло. Позже я поняла, почему она попала на свой факультет. На Рейвенкло учатся те, кто любит понимать. Гермиона же Грейнджер любила заучивать. А это – две большие разницы. Такие же, как я и она. Наша отдаленная похожесть становилась самой сильной разницей, какая только может быть. Светло-русые, прямые, мои волосы были противоположностью её темно-русых кудрей. Её карие глаза смотрели на мир уверенно. Мои же голубые – удивленно. Стиль нашей учебы был похож только успехами. Хотя, конечно, мне было далеко до нее. Просто я понимала, а она заучивала. Её обзывали заучкой и всезнайкой, потому, что завидовали. Меня обзывали сумасшедшей и полоумной. Порой мне начинало казаться, что и это правда. Но кто знает? Я мечтала изменить наше отношение друг к другу. Я произносила все свои мысли по-сло-гам, и мне начинало казаться – это что-то меняет. Такими же способами я меняла свое отношение к ней. Постоянно думая про неё я начала считать, что прекрасно её знаю. Общались мы с ней довольно часто, но – коротко и сухо. Как соратники, которые раньше были врагами. Так общались Люпин со Снейпом – они не любили друг друга, но обязаны были пересекаться. Только вот я перестала понимать, что я чувствую к гриффиндорской отличнице. Это было что-то наподобие дружбы, но только односторонней – от меня к ней. И только в моих мыслях. На деле же я жутко стеснялась, маскируя стеснение под странность. Она считала меня сумасшедшей, как и все. А я…я считала её прекрасной и немного таинственной. Ну, например, Гермиона проводила в школьной библиотеке дни и ночи. Не удивлюсь, если плюшевого мишку ей тоже заменяла книга. Может, «История Хогвартса»? Иногда я краем уха слышала, как в разговорах с друзьями она упоминает это название и улыбается – чуть-чуть самодовольно. Когда я снова услышала это – произнесенное немного гордо - название, то пошла в библиотеку. Через месяц «История Хогвартса» была мной прочитана – от корки до корки. А на следующий день я поняла, что люблю Гермиону Грейнджер – сильно до сумасшествия. Вскоре я с этим смирилась.
Everything will be all right in the end... if it's not all right then it's not the end
Автор: Sever_Snape Название: «Никогда» Бета: ili Пейринг: ММ/ЛЭ Рейтинг: R Жанр: fem; drama/romance Дисклеймер: не продается Саммари: «Зачем она пришла?» Для: Willow / *зная, что она не прочтет* Примечание: Поскольку автор нигде не нашел прямых свидетельств того, что Минерва МакГонагалл в конце 70-х гг. была членом Ордена Феникса, в фике она таковым и не является). Про «боевых подруг» как-нибудь в другой раз). СМОТРЕТЬ ТУТ