[fslash]

Название: История не для меня;
Автор: Аэли;
Пейринг: Гермиона Грейнджер/Луна Лавгуд;
Тип: фемслэш;
Рейтинг: PG;
Саммари: Маленькая история об очаровательной лжи и невинной детской игре;
Дисклеймер: все принадлежит Роулинг;

Замечательной  Lilly, моей любимой феечке.

Она любила смотреть на нежно-золотистые лучики, теряющиеся в густой листве. Ей нравилось вдыхать горьковато-свежий аромат скошенной травы и ощущать босыми ступнями влажную тёплую землю. Наблюдать, как круглое оранжевое, как кухонный абажур, сияющее солнце медленно катится к горизонту, очерченному плоскими крышами пятиэтажек. Слушать, как гудят пыльные улицы миллионами звуков. Легонько дуть на поверхность стола и внимательно следить за безумным танцем серебристых пылинок в луче настольной лампы. Она любила, когда по рукам струится липкий персиковый сок, а щёки испачканы в карамели-тянучке... А может, она просто притворялась?

Она, смеясь, любила говорить, что летом каждое утро видит всего две улыбки: свою собственную, в зеркале с отколотым уголком, и улыбку маленького чёрного котёнка, каждое утро трущегося возле двери её дома. Я часто ей говорила: котёнок не умеет улыбаться. В ответ на это она обыкновенно отворачивалась и убегала. Позже она всё же возвращалась с очаровательно раскрасневшимися щеками, хлюпая покрытым еле заметными веснушками носом, и шептала: «Умеет. Умеет-умеет-умеет...»

Если вы спросите её сейчас, как дела, она ничего не ответит. Потому что ещё не написала очередной роман со счастливым концом, по канонам которого можно провести жизнь. Но она обязательно что-нибудь придумает.

Я впервые увидела её в середине апреля 1992 года. Она стояла возле теплиц и кормила хлебными крошками воробьёв. В это время солнце уже начало немного пригревать, и многие студенты убрали тёплые мантии подальше в шкафы. По этому поводу я была одета в восхитительный лёгкий серенький свитер, привезённый когда-то отцом из Швейцарии. «Очень качественный. Гермиона, на тебе он смотрится замечательно!» - так сказала мама. Я очень гордилась и отцом, и свитером... И вообще мне на душе было радостно от того, что скоро, уже совсем скоро наступит лето. И мы с родителями отправимся вместе на пикник возле пруда, будем играть в бридж, кататься на нашем стареньком «Моррисе», листать новые, пахнущие типографской краской книги в магазинчике возле нашего дома, потом я уговорю отца отпустить меня гулять одну... Я шла и думала, думала, думала... О летнем зное, о солнышке, ярком, как лампа у мамы на работе, о разноцветных открытках, которые мне наверняка пришлёт тётушка из Женевы... Под тонкими подошвами сношенных туфель хлюпает весенняя грязь – это просто замечательно, что ещё не просохла земля, ведь идти так намного веселей! Пахнет сыростью и почему-то немного мелиссой... На секунду захотелось закрыть глаза, как будто так можно лучше прочувствовать эти необыкновенные, чудесные минуты и удержать их.

-Ой!

Сначала я и не поняла, что передо мной стоит девочка: хрупкая фигурка полностью была скрыта под грязным пепельно-серым балахоном. Только из-под полы виднелись босые ноги, перепачканные в грязи.

Я хотела её научить жить. Даже тогда, когда и сама не умела. Я верила ей, я верила в неё и слепо верила в то, что она – моя находка. Только моя, и только для меня.

-Ты кто? Мама говорила, что ходить весной босиком чревато насморком!
-Неужели я - это я? - и из-под растрёпанной копны сливочно-русых волос на меня с недоверием поглядели большие серые глаза.
-Хочешь, я отведу тебя в замок?
Она, как будто немного подумав, кивнула.
-Только... Там нету нарглов?..

Я взяла девочку за руку. Ладошка была холодной и липкой. Девочка сказала, что она только что выжимала сок из земляной груши, и теперь её руки не должны мёрзнуть даже зимой в пятидесятиградусный мороз. Я почему-то не стала с ней спорить... В ушах у девочки раскачивались огромные серёжки в форме редисок.

Спустя восемь лет я отколола уголок от зеркала, висящего у меня на стене. И улыбнулась, совсем как она.
Её, оказывается, зовут Луна... Представляете? Такое звонкое, такое... волшебное имя! Я сразу же решила, что с этой девочкой нужно дружить, и на это есть несколько причин. Во-первых, она младше меня на целый год, и поэтому я могу ей рассказать много всего интересного. Во-вторых, она сказала, что иногда ходит босиком, потому что не может найти свою обувь. В этом случае я должна ей помочь, иначе она когда-нибудь простудится и пропустит свои занятия. В-третьих... Что-то мешало мне сформулировать это «в-третьих». Я просто понимала, что никогда больше не увижу такого волшебного и странного человека, как Луна. Луна... Имя звенит, как хрусталики на люстре.

Луна рассказала, что её мама – солистка группы «Ведуньи» (жаль, что я такую не знаю), а отец – полярный исследователь. Он исследует какие-то неведомые «полярности магических артефактов» и постоянно работает то в Египте, то в Греции. Они живут в Ирландии, близ Дублина, и вся их собственность составляет около нескольких гектаров земли, которую затопило ещё прошлой весной. Теперь Лав-гу-ды перебрались в гостиницу для туристов, и у родителей Луны постоянно в номере гости, которые просят автографы.

Всё это я узнала по дороге от теплицы до замка. Девочка шла рядом со мной и рассказывала, рассказывала, рассказывала... И мне вдруг даже перехотелось ехать на пикник с родителями, когда я представила себе тесную уютную гостиницу где-то в Ирландии.


-Ну вот, мы пришли! – Я разжала пальцы, но рука Луны продолжала держать мою. – Замок... – неуклюже добавила я.
-Обещай мне, что ты никому не расскажешь про моих родителей! Все захотят их увидеть, там, в Ирландии, а мне опять придётся готовить мятный чай для гостей!.. Ненавижу мятный чай! – доверительно сообщила девочка, наклонившись близко-близко к моему уху, так, что мне стало немного щекотно. От Луны пахло фруктовыми леденцами и розовым маслом.
-Я... Обещаю, Луна! – серьёзно сказала я и сжала тоненькие пальчики, вцепившиеся в мою ладонь. Девочка заглянула мне в глаза, при этом наши лбы почти что соприкоснулись. Мне удалось разглядеть мелкие, еле заметные веснушки, покрывающие её нос.

Мне до сих пор чудится запах чудесного розового масла и фруктовых леденцов.

Мы много раз сталкивались в коридорах, и каждый раз она подходила очень близко ко мне и брала меня за руки, и вновь я ощущала холод тоненьких пальчиков и ладоней. Луна полушёпотом рассказывала мне об исследованиях своего отца, о творчестве матери, о нарглах, кирзляках и немного об отдалённых деревнях, где люди всегда ходят босиком и не болеют насморком, потому что по утрам пьют топлёное молоко. Кожа Луны по оттенку тоже напоминала топлёное молоко, а глаза у неё были большие и матово-серые. Я была очень рада, что нашла Луну. Я думала, что ей необходима моя поддержка, мои рассказы об истории Хогвартса и о вреде некоторых трав, думала, что она доверяет мне, и поэтому так много рассказывает о своих родителях и доме... Я представляла, как мы будем сидеть вечером (не очень поздно, разумеется) во дворе, есть маленькие конфетки в шуршащих обёртках, шептаться о чём-нибудь и много-много смеяться, как настоящие подружки. А на небе обязательно будет виден огромный диск молочно-белой сияющей луны... Луны.

Однажды она сказала, что хочет пригласить меня на каникулы в Ирландию пожить с мистером и миссис Лавгуд. Я написала маме огромное письмо с просьбой меня отпустить к этим чудесным людям, а главное – к Луне. Теперь я понимаю, что всё это было жутко унизительно для меня. Я тогда натёрла уголки пергамента розовым маслом.

Она заставила меня заболеть. Заболеть её холодными руками, маленькими фруктовыми леденцами, доверительным шёпотом слишком близко к уху... Я заразилась от неё жгучей любовью к Ирландии и даже почти начала верить в то, что нарглы существуют. Мы вместе писали письма её маме, а потом и отцу. Мы писали, как мы хорошо дружим вместе, как гуляем возле теплиц и смотрим на мандрагоры, а летом обязательно к ним приедем. Луна уверяла, что отправляет все наши письма, а позже начала показывать мне ответные. Они были написаны рубиново-красными чернилами. Почерк напоминал почерк самой Луны... Как это всё было странно и замечательно! И это длилось целый месяц! Я тоже стала ненавидеть мятный чай.

А потом был душный майский вечер, наполненный запахом жасмина, хвои и горького шоколада. Мы сидели рядом на траве, и наши руки вновь были переплетены. Моя, карамельно-смуглая от загара, и её, молочно-белая и восхитительно тонкая. Запястье моей подруги (да, я хотела её так называть) обвивала тонкая ниточка из ярких пластмассовых бусинок. Я чувствовала себя старшей, я накинула на её угловатые плечи, покрытые прыщиками, свой свитер из Швейцарии... Я снова, снова была счастлива! Луна придвинулась ко мне поближе и протянула конфету.
-Возьми, это лимонная!
Я рассеянно развернула жёлтую обёртку и отправила карамель в рот.
-А знаешь, что эти конфеты могут содержать экстракт крылышек фей? – спросила Луна и зачем-то провела холодным тоненьким пальчиком по моим губам. У меня в горле как будто застрял комок, а лоб моментально покрылся испариной. Она чего-то ждала; в огромных серых глазах отражались отблески медовой майской луны.
-Луна?.. – я прижала свои ладони к её щекам, гладким и фарфорово-нежным. – Ты такая замечательная... Я обещаю, клянусь, что приеду летом к тебе в Ирландию, и мы будем жить с твоими родителями в маленькой комнатке, и искать нарглов, и читать книги, и...
-Твои губы напоминают мне крылышки фей, - шептала Луна, и её губы, мягкие от гигиенической помады, пахнущие сладкой малиной, легонько при этом соприкасались с моими, а мне это жутко нравилось. Было чуть-чуть щекотно и горячо где-то внизу... Я крепко зажмурила глаза и нежно поцеловала кончик остренького веснушчатого носа, потом щеку, потом шепчущие что-то неразборчивое губы... Мой первый поцелуй со вкусом малины и лимона, а наверху – золотистая, как будто покрытая нежными бронзовыми румянами, ЛУНА.


Я иногда (ведь прошло уже больше восьми лет) думаю, что мне удалось забыть всё это. Только вот зеркало с отколотым уголком и чай, этот жуткий мятный чай... Ненавижу!

Иногда за слизеринским столом о ней говорили так:
-Лавгуд? Ха, это же та самая нищенка, которая живёт в лачуге со своим сумасшедшим папашей!
-... Да, он редактор журнала «Придира»! Сплетник, да и всё!
-...Журнал для таких же психов, как он сам! И его доченька!
...
Я ничему этому не верила. У меня была превосходная, милая и счастливая Луна. У Луны была чудесная, нежная (судя по письмам) мама и серьёзный, но всё же добродушный отец-исследователь, постоянно работающий в жарком Египте. И я хотела приехать к ним в Ирландию, в конце концов, я обещала. Я даже поссорилась со своей мамой, потому что она планировала забрать меня к тётушке в Женеву.

Она часто повторяла: «J’adore des fleurs! Et toi?». И я ей отвечала: «Oui, je les aime!» - и мы смеялись, долго и с упоением. Мы дарили друг другу цветы, обычно я ей жасмин, а она мне настурции. Всё это длилось до одного происшествия. Тогда-то уже я всё поняла...

Журнал «Придира» попал ко мне в руки в конце мая нечаянно, кажется, он принадлежал Рону. Фамилия редактора показалась мне очень знакомой. Внутри у меня словно что-то перевернулось и оборвалось. «...он редактор журнала «Придира»!...»
-Теперь я точно не поеду в Ирландию!

Я хватаю её за руку, что есть силы сжимаю хрупкие пальчики и тащу по коридору. В глазах щиплет, как будто туда попало туалетное мыло. Я не хотела себе признаваться, что это слёзы. Я – старшая. Я – сильная. Я...
-Луна, мне нужно с тобой поговорить...
-...Да, сегодня я не видела ни одного книззла! – сообщает мне девочка, почему-то отводя взгляд. Волосы у неё в тот день спутаны, и они больше не отливают сливочным оттенком. А возможно, в этом виновата полутень коридоров.
-Зачем ты меня обманывала?

Она всё поняла. Посмотрела на меня грустно-грустно и легонько прикоснулась своими губами к моим. Такой знакомый вкус...
-...Эти ребята плохие и не хотят со мной общаться! Я думала, и ты не захочешь...
Всё это время она играла.
Всё-предельно-просто, Гермиона.
Остаётся лишь чувствовать, как непрошенная слёзка всё-таки оставляет мокрую дорожку на щеке, а сумка падает на пол.
-Ну-ну… Хорошая была история? И ты думала, что я тебе поверила? Думала, что мне нужна твоя Ирландия, да?!?

-Подумаешь! - сказала она спокойно, - я сочиню другую историю! - и отчего-то опустила глаза. Потом резко развернулась и пошла прочь, часто стуча набойками по выщербленной плитке. В конце коридора, как маленькое тусклое солнце, светил фонарь…